— «Полный фарш»?
— Точно, — коротко усмехается, — Полный…фарш.
— И чем кончилось? Он и ее трахнул?
— Почти. Он ее купил.
— В смысле «купил»?
— Заплатил ей денег, чтобы она меня бросила, ввел ее в общество, продвинул по карьерной лестнице. Элиза любила моду, мечтала стать дизайнером…и стала. Ее мечту оплатила моя мечта о нормальной семье, доме…и мой ребенок.
— Что? — еле слышно выдыхаю, он как-то до безумия грустно усмехается, от чего мое сердце сжимается стократно.
— Она была беременна, но сделала аборт в обмен на карьер. Отец мне все это рассказал лично.
— Может он…
— Хотел сделать больно? Я бы тоже так подумал, но нет. Это была правда, потому что я знал об этом. Она мне сказала до предложения моего отца.
— Мне…
— Знаю. Мне тоже.
Я смотрю на свои руки и не знаю, что еще добавить — это не просто «полный фарш», это какой-то новый уровень адского ада, если честно.
«Как так можно поступить со своим ребенком?…»
— Мое наказание — наблюдать за тем, как она благодаря тайной сделке, строит карьеру.
— Отсылка к тайной свадьбе?
— Именно. Как видишь, отец пускает в ход фантазию.
— Машина для Матвея…
— Именно, так что все дело не только в контроле, Амелия, хотя и он тоже играет свою роль. Только представь, что всю твою жизнь кто-то будет решать за тебя, что тебе говорить, как думать, даже что носить! Ты бы и сама не выдержала.
— Это точно…
— Знаю, что тебе сложно понять, но он каждому из нас воткнул нож в спину. Матвей — закрыт за забором, и мы не можем его вытащить, потому что без понятия, что отец сделает в ответ и кто за это ответит. Марина…у нее своя история, которую может быть ты узнаешь, но узнаешь сама и от нее.
— Ага, скорее я от нее получу еще одну пощечину.
— Марина эмоциональна, а ты снова пустила кровь нашему младшему брату у нас на глазах. Мы привыкли их защищать.
— Сама виновата?
— В каком-то смысле да.
— Я не хотела этого.
— И все же так вышло. Что касается Макса…
— У него отняли девочку. Я помню.
— Ты говоришь об этом с таким сарказмом, но, Амелия, он ее действительно любил. Даже больше тебе скажу: она была его первой любовью, до нее никого не было. Нет, у него были женщины…
— Естественно.
— Но таких чувств и вообще чувств нет, — отбивает мой яд очередным игнором, хмыкает, — И как ты думаешь, каково это однажды прийти к ней на работу и застать, как она делает минет твоему отцу?
— Но я здесь по-прежнему не при чем.
— И тебя по-прежнему никто не винит, но и ты должна понять почему оказалась в такой ситуации.
«Да, я всех должна понять, а меня то кто поймет?…» — хочется жалобно спросить, но я не делаю этого, а отворачиваюсь к окну, заканчивая этот разговор с послевкусием горького пепла на языке.
Очень сложно игнорировать то, что я услышала, а тем более то, что чувствую…К сожалению для меня, я действительно проникаюсь к ним всем сочувствием и большим пониманием, как бы не упиралась, не могу иначе.
«Точно дура…»
В итоге в квартиру я возвращаюсь в тяжелых раздумьях, с чувством, которое так и ворочается внутри — может быть у них действительно были мотивы? Мне все еще больно оттого, кем я стала в этой партии, это по-прежнему несправедливо и жестоко, подло, но теперь не так однозначно. И это бесит. Я смотрю в темноту перед собой, медленно снимаю куртку, и на меня наваливается новые мысли, а точнее возвращаются старые.
«Я здесь, твою мать, не при чем! Почему я должна расплачиваться за свою сестру, за их отца-ублюдка?! Почему я должна страдать?!»
— Знаешь…ты много говоришь, и я не могу отрицать, что говоришь складно, но… — перевожу на него взгляд и, хмурясь, тихо, без сарказма, а скорее с грустью, спрашиваю, — Скажи мне, Михаил Петрович, а чем вы отличаетесь от него, а я от Матвея?
Михаил Петрович молчит. У Михаила Петровича нет ответа на этот вопрос, а я и не жду его вовсе. Ступаю на холодный пол, сжимая руки, потом убираю волосы, набираюсь духа, так сказать, чтобы зайти в свою клетку на неопределенное срок…
Макс
Кажется, меня вырубило от неограниченного количества стаканов и скучных графиков, потому что когда я очухиваюсь, шея дико ноет. Меня слепят фары, пусть сначала я этого и не понимаю, но протерев глаза, осознаю.
«Это Миша вернулся…Стоп! В смысле?! Он тольковернулся?!»
Резко встаю, мир начинает вращаться, поэтому на секунду прикрываю глаза руками, еще раз протираю их снова, даю всем вертолетам спуститься на площадку. Ладно, мне требуется чуть больше минуты, но я все таки разворачиваюсь и иду в гостиную.
«Плечо еще ноет…» — хмурюсь, крутя им по часовой стрелки, — «Чертова сучка…» — на секунду мне хочется подняться наверх прямо сейчас, чтобы снова ее поддеть, вызвать реакцию, а потом я вспоминаю: некого поддевать, Амелии там нет. Внутри стягивается канат, злость опять накатывает, и я ускоряюсь, завидев спину брата.
В гостиной не так много народа, и немудрено. После спектакля моей прекрасной пленницы, Арай с Кристиной ссорятся, Рома с Адель тоже. Здесь только Марина, Миша и Лекс, и они о чем-то тихо разговаривают, когда я захожу.
— Ты только вернулся?
Миша оборачивается. Сразу вижу, что что-то не так, и мне это «что-то» очень не нравится. Моментально напрягаюсь и делаю на него шаг, угрожающе шепча.
— Не говори только, что ты решил поиграть в благородие, твою мать.
— Прости? — усмехается брат, но я отбриваю все его улыбочки решительно.
— Где она?!
Молчит. Смотрит, оценивает, как Марина, которая делает это и сейчас. И Лекс делает. Он с интересом разглядывает меня, улыбается, что я вижу краем глаза, но не реагирую. Меня волнует только Миша.
«Чертов добряк, твою мать, если ты ее отпустил…»
— Она там, куда ты мне сказал ее отвести.
— Почему так долго?!
— Ты в чем-то меня подозреваешь? — приподнимает брови, а потом бросает взгляд на Лекса, — Поговаривают, что да.
— Ты не видишь никого, кроме своей жены, так что нет, но я все еще не услышал ответа на свой вопрос. Почему. Так. Долго?!
— Потому что я возил ее к Матвею.
Удар.
«ЧТО, ТВОЮ МАТЬ?!» — Марина орет мой же внутренний посыл, резко повернув брата на себя.
— Ты что?! Повтори!
— Я не попугай, чтобы повторять, — цыкает, убирая ее руку со своей, — Ты все прекрасно слышала.
— На кой хер?! — влезаю сам, делая на него шаг, — Я просил тебя это делать?!
— Она заслуживает знать.
— Знать что?!
— Наши мотивы.
Как мне хочется ему врезать, знает один лишь Господь Бог. Смотрю на него и еле сдерживаюсь, чтобы не накинуться, но Миша спокоен, как в танке. Отпивает свою порцию виски, пожимает плечами и смотрит в огонь с легкой улыбкой.
— Она ему понравилась. Сказал: привози еще.
— Не верю, что все прошло гладко… — Лекс вступает в разговор со смешком, на что Миша тут же кивает.
— Правильно делаешь. Она его в ванной на первом этаже закрыла, хотела сбежать…
— Я тебя сейчас убью.
— Макс, успокойся, — устало произносит, потирая глаза, — Я сказал, что она в квартире.
— И…
— Она передумала…
После я слышу потрясающую историю о том, как моего младшего брата закрыли в туалете, и как она «передумала». Меня кроет. Опять. И я не знаю почему: потому что все пошло не так, как я просил сделать? Или потому что ее нет здесь, а я безумно хочу ее увидеть? Особенно после этой треклятой истории…
— М-да…Они с Лилианой точно родственники? — усмехается Лекс, но Марина, все это время молчавшая, что для нее было странно, щурится сильнее.
— Но ты расстроен. И не ври, что нет.
— Даже не собирался, это бессмысленно.
— Почему?
— Когда я уезжал, она кое что сказала. Теперь это не дает покоя.
— И что же она сказала? — ядовито спрашиваю, опрокидывая сотую порцию виски.
Мне не нравится это настроение, а еще больше моя реакция. Я волнуюсь, сердце стучит, как бешеное, да что там? У меня даже ладони вспотели, а от взгляда Миши все только хуже становится.
— Ну?! Что за драматичная пауза?
— Она спросила, в чем разница между нами и нашим отцом, если она в такой же ситуации, как Матвей?
Звучит мерзко. Гадко. Мне это дико неприятно, и ожидаемо, злость только сильнее накатывает. Смотрю в сторону, пока остальные молчат и думают над услышанным, цыркаю языком.
«Эта сучка специально что ли?!»
Выхватываю свой мобильный. Сентиментальная глупость, которую я сделал сразу, как спустился вниз сегодня вечером, больше не кажется мне хорошей идеей, и раз так, надо это исправлять.
— Поднимись в квартиру, — четко командую, стоит абоненту на том конце сказать «алло», — И забери кота.
— Но…
Придурок с ресепшена моего дома блеет, как овца, что меня бесит только сильнее.
— Сейчас, твою мать! И не вешай трубку, я хочу слышать, как ты это сделаешь!
Отворачиваюсь, чтобы не видеть улыбочки семейства, от которых знаю, психану еще больше. Я прямо слышу, как Мара протягивает в свойственной ей игривой манере что-то типа: «Ага, ага, хочет он слышать…Ты ее хочешь слышать, признайся!»
«Ни за что! Хочу ее слышать?! Да чтоб ее и вовсе не было!»
Считаю секунды пока, судя по дыханию на том конце, паренек скоренько бежит в точку назначения. Делаю это, чтобы хоть немного успокоиться — не выходит. Меня реально начинает крыть, руки аж чешутся пару раз шлепнуть по этой непокорной заднице, и, твою мать, я так жалею, что отпустил ее…
— Извините за поздний визит, — наконец слышу нужные мне слова, и сердце замирает, потому что я знаю — сейчас я услышу и ее.
— Что-то случилось?
Сжимаю трубку сильнее. Ее голос сонный, так что воображение подбрасывает картину ночи, когда я принес ее в свою комнату, раздел и положил рядом. В свете Луны Амелия была сказочно соблазнительная, но больше этого зацепило то, как в какой-то момент она перелегла на бок, подвинулась ближе и обняла меня. Закинула ногу сверху. Уткнулась в бок. Как летом. Как все чертовы наши ночи, которые не выходят у меня из головы.