В соседнем Иране революционеры, которые не имели ничего общего ни с СССР, ни с коммунистами вообще, свергли поддерживаемого ЦРУ шаха и провозгласили «исламскую революцию». Эти слова – исламская революция! – вызвали глубочайший резонанс по всему Средневосточному миру, издавна пропитанному мусульманским мировым историческим нарративом. Нарратив противостояния коммунизма и капитализма никогда не обладал смыслообразующей силой в сердцах и созвездиях мусульман. Но все их беды и обиды обретали смысл в рамках мусульманского нарратива, и идея исламской революции подобно молнии озарила для этих людей путь.
Новая война начала разгораться как раз в тот период, когда концепция суверенитета стала рушиться буквально на глазах. К сожалению, на этой концепции держалась вся система национальных государств. Если национальное государство не было суверенным, то оно не было национальным государством. Суверенитет означал, что граждане имеют полное право жить так, как считают нужным, без вмешательства со стороны. Никто не имел права вторгаться в границы другой страны с целью захвата территорий или, если на то пошло, с любыми другими целями. Территориальные завоевания остались в варварском прошлом; Цезарь и Чингисхан давно лежали в своих могилах. В конце XX в. большинство стран мира избавилось от военных министерств. Разумеется, это вовсе не означало, что они избавились и от вооруженных сил, но отвечавшая за них структура правительства отныне называлась министерством обороны (или как-нибудь в таком роде). Умение представить нападение как вынужденную оборону стало важной частью военного искусства.
Но в 1980 г. иракский лидер Саддам Хусейн нарушил общепринятый порядок вещей. Он напал на соседний Иран, не потрудившись придумать никакой мало-мальски приличной легенды. Он хотел завладеть иранскими землями и нефтью в надежде на то, что постреволюционный хаос сделал Иран легкой добычей, – и не скрывал этого. Ну что тут такого? В прошлом так делали все правители и покрывали себя славой как триумфаторы. Позор был связан лишь с поражением, но не с самим актом агрессии. Однако Саддам просчитался: мир давно и необратимо изменился. Война высасывала кровь из обеих стран на протяжении восьми лет и закончилась тупиком. Никто не вышел из нее победителем.
Однако по концепции суверенитета был нанесен серьезный удар.
И за этим ударом последовали другие. В 1989 г. президент США Джордж Буш арестовал Мануэля Норьегу, главу другой предположительно суверенной страны, Панамы, и предал его американскому суду за нарушение законов США о наркотиках. Норьега был осужден на несколько десятков лет и заключен в американскую тюрьму. Арестован и осужден? Но ведь, согласно принципам суверенитета, это разрешено делать только суверенным правительствам в отношении собственных граждан, которые нарушают законы их суверенных государств. И согласно тем же принципам, именно это запрещено делать одним суверенным странам в отношении граждан других суверенных стран, тем более в отношении их глав государств!
В том же году новый лидер революционного Ирана аятолла Хомейни обвинил гражданина Великобритании Салмана Рушди в написании книги на запрещенную в Иране тему и приговорил того к смертной казни. Иранец вынес приговор британцу? Какое он имел на это право? Разве граждане суверенных государств не подчиняются исключительной юрисдикции своих государств? Так было в недавнем прошлом. Более того, Хомейни приказал привести свой приговор в исполнение любому мусульманину, у которого будет такая возможность, тем самым подразумевая, что суверенитет отныне принадлежит не конкретному национальному государству, а религиозному сообществу, рассредоточенному через все политические границы. Это сделало британского мусульманина звездой в двух разных созвездиях, которые не просто перекрывались, но фактически отрицали друг друга. Как ни странно, сторонники Рушди проигнорировали проблему национального суверенитета. Они защищали Рушди главным образом через призму свободы слова и ее нарушения. Тем самым они, по сути, признавали, что британский суверенитет не делает Рушди неподвластным некоему высшему своду законов, – они лишь спорили о том, каков этот высший наднациональный свод законов. Они сделали Рушди звездой в созвездии, которое было больше, чем Великобритания, – в созвездии размером со все человечество, чьи законы включали право на свободу слова, каковое, по их мнению, был обязан чтить каждый, в том числе и Хомейни.
В 1990-х гг. общественность многих стран объединилась, чтобы потребовать от правительства Южно-Африканской Республики уравнять коренных африканцев в гражданских правах с белым населением. В то время апартеид был официальной политикой суверенного государства ЮАР, и граждане других стран, согласно принципам суверенитета, никак не могли вмешиваться в его внутренние дела. Однако борцы с апартеидом утверждали, что каждый человек является гражданином мира, и апеллировали к высшему своду законов – Всеобщей декларации прав человека, которая, на их взгляд, распространяла свое действие на весь мир.
Наконец, в 2001 г. «Аль-Каида»[37], глобальная организация, не аффилированная ни с одним конкретным государством, атаковала предположительно суверенные Соединенные Штаты. После этого мир был втянут в череду войн, больших и малых, в которых воюющими сторонами наряду с национальными государствами выступали автономные партизанские армии, ультрарадикальные организации, тайные группировки и даже отдельные люди, движимые своими частными повестками дня, далеко не всегда известными широкой общественности. Грань между войной и преступлением размылась, и на этой размытой границе родился новый феномен под названием терроризм и его расширенная версия – террористическая война. В свое время холодная война выросла из пепла предыдущей Всемирной войны; теперь ей на смену пришла глобальная война нового типа.
Человечество продолжало воевать.
Разрушение концепции суверенитета было не единственным фактором, подрывавшим систему национальных государств. После Всемирной войны у национальных государств появился мощный конкурент: крупные частные корпорации начали активно простирать свои конечности и прочие органы через национальные границы, расползаясь по миру. Да, крупные корпорации, такие как Британская Ост-Индская компания, которые вели деятельность по всему миру, существовали и раньше, но только как партнеры правительств своих стран или даже как их непосредственные агенты.
Теперь же связь между корпорациями и конкретными странами начала слабеть просто потому, что первые больше не были привязаны к одной конкретной стране. Транснациональная корпорация размещала свои функциональные органы в тех местах, которые подходили для этого лучше всего: добывала сырье там, где оно имелось; размещала производство там, где была самая дешевая рабочая сила; решала интеллектуальные задачи там, где существовала развитая система образования, генерировавшая большой пул высококвалифицированных профессиональных кадров; вела финансовые дела там, где система налогообложения предлагала наиболее благоприятные условия; сосредоточивала маркетинг и продажи там, где население обладало наиболее высоким располагаемым доходом. Ни одна компания, работавшая в пределах национальных границ, не могла конкурировать с такими транснациональными гигантами.
Транснациональные корпорации, как и любые другие корпорации, формировали свои корпоративные идентичности, отличные от индивидуальных идентичностей работающих в них людей. У них были собственные цели, которые не всегда соответствовали целям тех стран, на территории которых корпорации вели свою деятельность. Находясь под юрисдикцией сразу множества государств, транснациональные корпорации фактически не находились под юрисдикцией ни одного из них. Если какое-нибудь правительство пыталось заставить транснациональную корпорацию играть по своим правилам, та попросту перемещалась в другое государство. Эта независимость по отношению к правительствам суверенных стран превращала транснациональные корпорации во влиятельных игроков на мировой арене. Их появление ознаменовало собой рождение глобальной экономики, но не глобального правительства.
К середине 1970-х гг. некоторые транснациональные корпорации сосредоточили в своих руках денежные потоки, превышавшие валовой внутренний продукт большинства стран мира. Если бы корпорации были государствами, 17 из них заняли бы место в списке 60 самых богатых стран: General Motors – 21-е место, сразу за Швейцарией, а ExxonMobil и Royal Dutch Shell опередили бы Турцию и Норвегию[38].
Термин «свободная торговля» стал все чаще звучать в переговорах между странами, но предметом этих переговоров была не только и не столько торговля в ее фундаментальном понимании. Торговля происходит между людьми, когда они хотят обменять то, что есть у них, на то, что есть у других. Переговоры о свободной торговле в конце XX в. больше касались устранения барьеров, создаваемых национальными границами для деятельности транснациональных корпораций, и служили интересам новых социальных организмов, которые выросли из чрева системы национальных государств точно так же, как национальные государства выросли из чрева империй.
В 1995 г. Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) трансформировалось в еще более глобальную Всемирную торговую организацию (ВТО). ГАТТ насчитывало 23 страны-члена, а ВТО – 123. ГАТТ было просто договоренностью между странами, а ВТО стала принимающим решения органом со своими исполнительными механизмами. Ее мандат включал не только контроль за соблюдением уже существующих соглашений, но и установление новых правил, необходимых для того, чтобы торговые потоки продолжали свободно течь в постоянно меняющемся мире. Функционируя во многом как органы государственной власти, ВТО, МВФ и другие подобные организации были не агентами какого-либо правительства, но семенами альтернативной глобальной системы управления.