х пойдет разговор, — и вновь порадовался, что у него никакой вины перед Дроном.
— Просила найти ей олигарха для развлечения, — ответил он Нелли.
— Иди ты! — не поверила она.
— А когда я отказал ей, послала меня куда подальше. Нелли рассмеялась.
— Но со стороны вы очень мило смотрелись. Будто беседовали об искусстве.
Шоу завершилось. Дивы, мачо, музыканты в расшитых русских рубахах вместе со своими инструментами, исчезнув за дверью, растворились в мироздании. Недоеденные стейки исчезли со стола, сменившись чаем, кофе, десертом, фруктами. Потом Сукитая, Дрон и Крис поднялись. «Побудьте тут пока без нас», — бросил Дрон.
Ведомые Сукитаей, Дрон с Крисом неторопливо покинули салон, и сразу за столом сделалось неуютно. Три пустовавших места посередине вызывали ощущение разора. Пепелища.
— Пойдемте на воздух? — предложил Тони. Нелли задумалась на миг — и решительно встала.
— Прошу вас! — позвала она старшего стюарда, стоявшего поодаль в позе готовности оказывать гостям любые услуги. — Проводите нас на палубу.
Там, на палубе, под распахнутым в пронзительную звездно-лунную бездну ночным куполом с тонюсенькой линией огней Паттайи где-то у горизонта, слыша в мгновения молчания плеск воды о борт яхты, провиснув в шезлонгах с вытянутыми вперед ногами, Рад с Нелли поговорили со всей откровенностью еще раз.
— Что ты имела в виду на причале, когда сказала «поездишь по заграницам»? — спросил ее Рад. Эти ее слова, брошенные ему после разговора Дрона с австралийцем, сидели в нем саднящей занозой. Что-то стояло за ними, смысл их был много больше того сообщения, что они заключали в себе.
Нелли повернула к нему голову. В звездно-лунном астеническом свете, растворенном в окружающей темноте, он увидел: глаза ее довольно блеснули. Она ждала от него этого вопроса. Она забросила там на причале наживку — и выжидала, клюнет он, не клюнет. Он клюнул.
— Что я имела в виду под «поездишь по заграницам»? — переспросила Нелли. — То, что поездишь.
У Дрона есть решение насчет тебя. И оно положительно.
Горние ангелы вострубили в Раде. Звук их труб был чист и солнечен — само сияние небесной гармонии протрепетало в нем.
— Откуда ты знаешь? — сдерживая ликование, спросил он.
— Знаю, — со значением сказала Нелли.
— А почему мне Дрон — ни слова?
— Подожди, — с тем же значением отозвалась Нелли. — Всему свое время. Видишь, у него свои дела, занят ими.
Ликование, владевшее Радом, жаждало наполниться конкретикой знания.
— А зачем мне ездить по заграницам?
— Так я чувствую. Жизнь у тебя такая будет.
— Что же, кем-нибудь вроде этого Майкла-Майка?
— Кого? — не поняла она.
Рад напомнил ей о богатыре с ноутбуком в сумке.
— Нет, что ты. Не думаю. — Нелли как отшатнулась от ожившего в ее памяти образа Майкла-Майка. — Даже уверена. Это же просто курьер.
По другую руку от Нелли на шезлонге сидел Тони, он слышал весь их разговор, но можно было безбоязненно говорить о чем угодно, — из их речи ему были доступны разве что имена. Однако его имени произносить Рад не стал.
— Слушай, а вот твой сосед с другой стороны, — прибегнул он к иносказанию. — Дрон ему помог деньгами, правильно? Я знаю, что здорово помог, только не знаю чем.
— Деньгами, чем еще, ими родимыми, — насмешливо ответила Нелли. — Мой сосед с другой стороны не только великий понтярщик, но и страшный игрок. Он проиграл чьи-то чужие деньги. И не мог вернуть. Не мог вернуть, но не вернуть не мог. Такая была коллизия. Дрон его, можно сказать, вытащил из петли.
— И с той поры он верный оруженосец Дрона?
— А почему ему не быть верным оруженосцем? — Теперь в голосе Нелли прозвучало насмешливое удивление. — Тайцы — благодарный народ. Тем более что это не накладно, а наоборот. Мой сосед на наших приездах очень неплохо зарабатывает.
Она умолкла, и Рад тоже молчал, решаясь на вопрос, который ему трудно было задать, но не задать который он не мог. Ему нужна была ясность.
— Так что же, я тоже должен буду — кем-то вроде оруженосца?
— А тебе в лом? Ты бы хотел взять — и ничего не дать? Товарно-денежные отношения предполагают взаимообмен.
Она, безусловно, была права в своем утверждении. Только какую цену ему должно было заплатить за товар Дрона?
— Прости за занудство, — проговорил он, — но почему ты днем, на набережной, просила меня набраться терпения? А сейчас утверждаешь, что Дрон все решил.
— Потому что днем мне еще нечего было тебе сказать. Ты меня что, подозреваешь в каких-то происках?
Нет, Рад ее ни в чем не подозревал. Она была его союзницей, он в этом не сомневался.
— Извини, — сказал он. — Я просто сопоставляю факты. Вчера, после ресторана, когда мы прощались с Крисом, он мне выдал такую фразу: «Мы теперь часто будем встречаться». Имеет она отношение к тому, что ты мне сообщила сейчас?
— Может, имеет. Может, не имеет, — не задумываясь, отозвалась Нелли. — Не все равно? Просто Крису Дрон мог сказать что-то еще вчера. А мне — только-только.
Она была его союзницей, это точно. И то, что он так ясно это сейчас чувствовал, подвигло Рада на вопрос, который занимал его все время с тех пор, как он сюда приехал, но он все не понимал, как на него получить ответ.
— Можешь мне ответить, чем занимается Дрон? Вот с Крисом, вот там в Америке?
Никакой бурной реакции Нелли на этот вопрос не последовало. Похоже, его можно было задать ей хоть в первый день.
— Родину продает, — сказала она спокойно, все с той же насмешливостью. — Знаешь такое выражение? Торгует ее богатствами.
Расхожее словосочетание балаганной шуткой крутилось в голове у Рада.
— Как продает? Оптом, в розницу?
— И оптом, и в розницу. Как выйдет.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — донесся до Рада из темноты голос Тони. — Кто-нибудь знает, мы остаемся здесь ночевать или нет?
— Я полагаю, Тони, — ответила Нелли, перекатывая голову по спинке шезлонга в его сторону, — это будет зависеть от того разговора, который сейчас ведется.
— Хотелось бы остаться, — мечтательно произнес Тони. — Люблю ночевать на яхте. А на такой, признаюсь, еще никогда и не был. Великолепная яхта, да, Рад?
— Великолепная, Тони, — не видя его, подтвердил в темноту Рад.
Горние ангелы трубили в звонкие трубы и пели своими чистыми голосами в небесной вышине, — какой еще могла быть эта «Золотая акула», как не великолепной.
И снова — на яхте с драгоценным хищным названием «Золотая акула», безмятежно нежащей свое большое холеное тело на штилевой воде Сиамского залива около входа в бухту Паттайи, в отдельной каюте с кондиционером, как в отдельном гостиничном номере, на постели, заправленной тончайшим льняным бельем, благоухающим ароматом неизвестных ему цветов и трав, — снился Раду нелепый и полный тревоги сон.
Ему снилось, что он танцует с той дивой из шоу, осеняющей их обоих пышным хвостом плюмажа, словно нимбом. Однако не он ведет ее, а она его, держа в своих руках с хищной цепкостью и твердостью. Танцуют они под мелодию воровской песни «Таганка», разухабисто исполняемой по-ресторанному звучащей скрипкой, — танцуют как фокстрот, во всей полноте его движений, со всеми сложными проходами, поворотами, вращениями.
И там, во сне, он был отличный танцор. Все ему давалось легко, он был пластичен, невероятно ловок, и такое владение собственным телом доставляло ему невообразимое удовольствие. Но его уязвляла его ведомость. Мириться с ней дальше — он больше не мог этого.
Дива воспротивилась его намерению переменить позицию, у них завязалась борьба. Шаг их замедлился — и они стали проваливаться. С каждым мгновением уходя глубже, глубже — по щиколотку, по середину икры, по колено.
Оказывается, они танцевали на воде. Возможно, того самого Сиамского залива поблизости от Паттайской бухты, где в реальной жизни покачивалась на якоре «Золотая акула». Но во сне не было ни яхты, ни вообще хотя бы одного судна вокруг, только голубой «кодаковский» океанский простор, и лишь вдалеке — прижавшаяся к горизонту полоска береговой линии.
И оказывается, они не просто танцевали, а танцуя, двигались туда, к берегу, — во всяком случае, у них была такая цель: дотанцевать до него. Дотанцевать — и спастись. Однако чтобы дотанцевать до берега, нужно было танцевать в стремительном, сумасшедшем темпе, — только тогда вода держала их. Они могли бы переменить позиции, не потеряв темпа, но его партнерша с пошлым нимбом-плюмажом не хотела отдавать своей роли ведущей. Она готова была уйти под воду, но не уступить, утащив с собой и его. Она боролась с ним со всей яростью смертницы, власть над Радом была ей дороже жизни.
Он сдался. У него не было такой воли к власти, как унее.
Он сдался — и танцу их тотчас вернулась прежняя скорость. Они стали подниматься из воды: вот она достает уже лишь до середины икры, вот до щиколотки, и вот уже ласково лижет своей нежной щекочущей рябью ступни.
— Мудила хренов, — выдохнула дива, не проронившая до того ни слова. Голос ее был хрипл и низок — пропитый голос уличной девки с Бич-роуд. — Тебя ведут — ты ведись, думаешь, легко по воде, аки по суху?!
«Таганка! Все ночи, полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня!..» — визжит скрипка, их фокстрот набирает и набирает скорость, но где берег, почему он не приближается, почему на все четыре стороны света — одна щекочущая ступни водная гладь?
«Таганка! Я твой бессменный арестант. Пропали юность и талант в твоих стенах!» — отзывается в Раде словами воровской песни ресторанное стенание скрипки, и он осознает, что если не найдет решения, не предпримет чего-то решительного, чтобы отнять у дивы роль ведущей, так она и уведет его от берега, утащит, откуда уже не выбраться.
Рад просыпался, отходил ото сна, засыпал — и сон возвращался. Он несся с кошмарной дивой над океанской пучиной в танце, тонул — и снова несся, не находя способа переменить их роли, просыпался, засыпал — и сон повторялся вновь.