Первый император также национализировал важные отрасли промышленности, включая добычу и обработку железа и соли, начал чеканить в качестве официальной валюты круглую монету с квадратным отверстием, стандартизировал веса и меры, а также ввел строгую систему налогообложения и экономического регулирования, которая, в частности, определяла, чтó каждая крестьянская семья должна была выращивать на своем крошечном участке земли. Как и прочие империи первого поколения, вскоре Китай мог похвастаться разветвленной системой дорог и дорожных станций, отлаженной почтовой службой и гигантской шпионской сетью – всеми необходимыми атрибутами. Позаимствовали ли китайцы идеи у других социальных миров, например у Персии, или же пришли к ним самостоятельно, нам неизвестно, да это и не так важно, потому что процессы изобретения и заимствования обычно тесно переплетены: через волновые эффекты идеи распространяются между мирами, в то время как люди в каждом из них самостоятельно ищут лучшие пути для движения вперед. Откуда бы ни происходила идея, если она работает – она укореняется и развивается. Механизмы имперского управления, которые так хорошо показали себя в Персии, пришлись к месту и в империи Шихуанди.
После смерти Первого императора началась реакция. Его сына смела кровавая волна бандитизма и бессмысленного насилия. Происходящее всецело соответствовало китайским представлениям об истории, которая рассматривалась как циклическое действие двух равных друг другу противоположных сил – объединения и распада. На этот раз на сцене неожиданно возникла вторая выдающаяся фигура – Лю Бан, сообразительный выходец из крестьянской семьи, который с хладнокровной решимостью воспользовался хаосом, чтобы сначала подняться до главаря разбойничьей банды, затем до высокопоставленного военачальника и, наконец, до одного из двух претендентов, боровшихся за контроль над целой империей. Когда соперник взял в плен его престарелого отца и пригрозил сварить того заживо, Лю Бан ответил: «Пришлите мне чашку супа». В конце концов он обманным путем заставил соперника покончить жизнь самоубийством и в 202 г. до н. э. объявил себя императором объединенного Китая и основателем новой династии Хань.
Период раздробленности продлился всего семь лет – почти мгновение по историческим меркам. Лю Бан фактически возродил империю Цинь, только сменил ее название: теперь это была империя Хань. Шихуанди проделал всю грязную работу по объединению разрозненных царств в связанный и упорядоченный мир. Когда Лю Бан получил власть, ему не пришлось жертвовать миллионами жизней, чтобы обезопасить северную границу Китая: стена уже стояла на месте. Ему не нужно было создавать с нуля административную систему и вгонять в ее рамки китайский народ: бюрократы-легисты уже обо всем позаботились. Вместо этого новый император смог снискать расположение подданных с помощью таких популярных мер, как снижение налогов, а также, получив в наследство абсолютное военное превосходство внутри имперских границ, смягчение политики всеобщей воинской обязанности. Короче говоря, новый император мог мудро и милостиво управлять тем, что Первый император построил на крови. Династия Лю правила Ханьской империей на протяжении почти четырех столетий (с одним коротким перерывом), которые стали периодом ее расцвета, когда созвездие под названием Китай уверенно обосновалось на мировой арене.
Ханьские императоры восстановили примат конфуцианской мысли, мировоззренческой системы, глубоко уходящей корнями в китайский ключевой нарратив. Шихуанди и его министры сжигали древние манускрипты, желая создать абсолютно новый мир по собственному образцу, но, разумеется, им было не под силу уничтожить всю литературу. Теперь уцелевшие книги извлекали из тайников, размножали и распространяли, пока китайское общество вновь каждой своей клеткой не пропиталось мудростью, традициями, идеями и ценностями конфуцианского прошлого. Это стало скрепой и источником жизненной силы для огромного бюрократического государства, простиравшегося от Южно-Китайского моря до окраин Монголии.
Чтобы управлять такой территорией, династия Хань создала уникальный, существовавший только в Китае механизм отбора кандидатов на государственную службу – официальный экзамен на знание классических конфуцианских трудов. В других странах правители назначали на руководящие посты родственников и друзей, которые в свою очередь раздавали должности своим родственникам и друзьям и т. д. В каком-то смысле каждый чиновник правил на своем уровне как местный царек. В Китае же одних только родственных связей было недостаточно: безусловно, они помогали, но знания также считались важным фактором. Можно сказать, что в китайской государственной иерархии каждым уровнем управлял интеллектуал-бюрократ, соединявший в себе философа и чиновника. Благодаря идеографической письменности чиновники, говорящие на разных языках и рассредоточенные по обширной территории, могли эффективно взаимодействовать друг с другом посредством переписки. Они одинаково понимали рукописный текст, даже если тот по-разному звучал при чтении вслух.
Разумеется, овладение этой системой письменности требовало значительных усилий, потому философы-бюрократы неизбежно стали интеллектуально-политической элитой, которая обладала своеобразными китайскими чертами и, наряду со множеством других элементов, придавала политическому организму Китая свою отличительную специфику. Сторонний наблюдатель никогда бы не спутал это созвездие с теми, что существовали в Индии, на Ближнем Востоке или в Европе. Отдельные культурные элементы сложились в единое и уникальное целое.
Между тем на другом конце самого густонаселенного пояса Евразии выкристаллизовалось ядро еще одной средиземноморской мегаимперии. Пока греки хозяйничали в Азии, Рим постепенно набирал силу. Упадок Греции и подъем Рима не были последовательными событиями – эти процессы протекали отчасти параллельно. Но, когда Греция находилась на пике своей культурной и военной мощи, Рим все еще представлял собой один из множества небольших итальянских городов. В эпоху Платона и Аристотеля, афинской демократии, Перикла и всех этих бессмертных греческих драматургов Рим походил на подростка, переживающего бурное взросление.
Важный поворот к формированию своей идентичности римляне совершили в 509 г. до н. э., когда свергли царя и провозгласили Римскую республику. Созданная ими политическая система была уникальной для того времени: отныне Римом стал править сенат – выборный орган, состоявший из нескольких сотен человек. Поначалу члены сената выбирались только патрициями и из числа патрициев, римской землевладельческой элиты. Каждый год сенат избирал двух человек из своих рядов на должности консулов, которые по полномочиям фактически выполняли функции царей. Но консулам приходилось делить власть между собой, и через год оба уходили в отставку, уступая место двум новым правителям: римляне очень не хотели возвращения монархии.
В разгар греческого золотого века в Риме бушевала борьба за власть: землевладельцы против крестьян, патриции против плебеев, аристократы против простолюдинов. В конце концов два социальных класса пришли к мирному соглашению, договорившись об учреждении новой магистратской должности, избираемой только плебеями. Эти так называемые народные трибуны обладали только одним полномочием, но довольно мощным: они могли сказать «нет», то есть наложить вето на любое решение сената. На первый взгляд такая система государственного управления казалась чересчур громоздкой и не очень эффективной, особенно в кризисных ситуациях.
Римляне также разработали Законы двенадцати таблиц. Это были не данные свыше наказы наподобие Десяти заповедей, а абсолютно светские договоренности между разными группами людей, которые хотели взаимодействовать как единое социальное целое. Никто не приписывал этим законам божественное происхождение. Их рассматривали как воплощение здравого смысла и традиций. По сути, Законы двенадцати таблиц устанавливали фундаментальные принципы, на основе которых могли быть выведены законы для всех частных случаев. Они регулировали практически все сферы жизни римского общества: например, определяли, сколько дней следует ждать возврата долга, прежде чем должник станет рабом кредитора; назначали наказания за конкретные преступления, например смертную казнь за песни, содержащие клевету или позорящие другого; прописывали социальные отношения, например требовали установления над женщинами пожизненной опеки как над несовершеннолетними детьми в силу присущего им легкомыслия.
Законы двенадцати таблиц сегодня могут казаться нам примитивными и несправедливыми, но главным было то, что римляне считали эту абстракцию высшей властью в государстве – выше сената, выше консулов, выше любого человека. Чисто теоретически в Риме никто не стоял выше закона. На практике, конечно, этот принцип – процитирую Шекспира – было похвальнее нарушить, чем блюсти. Но так или иначе римляне принесли в мир идею, что никто не выше закона, точно так же, как китайцы предложили миру идею меритократии[12].
Еще один важный шаг в направлении империи римляне сделали, как ни странно, когда отражали нападения внешних врагов. Сначала с севера их атаковали могущественные этруски, которые решили помочь свергнутому проэтрусскому царю восстановить свою власть в Риме. Когда серия войн закончилась, Этрурия из союза независимых племен превратилась в часть Римской республики. В 387 г. до н. э. в Италию вторглись кочевые племена, называемые галлами. Они захватили Рим и разграбили город, но римляне в кровопролитных сражениях дали им отпор и выгнали со своей земли, в очередной раз почувствовав собственную силу. Затем в Италию вторгся Пирр – еще один могущественной македонский царь, который прославился военным талантом, подкрепленным огромной армией. Он одержал череду дорогостоящих побед, пока в конце концов не оказался глубоко на территории противника почти без войск. Такова она, пиррова победа.