Но старый феодально-католический нарратив не мог управлять всеми этими усилиями: в его рушащихся рамках они не имели смысла. В Европе и особенно в Западной Европе интенсивно формировался новый ключевой нарратив – полная противоположность нарративу восстановления, наполнявшему жизнью Восток. И этим новым определяющим нарративом для западной цивилизации в грядущие века стал вовсе не материализм. Да, люди сосредоточились на материальных феноменах больше, чем когда-либо прежде, но подавляющая масса народа все еще была искренне привержена религиозной вере, и в Европе эта вера почти всегда представляла собой ту или иную версию христианства.
Не стал новым доминирующим нарративом и протестантизм. Начнем с того, что единой протестантской церкви как таковой не существовало. Сами протестанты продолжали ветвить и ветвить свою веру на бесчисленные конфессии и подконфессии. Их всех объединяла лишь беспокойная жажда истины, желание чего-то нового. Более того, католицизм сохранил свои доминирующие позиции, у него по-прежнему насчитывались десятки миллионов верных последователей.
Наконец, новый нарратив нельзя было назвать и просто светским. Да, в новом европейском мире к светским идеям и интересам относились со все возрастающим уважением, но подавляющее большинство людей по-прежнему регулярно посещали церковь, считали себя членами той или иной конфессии и исполняли религиозные ритуалы дома. Наука была одним из двигателей и порождений нового ключевого нарратива – но только одним.
Что общего имели все социальные потоки и культурные течения, так это взгляд на мир с точки зрения прогресса и регресса. В новом европейском нарративе время было линейным, без каких-либо конечных точек и циклов. История двигалась только вперед: да, иногда она откатывалась назад, но человечество могло и было обязано остановить регресс и вернуть истории ее поступательный ход. Что считать регрессом, а что прогрессом – об этом велось много споров. Однако все единогласно сходились на том, что движение вперед – вот главная цель человеческих усилий, и у этого пути нет какого-либо конца или предела: завтра всегда могло быть лучше, чем сегодня. Прогресс стал новым концептуальным ядром, вокруг которого начало формироваться новое цивилизационное созвездие в этой части мира. Разумеется, многие люди все еще искренне верили в наступление конца света (Судного дня) – когда вспоминали о нем. Но многие ли обращались мыслями к концу света в повседневной жизни? Я подозреваю, таких людей становилось все меньше и меньше. А многих ли заботил прогресс? Да практически все были заняты тем, что изо дня в день раскручивали его маховик – чтобы не дать истории повернуть в обратную сторону, в прошлое.
Нарратив прогресса – глубокая вера в то, что «лучшее» всегда возможно, – побуждал людей искать научные принципы все более глубокой объяснительной силы. В конце концов он породил убеждение, что объяснить что-либо значило объяснить это с научной точки зрения. Тот же нарратив мотивировал неустанное, одержимое стремление к улучшению орудий труда. Намного позже он изменил и отношения между людьми и их орудиями труда.
Но все это было впереди. Между тем в XV в. те же самые силы, которые дали рождение науке и положили начало религиозному обновлению, разожгли во многих аппетит к исследованию новых земель. Христианский мир все еще был пронизан духом Крестовых походов, но теперь религиозный идеализм все больше уступал место политическим и коммерческим интересам. Крестовые походы познакомили европейцев с товарами, которыми изобиловала Восточная Азия, – товарами, потакавшими человеческому стремлению к удовольствиям, развлечениям, роскоши и экстазу. Короче говоря, Европа стала одержима специями, и европейские искатели приключений были готовы преодолеть любые трудности и опасности, чтобы найти путь к этим бесценным сокровищам. Именно жажда специй стала причиной, которая привела к одному из поворотных моментов в человеческой истории.
Часть IVПоворот истории
Каждый мировой исторический нарратив организует время вокруг некоего ключевого события, которое разделяет его на «до» и «после». Если рассматривать человеческую историю как драму неизбежно усиливающейся взаимосвязанности, первая экспедиция Колумба в Америку была именно таким водоразделом – событием, которое «изменило всё». Оба полушария соединились, и планета Земля стала единым взаимосвязанным миром. За это пришлось заплатить свою цену. Появление европейцев уничтожило целые американские цивилизации. Открывшийся доступ к сельскохозяйственным культурам и полезным ископаемым новых континентов перекроил карту мира. Волновые эффекты колумбовского открытия привели к возникновению в Европе новых форм социальных созвездий, таких как корпорации, банки, национальные валюты и протонациональные государства. Именно с этого момента все существующие на планете монады мировой истории – Индия, Китай, Средневосточный исламский мир, Великая степь, обе Америки, Африка к югу от Сахары и Европа – превратились в участников одной глобальной драмы. Со временем все созвездия этой галактики переплелись настолько, что события в любой точке земного шара стали вызывать немедленные и масштабные последствия во всех остальных частях мира. Глобализация волновых эффектов началась.
17.Колумб открывает новую эру(1400–1600 гг.)
В XV в. португальский принц Генрих (Энрике) заболел лихорадкой Крестовых походов. В историю он вошел как Генрих Мореплаватель, хотя сам выходил в море всего несколько раз, предпочитая кататься на лодке по дворцовому пруду: его прозвали мореплавателем за заслуги в организации первых португальских морских экспедиций вдоль побережья Западной Африки на юг. Сегодня принца Генриха часто рисуют как движимого любопытством первооткрывателя, раннего модерниста, почти протоученого. Вряд ли это соответствует действительности. Генрих Мореплаватель был Великим магистром рыцарско-монашеского ордена Христа, преемника тамплиеров: он жил как монах, носил власяницу, гордился целомудрием и умер (по слухам) девственником. Короче говоря, Генрих был человеком своего времени, а его время пришлось на поздний период Крестовых походов.
В начале карьеры Генрих отправил португальскую армаду отвоевывать у мусульман североафриканский город Сеуту. Об этой военной кампании он говорил в терминах Крестовых походов – как о победе христиан над сарацинами. Португальцы вернулись домой с богатыми трофеями, такими как имбирь, корица, черный перец и другие драгоценные специи. К сожалению, все эти пряности производились не в Африке, а доставлялись с Востока, и, когда португальцы продолжили завоевания прибрежных мусульманских городов, караваны, переправлявшие товары через пустыню Сахара, перестали приходить на атлантическое побережье. Тогда Генрих принялся отправлять корабли все дальше и дальше на юг в надежде на то, что те смогут обогнуть Африканский континент – в этом случае мусульмане останутся ни с чем, а Португалия получит прямой доступ к источнику драгоценных специй.
Столетием ранее никто бы попросту не сумел осуществить такую экспедицию. Поскольку в этом регионе преобладали южные ветры, корабли с квадратными парусами могли пройти вдоль побережья на юг, но не могли вернуться на север. Обогнуть западный выступ Африканского континента для европейских мореплавателей было подобно самоубийству. Но теперь португальцы умели строить корабли, называемые каравеллами, – очень быстрые и маневренные, пригодные для плавания в открытом океане и на мелководье и, что самое главное, оснащенные латинскими парусами, которые позволяли ходить галсами против ветра. На этих кораблях португальские моряки смело заплывали все дальше и дальше на юг – но никак не могли достичь оконечности материка. Некоторые невежды даже начали утверждать, что Африка простирается до края Земли, поэтому вокруг нее нет морского пути.
Одним из таких сомневающихся был генуэзский моряк по имени Кристобаль Колон – известный нам сегодня как Христофор Колумб. Крепкий человек с вытянутым лицом и орлиным носом, он рано поседел, вероятно, от трудной жизни простого матроса. Он плавал на торговых судах по Средиземному морю (однажды корабль был потоплен конкурентами, и Колумбу пришлось плыть до берега почти 10 км) и участвовал в двух португальских экспедициях, которые безуспешно пытались найти путь вокруг Африки. Все это время Колумб интересовался географией и составлением карт и в какой-то момент пришел к твердому убеждению, что до легендарных Островов пряностей в Юго-Восточной Азии можно добраться, если плыть не на восток, а на запад.
Эксперты высмеяли эту идею, но вовсе не потому, что считали Землю плоской. В те времена в такую чушь уже не верил ни один образованный человек. Еще древние греки (и многие другие после них) доказали, что это не так. Вопрос упирался не в форму, а в размеры Земли. Скептики считали, что Земля настолько огромна, что корабль будет плыть на запад бесконечно долго, пока на борту не кончится провизия. Колумб же думал, что Земля достаточно мала, чтобы обогнуть ее за пару месяцев. В этом Колумб ошибался, а скептики были правы. К счастью, Колумб ошибался в еще одном ключевом предположении. Он считал, что между Европой и Юго-Восточной Азией нет ничего, кроме воды. В этом он не был одинок. Никто в Европе не подозревал о существовании двух огромных континентов, протянувшихся поперек Земли почти от одного полюса до другого.
Не сумев выбить денег на экспедицию у португальского короля, Колумб перебрался в Испанию, прибыв туда как раз в тот год, когда католические монархи Фердинанд и Изабелла выгнали мусульман из Гранады и завершили многовековую Реконкисту. Испанская инквизиция только набирала обороты, а сама Испания переживала триумф. Католические монархи находились в поисках очередного грандиозного предприятия под стать своему величию. Таким предприятием могло бы оказаться открытие морского пути вокруг Африки, но португальцы намного опережали испанцев в этой гонке: они недавно как раз обогнули южную оконечность Африканского материка. Но, если Колумб был прав, Испания могла добраться до заветных Островов пряностей раньше соперника – и выиграть ценный приз! Поэтому королева Изабелла решила выслушать Колумба. Оказалось, он просил немного: всего каких-то три корабля. Конечно, шансы на удачный исход были малы, но, взвесив возможный выигрыш и потери, королева решила рискнуть.