Грецию того времени часто представляют как скопище небольших самостоятельных городов-государств (полисов), которые ревностно оберегали свою независимости, пока не пришел могущественный агрессор. Но греки вовсе не прозябали на задворках Древнего мира. На протяжении веков они были доминирующей морской державой в своей части света, их влияние простиралось от колоний на территории Италии до торговых поселений на побережье Черного моря. Да, они не имели единого правителя, но значение такового как источника силы зачастую переоценивается. Несмотря на то что греки были рассредоточены по многочисленным независимым полисам, каждый из которых жил по собственным законам, все они имели общий язык, общую историю, общее мировоззрение и общую систему ценностей. Они любили одних и тех же поэтов. Почитали один и тот же пантеон богов. Обращались к одним и тем же оракулам за советом. Имели много общих институтов, например Олимпийские игры, которые к тому времени проводились вот уже 300 лет. Греков того времени нельзя назвать случайным сборищем людей, разбросанных по городам, островам и побережьям. Они были сознающим себя социальным созвездием, существующим в своем собственном, коллективно сконструированном мире – в мире, который воплощал в себе и одновременно определял их идентичность, и она отличалась от персидской точно так же, как персидская отличалась, скажем, от китайской.
В 490 г. до н. э. Дарий Великий отправил военную экспедицию в Грецию, но афиняне разгромили его войско в битве при Марафоне. Афиняне сражались в 40 км от своей столицы, персы – в 3000 км от своей. На таком расстоянии от дома, за пределами действия персидского нарратива, Дарий не был таким уж великим. Десять лет спустя сын Дария Ксеркс вторгся в Грецию с самой большой армией из всех, что на тот момент видел мир, и сжег Афины. Но греки в Саламинском морском сражении уничтожили весь его флот, так что Ксеркс был вынужден поспешно ретироваться домой.
Персидская агрессия привела к тому, к чему обычно приводят неудачные попытки такого рода. Она воспламенила дух греков и дала начало их новому золотому веку. К тому времени у них уже был накоплен весомый культурный багаж. Почти два века назад Фалес задал свой фундаментальный философский вопрос («Что есть всё?»), и прошло полтора столетия с тех пор, как Пифагор сформулировал свою знаменитую теорему. В атмосфере всеобщего подъема после Греко-персидских войн греческие драматурги создавали поистине великие произведения, скульпторы высекали бессмертные шедевры, а мыслители, такие как Платон, основали философские школы, повлиявшие на дальнейшее развитие всей западной мысли. Отныне и речи не шло о том, что греки согласятся стать тусклыми периферийными звездами в созвездии Персидской империи. Они были слишком горды, если не сказать высокомерны, чтобы склонить голову перед чьей-то волей. Греки превратились в сплоченную группу с яркой идентичностью, способную насаждать свою волю другим. Им было недостаточно просто изгнать персов со своей земли. Они желали покорить Персию. И это в конце концов случилось.
Александр Великий был греком не столько по происхождению, сколько по духу. Его отец правил Македонией, царством на окраине греческого мира. Жители Македонии смотрели на греков как на высококультурных горожан. Для греков же они были необразованными деревенщинами. Македонский царь Филипп нанял для обучения своего сына Александра знаменитого афинского философа Аристотеля. Но ни одному афинскому аристократу и в голову бы не пришло нанимать какого-нибудь македонянина для обучения своих детей.
Тем не менее, когда царь Филипп где-то силой, а где-то переговорами распространил свою власть на Грецию, его царство идентифицировало себя как греческое. В результате, взойдя на престол, его сын Александр смотрел на мир, и, в частности, на Персию, глазами грека, а греки жаждали свети счеты с персами. Мы часто слышим, что в следующие десять лет Александр Македонский «завоевал мир». Но если посмотреть на карту и сравнить его империю с империей, которой правил Дарий Великий, то можно увидеть, что завоевания Александра ограничились персидским миром.
Как и вторгшиеся в Грецию персы, греки вышли за пределы своей социальной реальности, когда пересекли реку Инд. Солдаты Александра находились почти в 5000 км от дома, но, метафизически говоря, перейдя на другой берег Инда, они оказались чужаками в чужой стране. Они попали в Индию с ее кастами и многорукими богинями, с ее хранящейся в глубинах памяти ведийской традицией массовых конных жертвоприношений, с ее неподвижным временем и иллюзорным миром – сама по себе величина и глубина этих различий должна была оказать сокрушительное воздействие на людей, воспитанных в культуре эллинистического и эллинизированного Средневосточного мира. Они больше не находились на восточной окраине знакомой и понятной реальности. Они оказались на западной окраине абсолютно чуждой реальности, созданной другими людьми. Из главных героев они вдруг превратились в статистов в мировом историческом нарративе, который разворачивался вокруг другого, далекого от них центра.
Дело в том, что, пока Александр Великий покорял Азию, в Индии интенсивно формировалась своя мегаимперия. Те же самые условия, которые породили Персидскую и затем Македонскую империи, созрели здесь до критической точки и позволили подняться колоссу. Индийского собрата Кира и Александра звали Чандрагупта Маурья, и был он нищим сиротой из касты торговцев, чьи родители умерли молодыми. Легенда гласит, что однажды в детстве Чандрагупта заснул под деревом и проснулся оттого, что тигр лизал ему лицо. Так он осознал, что ему уготовано великое будущее.
К тому времени, когда войска Александра переправились через Инд, Чандрагупта уже захватил Магадху – страну, где он родился. И как только основная часть эллинских войск покинула Индию, Чандрагупта со своей армией воспользовался возникшим вакуумом власти. Созданная им империя Маурьев в итоге оказалась больше, чем ахеменидская Персия, и даже больше, чем империя Александра: она простиралась почти от оконечности Индостана до Хайберского прохода и дальше.
Как мог император контролировать такую огромную территорию? При помощи все тех же инструментов: системы управления, коммуникации, денег, математики, военной мощи и ключевого нарратива.
Маурьи, как и персы, стандартизировали веса и меры и чеканили собственные монеты. Они построили сеть дорог и дорожных станций, которые дополнили опоясавшие страну бесчисленные речные магистрали. Создали почтовую систему, очень похожую на персидскую. А также внедрили административную структуру в персидском стиле: деревни были объединены в округа, которые образовывали области и далее провинции, чьи губернаторы подчинялись непосредственно императору. И как и персы, Маурьи использовали обширную шпионскую сеть: любой человек, от торговца до священника-брахмана и проститутки, мог оказаться царским агентом, информировавшим центральную власть о происходящем в своем уголке империи.
Мир, находившийся под властью Чандрагупты, был пропитан ключевым нарративом, который к тому времени уже достиг полной зрелости. В отличие от персидского зороастрийского мировоззрения, он был основан на индуизме, буддизме и джайнизме. Хотя эти религиозные системы немного отличались друг от друга, они комфортно сосуществовали как производные одного ключевого нарратива. Религиозная общность обеспечивала связанность, которая позволяла одному владыке править всей этой территорией как единым целым[11].
Империи персов, греков и Маурьев достигли величия примерно в один и тот же исторический период, занявший всего несколько веков. Вслед за ними возникли еще две огромные империи – по одной на обоих концах самого густонаселенного пояса мира: Китайская на востоке и Римская на западе. Они оказались самыми живучими из первых мегаимперий, поэтому заслуживают более пристального внимания.
Китайцы издревле рассматривали свое государство как синоним глобальной империи, но известные нам китайские империи прошлого на самом деле охватывали не такие уж большие территории. И вот в III в. до н. э. существовавшая у китайцев в воображении мифическая мировая держава наконец-то материализовалась, довольно стремительно и масштабно.
Это был двухэтапный процесс, начавшийся, когда длительный период Сражающихся царств достиг кульминации. К 249 г. до н. э. семь китайских царств боролись за господство на территории между долинами рек Хуанхэ и Янцзы. Одним из них было милитаристское царство Цинь во главе с кровожадным правителем. Когда этот головорез умер, престол унаследовал его 13-летний преемник. Соседние монархи точили мечи в предвкушении легкой победы: казалось, царство Цинь готово пасть к их ногам. Но они недооценили юного наследника. Он ударил первым, жестоко и мощно, и за следующие 28 лет превратил соперничающие царства в россыпь провинций, находящихся под его пятой, после чего взял себе подобающий громкий титул Шихуанди, что означает «Первый император».
С этим титулом он поместил себя в один ряд с другими знаковыми фигурами китайской исторической мифологии: с тремя августейшими властителями, которые обладали сверхъестественными способностями и совершили великие деяния, например определили ход Солнца и Луны по небу, и с пятью легендарными императорами, которые изобрели земледелие, письмо и шелк. И вот теперь пришел Первый император, чья династия будет править Срединным государством 10 000 поколений – по крайней мере, так сказал он сам, и кто бы посмел ему возразить?
Первый император немедленно взялся за укрепление своей империи и власти. Чтобы преградить путь кочевникам с севера, он приказал соединить отдельные оборонительные сооружения, построенные различными царствами прошлого, в единую Великую Китайскую стену протяженностью около 5000 км. По оценкам, в строительстве было задействовано в общей сложности около 3 млн рабочих, из которых миллион погибли, но стену удалось возвести, и Китай оказался под защитой. В качестве официальной государственной доктрины Шихуанди принял антиконфуцианскую философию под названием «легизм», которую продвигала так называемая «школа законников». В отличие от мягкого и интуитивно понятного конфуцианства, легизм был суровым и догматичным учением: он стремился прописать в законах все и вся, требовал их беспрекословного соблюдения и предусматривал крайне жестокие наказания за нарушения. Лишь слепое подчинение законам – и ничего больше.