Здесь следует заметить, что на протяжении большей части человеческой истории частная сфера вовсе не была такой уж незначительной, как видится нам сегодня. Прежде дом представлял собой целый мир, а не только жилище. Но ограничения оставались ограничениями. До недавнего времени женщины в большинстве обществ не владели собственностью. У них не было доступа к образованию, к возможностям развивать навыки, которые позволили бы им конкурировать с мужчинами в общественной сфере. Только самые отважные осмеливались нарушить эти правила и научиться читать и писать. Женщины традиционно рассматривались как собственность мужчин, как трофей в соперничестве между ними. У женщин редко была возможность самим выбирать партнера (или партнеров) для сексуальных отношений или решать, стоит ли заводить детей и если да, то сколько.
Тот факт, что женщины сидели дома, не значит, что они не работали. Они работали всегда. Накануне промышленной революции изрядная доля ремесленного и мануфактурного производства в Европе приходилась именно на женщин. Это они пряли, ткали, шили одежду, занимались рукоделием. Это они доили коров, сбивали масло и заготавливали продукты, необходимые для выживания в холодное время года. Механизированное массовое производство потребительских товаров лишило занятости огромное количество женщин и вынудило их отправиться в города на поиски новой работы. Там они и их семьи жили в ужасающей нищете городских трущоб: Лондон Чарльза Диккенса был не самым приятным местом для большинства его обитателей.
Но машина повлияла на жизнь женщин в еще одном важном отношении: она в значительной мере устранила ту насущную необходимость, которая прежде привязывала их к дому. Теперь они могли работать за пределами дома, в общественной сфере, и это никак не угрожало безопасности детей и выживанию семьи. Женщинам уже не нужно было круглосуточно поддерживать огонь в очаге – теперь в любой момент они могли включить кухонную плиту или обогреватель. В прошлом ключевую роль в формировании отношений между людьми играла физическая сила. Чтобы что-то построить, требовались сильные люди. В конфликтах, как правило, верх также одерживали те, кто обладал большей физической силой. Да, военачальникам требовались мозги, но, чтобы победить, им нужно было задавить врага мощью, а мужчин в целом природа наградила бóльшим объемом мускулов. Когда же в человеческую жизнь вошла машина, физическая сила перестала играть столь значимую роль, сохранив свою актуальность разве что в профессиональном спорте и уличной преступности. На самом деле с появлением машины исчезла биологическая необходимость отдавать предпочтение мужчинам перед женщинами (и наоборот) практически во всех сферах человеческой деятельности. В результате связанные с полом нарративы начали постепенно меняться, адаптируясь к новой материальной реальности.
Между тем сокращение родственных групп от племен до нуклеарных семей, которое произошло с наступлением машинной эпохи, повлекло за собой и превращение частной сферы из большой социальной вселенной во множество крошечных ячеек. В результате отстраненные от общественной сферы женщины оказались почти полностью изолированными от социальных явлений. Но теперь их ограниченность домом не была обусловлена какой-либо насущной материальной и общественной необходимостью. Неудовлетворенные своим положением, некоторые женщины, имевшие для этого возможности и средства, начали прокладывать себе путь в общественную жизнь, зачастую к вящему недовольству патриархальных семей и вопреки их сопротивлению.
В 1848 г. по Европе прокатилась волна антимонархических революций и восстаний, вдохновленных идеями либерализма и конституционализма. В общем, это был год «измов». В том же году около 300 женщин съехались в североамериканский город Сенека-Фоллз, чтобы обсудить положение и права своего пола. Мужчины только посмеивались: «Бабы собрались говорить о политике, ну-ну». Однако конференция в Сенека-Фоллз вовсе не была милым «женским капризом». Организованная двумя влиятельными активистками движения против рабства Лукрецией Мотт и Элизабет Кэди Стэнтон, она завершилась принятием так называемой Декларации Чувств, которая стала основополагающим документом движения, позже названного феминизмом. Язык документа перекликался с языком Декларации независимости США Томаса Джефферсона, но с некоторыми важными нюансами. Декларация Чувств начиналась со слов: «Мы считаем, что эти истины самоочевидны: все мужчины и женщины созданы равными».
Женщины Запада развернули активную борьбу за место в общественной жизни. К концу века, по крайней мере в США и Великобритании, женщины-активистки открыли для себя новую политическую стратегию: чтобы привлечь внимание к своим требованиям, они били окна и устраивал поджоги, провоцируя массовые аресты, а также объявляли голодовки, иногда приводившие к смертельному исходу. В конце концов женщины добились избирательного права в тех государствах, где таковое вообще существовало: сначала в Новой Зеландии, затем в Финляндии (которая тогда входила в состав Российской империи, но обладала широкой автономией), затем еще в нескольких Скандинавских странах, затем в Соединенных Штатах и Великобритании – и т. д., согласно эффекту домино.
В XIX в., когда женщины искали работу вне дома, им приходилось конкурировать с мужчинами, и тем всегда доставались лучшие места. Работающая женщина по определению была бедной. Сам тот факт, что ей пришлось податься в общественную сферу, для всех означал, что муж, которому она принадлежит, не способен содержать даже свою семью. В результате предметом гордости для мужчин стало зарабатывать достаточно денег, чтобы их жены могли бездельничать. В Европе и Америке родился культ домашнего очага, который продвигал образ женщин как прекрасных хрупких созданий, чье предназначение в жизни – ни в коем случае не работать, а воспитывать здоровых детей и создавать уютное домашнее гнездышко для супруга, который, разумеется, у каждой должен быть только один.
Между тем развитие механизированного производства наводнило общество таким изобилием дешевых потребительских товаров, что потребность в женском труде, даже домашнем, постепенно сходила на нет. Теперь женщинам не нужно было самостоятельно делать многие вещи: они просто могли пойти и купить их. Женщины среднего класса, оставшиеся не у дел, все сильнее томились от скуки и душевной пустоты и мечтали вырваться из домашней клетки, пусть даже не для работы. Они хотели вращаться среди людей, общаться с внешним миром. Но где они могли найти такое пространство? Даже в середине XIX в. единственными местами общественных сборищ оставались трактиры и пабы, где мужчины говорили о политике, потребляли алкогольные напитки и устраивали драки.
В конце концов розничные торговцы разглядели в этом отличную возможность для бизнеса. В прежние времена в модных магазинах Западной Европы не было принято выставлять товары напоказ – они хранились на складе. Клерк встречал покупателей у прилавка, обсуждал с ними, что бы они хотели купить, договаривался о цене, после чего помощник приносил товар. Но со временем некоторые предприимчивые торговцы обнаружили, что, если позволить людям выбирать самим, те покупают гораздо охотнее и больше. Владельцы магазинов начали размещать товары на открытых полках, позволяя гостям рассматривать их сколько угодно, без всякого принуждения к покупкам. Чем дольше потенциальные клиенты оставались в магазине, тем выше был шанс, что они что-то приобретут, поэтому задача состояла в том, чтобы удерживать их как можно дольше.
В 1852 г. французский коммерсант преобразовал небольшой парижский магазин дамских товаров под названием Au Bon Marché (буквально «на хорошем рынке») в гламурную западноевропейскую версию старинных восточных базаров. Традиционно базар служил не только коммерческой зоной, но и социальным пространством, предназначенным, разумеется, для мужчин. Европейский аналог создавался почти исключительно для женщин. Au Bon Marché был не только магазином, но и респектабельным местом отдыха. Товары выставлялись здесь на многочисленных прозрачных витринах, а также в виде красиво оформленных тематических композиций – грот арабских ночей, японский сад и т. п. Дамы неспешно прогуливались вдоль витрин, переходя из одной зоны в другую по изящным чугунным мостикам. Между торговыми отделами стояли скамейки, размещались укромные уголки и маленькие кафе, где можно было посидеть и пообщаться. Там даже имелись игровые площадки для детей! Неудивительно, что владельцы Au Bon Marché стали одними из первых французских миллионеров. Как и следовало ожидать, конкуренты быстро подхватили идею.
В Нью-Йорке универмаг Macy’s расширил площадь выставочного пространства до 90 000 м2. В Чикаго универмаг Marshall Field’s начал нанимать продавцами женщин, потому что бóльшую часть клиентуры составляли женщины среднего класса и им было комфортнее иметь дело с представительницами своего пола. Этот ход оказался успешным. Прибыль Marshall Field’s резко взлетела, и другие универмаги поспешили последовать его примеру.
Желание работать в таких крупных магазинах привлекало в города одиноких девушек, где они могли пусть без излишков, но содержать сами себя. Поначалу субкультура работающих женщин была небольшой, и они получали минимальную заработную плату, но волновые эффекты от появления машины продолжали создавать все новые рабочие места для женщин: машинисток, делопроизводительниц, телефонисток, учительниц, воспитательниц и разного рода конторских служащих. Все больше женщин получали школьное образование. Некоторые даже пробивались в университеты. А некоторые – правда, очень немногие – даже становились докторами наук.
Глубокие социальные структуры и глубинные психологические структуры – две стороны одной медали. Значимые изменения в психологии обычно не происходят за одно поколение. Дети рождаются генетически запрограммированными на то, чтобы выжить в окружающем их социуме и через усвоение его системы идей превратиться в его органические частицы. В течение жизни они могут быть свидетелями социальных структурных перемен, но их глубинные психологические структуры, сформированные в раннем возрасте в процессе воспитания старшими, остаются неизменными. Это обеспечивает преемственность социальных норм и форм из поколения в поколение: социальная общность сохраняет свою идентичность, от которой зависит само его существование. Но это также тормозит эволюцию норм и форм. Поскольку гендерные роли являются одними из наиболее глубоко укорененных структур человеческой жизни, можно подумать, что они будут упорно сопротивляться быстрым изменениям. Но этого почему-то не происходит: они рушатся с удивительной для них легкостью. Те изменения гендерных ролей и ожиданий, которые мир увидел за последние два века, иначе, как ошеломительными, не назовешь.