Понимаю, что он не шутит. Не хочется мне идти босой по парковке, поэтому я заторможенно поворачиваюсь и всовываю ноги в пушистые, модные ботинки, а потом пытаюсь встать. Рука соскальзывает, и я снова падаю обратно, чем окончательно лишаю всякого терпения господина Александровского. Он хватает меня за локоть и вытаскивает из машины так резво, что я почти теряю равновесие, вовремя схватившись за его пальто. Сразу отдергиваю руку, как от огня, на что получаю веселый смешок и ничего больше. Ему плевать, моя реакция только забавляет. Захлопывает дверь, пока я тру глаза одной рукой, пихая другую в рукав. Зеваю. Максимилиан натягивает на меня куртку сам, а когда поворачивает к себе лицом, "шутит".
— Я бы тебя отнес, как сказочную принцессу, но извини, меня тут недавно подстрелили…
Не реагирую, да и мне плевать — я отвожу взгляд. Разглядывать «ничего» лучше, чем его, и это уже нашему принцу не очень нравится. Он грубо хватает меня за уже, наверно, помеченный локоть, который всегда один и тот же, будто он для него магнит или типа того…Быстро идем по коридору из машин. Я еле поспеваю за ним, но ему на это насрать, как мне было насрать минуту назад. Максимилиан разве что оглядывается, но больше не говорит ни слова, а кулаком вызывает лифт.
Со звоном створки открываются, и меня снова волокут, будто безвольную куклу, которую даже в тесном квадратике не отпускают на безопасное расстояние. Максимилиан держит меня за свое излюбленное место и смотрит на счетчик этажей, тогда я решаю сделать тоже, но на самом экране «выбора».
52
Горит в красном кружке вроде четко, но я все равно вглядываюсь, чтобы убедиться.
«Неужели реально так высоко?» — бегло осматриваю цифры рядом, — «Тридцать пять, сорок, сорок восемь…Реально…»
Бросаю на него неуверенный взгляд, сталкиваясь с ответным. Все это время он меня изучал, а я и не заметила, поэтому резко отвожу все внимания, уставившись в пол. И снова смешок…от него пробирает до костей, и я отстраняюсь, но когда звучит звоночек, это уже не имеет значения. Максимилиан в миллионный раз тащит меня за руку вперед к огромной, железной двери. За ней еще один коридор с пятью дверями поменьше: все разные, так что я быстро соображаю, что это все соседские квартиры, а меня ведут к третьей справа.
Я не очень хочу туда заходить, смотрю в темноту и сжимаю вспотевшие ладони. Максимилиан вроде даже и не давит, просто стоит и смотрит на меня, вот только недолго. Только я хочу сделать шаг назад, как он резко хватает меня за загривок и вталкивает в квартиру. Ему снова надоело.
Когда зажигается свет, я никуда не смотрю, кроме как в пол. Не хочу видеть, ничего не хочу знать. От последнего «тычка» дико обидно, поэтому я хмурю брови, чтобы не разрыдаться. Еще мне страшно, если честно. Наверно до этого момента, я не особо понимала, что происходит на самом деле и какова действительность, зато понимаю теперь. Он гораздо сильнее меня, и если захочет причинить боль, сделает это с легкостью. Душевную так вообще, как раз плюнуть, но я сейчас говорю о физической. Я только сейчас поняла, что совсем его не знаю, и по факту, он может позволить себе все, что угодно.
«Он — ночной кошмар…» — Оксана всплывает совсем не во время, и я быстро стираю слезу, закусывая нижнюю губу, чтобы немного прийти в себя.
— Не рыдай, это утомляет, — цыкает, кидая ключи на тумбу, — Или ты так скучаешь по общаге? С алкашами, которым дай немного больше водки, распишут тебя по кругу?
«Да, скучаю!» — слабо бунтую внутри, но снаружи совершенно ничего не проявляю.
Закапываюсь в себя глубже, а когда ощущаю его присутствие лопатками, еще глубже. Максимилиан ничего не замечает, вместо того берется за прядку волос, слегка покручивает ее, а потом убирает за ухо.
— Тебе когда-нибудь говорили, что подвальные парикмахерские никогда не делают ничего нормально? Стрижка просто блеск, котенок.
Хочу отстраниться, но он снова предугадывает меня, кладя руку на живот и рывком вбивая в свою грудь. Я ни жива, ни мертва. Стою жмурюсь, не дышу и стараюсь вообще не подавать никаких признаков жизни — говорят, что в дикой природе это спасает, а чем он не хищник? Проводит носом по волосам, ниже, пока не добирается до шеи, а я вонзаю ногти еще глубже себе в ладони. Не знаю, что будет дальше, но мне еще страшнее от догадок, которые так и крутятся на уме из-за упирающего в спину «весомого аргумента».
«Наверно он захочет отомстить мне за все, что я сделала?» — и я убеждаюсь, когда он хрипло шепчет, намеренно задевая мочку уха.
— Поставить бы тебя на колени прямо здесь за то, что ты сделала на набережной. Может быть, если жестко трахнуть твой грязный рот, ты навсегда запомнишь простое правило: никогда меня не бей? Особенно туда.
По коже бегут мерзкие, колючие мурашки, когда воображение подкидывает эту ужасно унизительную картину. Я почти не могу сдерживаться, знаю, что еще чуть-чуть и разрыдаюсь, а еще не могу вдохнуть из-за огромной, сухой таблетке, застаревшей в горле. Мне остается только молиться, и еще более усердно, когда он сжимает в кулаке свитер у меня на животе…Я уже и не надеюсь ни на что хорошее, но неожиданно он расслабляет пятерню и усмехается.
— Ты бы знала, как тебе везёт, твою мать.
Я перестаю чувствовать любое давление, потому что перестаю ощущать его присутствие, но оно снова врывается в мой мир, разрушая его до основания. Максимилиан не собирается так просто оставлять меня в покое, напротив, кажется он решил окончательно меня добить.
— С днем рождения, котёнок.
Огромный, увесистый камень ложиться в ямочку между ключицами, а тонкая цепочка натягивается вроде и чуть-чуть, а я задыхаюсь. Это ошейник, ни что иное, как он, и он жжет кожу там, где касается, душит…Меня спасает вибрация его телефона, и я от всей души, жарко благодарю того, кто придумал смс-ки, потому что она отвлекает его достаточно, чтобы я смогла немного отойти. Совсем мне не позволяет его рука, которая снова покоиться на моем локте, чтобы еще через миг повернуть меня на себя. Я не хочу смотреть на его лицо, но меня никто и не спрашивает. Максимилиан кладет два пальца под подбородок, а когда я все же сталкиваюсь с его глазами, хмурюсь.
Меня всегда поражал цвет его глаз. Он был странным с самого начала: слишком серый, слишком яркий, слишком какой-то…ненастоящий. В чем я убеждаюсь и лишний раз корю себя: на самом деле у Максимилиана зеленые глаза. Не яркие, как листья деревьев, а скорее будто трава, на которой лежит молочный туман. И это очень необычно, я таких глаз, как у него, никогда не видела. Потом я смотрю на правое ухо, где раньше висело колечко — его тоже нет. И татуировок нет. Я почему-то больше, чем уверена, что их реально нет, потому что не вижу даже намека сквозь вырез его черной рубашки. И руки. Они чистые, если не считать головы змеи. Я, кажется, в тупике, еще больше запутываюсь, но Максимилиан лишь усмехается.
— У тебя еще будет время меня рассмотреть, котенок, а сейчас мне нужно уехать.
Молчу. Он слегка щурится и продолжает.
— Отец прилетел. Это явно срочно.
Снова молчу. Кажется он пытается меня заинтересовать, чтобы разговорить, но проблема в том, что мне неинтересно. Я перевожу взгляд куда-то в сторону, подсознательно сжимая себя руками, и ловлю еще одну усмешку.
— Играешь в молчанку? Пожалуйста, играй. В холодильнике полно еды, но если захочешь что-то заказать — вперед. Запишут на мой счет, я потом оплачу. Ключи у тебя будут, курьера пустить сможешь, но не пытайся ими воспользоваться, чтобы сбежать. Будешь выглядеть нелепо и лишний раз взбесишь меня — это никому не нужно. Лифт без карточки не поедет, отсюда ты сможешь уйти только с ней.
Бросаю таки короткий взгляд на серый пластик в его руках, но снова возвращаю на прежнее место. А этого уже достаточно — Максимилиан доволен, как слон, что провокация удалась, и чинно продолжает.
— …С душем разберешься. Советую не медлить с ним, особенно после этого грязного притона. Что касается шмоток — их полно в шкафу, выбирай, что хочешь. Всё новое. Я вернусь завтра ближе к вечеру.
«Мне плевать, когда ты вернешься…» — я все также стою и смотрю в пол, что наследного принца не устраивает абсолютно.
Наверно по его плану я должна была пищать от восторга и прыгать ему на шею, но я этого не делаю. Я даже не благодарю его за «подарок», который он считает допустимым, и, думаю, это окончательно его злит. Максимилиан делает ко мне шаг, а потом резко берется за края моей кофты и одним движением разрывает в стороны да так быстро, что я даже не успеваю отреагировать. Та же участь приходится на мое белье, и теперь я, как Венера в пене, правда вместо "пены" ошметки из дешевой ткани.
«Боттичелли был бы просто в восторге…»
Снова почти не дышу, хмурюсь, не шевелюсь — я не даю реакции, не потому что хочу ему что-то доказать или поиграть на нервах, а потому что тупо не могу ее дать. Даже комментарий внутри моей головы звучит так слабо, что не обидел бы и пятилетнего ребенка, но он этого не понимает. Максимилиан ждет «приличные» пару мгновений, потом приближается и, уткнувшись щекой в висок, цедит сквозь зубы.
— Это чтобы ты не попыталась снова плюнуть мне в лицо, сучка, — оставляет горячий поцелуй, — Не надрывай горло и не ори, тебя никто не услышит: шумоизоляция потрясающая, а соседей вокруг нет. Все квартиры на этаже — мои. Располагайся, котенок.
Отрывается от меня также внезапно, как подошел, и вот уже хлопает дверью. Я все стою, стою, стою, слушаю, как проворачивается ключ, потом слушаю глухие, четкие шаги, хлопок другой двери. Снова проворачивается ключ, но вместе с ним таймер обратного счета моей истерики подходит к нулю. 00:00 — начинаю беззвучно плакать, вытирая слезы, а потом хватаюсь за застежку на своем ошейнике. Я безуспешно пытаюсь его расстегнуть, наверно, минут десять — ничего не получается. Из-за этого плачу только сильнее, всхлипываю, но что остается? Я опускаю руки и оборачиваясь в темноту и тишину.