рать не приходилось — не всегда цели достигаются счастливыми озарениями, чаще всего это муторная долбёжка в одну точку.
Наконец, толпа стала вообще непроницаемой. Мы подняли головы, и увидели, что умудрились пробуриться почти к самой трибуне. Юся, повертев головой, обрадованно шепнул:
— Вот оно!
— Что?
— Он будет автографы раздавать!
Я посмотрел направо. Там находился невысокий помост, посреди которого стоял стол. Какие-то люди подносили к столу картонные коробки. Над помостом трепетала на ветру растяжка с рекламой какой-то книги — на таком расстоянии я разобрать не мог. Видимо, после речи Его Святейшества он должен был устроить автограф-сессию.
— В такой толпе?! — ужаснулся я.
— А что? Нормальный мужик, не гордый. Почему нет?
— А вдруг террористы?
— Думаю, тут охрана куда профессиональней, чем у некоторых глав государств.
Я всё равно не понимал, что задумал Юся:
— Ты хочешь автограф, что ли?
— Я хочу сократить дистанцию, понял?! У нас есть реальный шанс законтачить с Далай-ламой, и если его просрём — другого не будет. Так что соберись и думай, как реализовать голевой момент. Мотивации у нас хоть отбавляй.
— Как бы нас охрана в три этажа не отмотивировала.
— Ты пошутил? Егор, да ты успехи делаешь!
— Будешь трепаться — отмотивирую. Причём на русском.
Вдруг толпа зашевелилась, загудела, и мы увидели, как на трибуну поднимается Далай-лама, давно знакомый нам по плакатам и телеящику.
Он улыбался и говорил без бумажки, не особенно долго, но и не слишком коротко. Это не была пустая болтовня свадебного генерала, вроде «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Я заслушался, и Юсе опять пришлось возвращать меня к реальности:
— Хватит медитировать, пора действовать. Я успел подсчитать — книжек будет около ста, а чуваков, которые готовятся получить автограф, раз в десять больше. Нам не нужно попадать в очередь, нам важно вырваться на свободное пространство. Вон, смотри — просвет образовался. Туда и прыгаем. Три-четыре!..
— Не смей, нас расстреляют на месте! — зашипел я.
— Доверься мне, я знаю, что делаю.
И мы ломанулись вперёд так отчаянно и самоотверженно, что прочная мембрана оцепления лопнула, и мы буквально растянулись на мостовой. Я крепко приложился лбом к брусчатке. Не знаю, заметил ли Далай-лама меня, но искры из моих глаз можно было видеть из космоса.
Нас скрутили там же, где мы упали. Я не успел понять, где же до сих пор пряталась охрана, эти дюжие ребята будто из воздуха соткались. Прижали нас мордами к мостовой, сверху придавили коленями, и я понял, что путешествие закончилось. Как говорится: прощай, жена, прощайте, дети, прощай, любимый «ЗиЛ-130»…
— Ваше Святейшество! Ваше Святейшество! — завопил я что было сил. — Автограф! Мы хотим автограф!
Колени сверху надавили ещё сильнее, и крик мой мгновенно превратился в сипение.
Не знаю, слышал ли старик мой вопль, или просто обратил внимание на инцидент в толпе, но через пять минут давление сверху ослабло, нас подняли на ноги и толкнули к столу, за которым сидел Далай-лама. Я оглянулся. Буддисты смотрели на нас с ненавистью. Да, ребята, долго вам ещё до просветления.
Мы подошли к столу и нависли над Хранителем Учения, я мог даже кончиками пальцев дотянуться до его очков.
— Простите охрану, они выполняют свою работу, — улыбнулся Его Святейшество.
Вот тут меня и перекосило. Я просто не знал, что говорить. Как-то неловко было просить у такого занятого человека выполнить нашу личную просьбу. В конце концов, почему мы? В мире миллионы людей, которым на самом деле нужно помощь.
Но тут в бой вступил Егор.
— Скажите, Ваше Святейшество, у вас глаза становятся синим и зелёным, когда вы исцеляете?
Его Святейшество не изменился в лице. Он посмотрел на нас, молча взял книгу, открыл её, и что-то быстро начал писать на шмуцтитуле. Потом закрыл книгу, улыбнулся и сказал:
— Удачи.
И мы ушли, даже не поблагодарив Держателя Знания за автограф. Книгу прижимал к груди Егор.
Я не знаю, какое сердце и ум надо иметь, чтобы в одном полунамёке прочесть мольбу о помощи, информированность о всемирной тайне. Видимо, такие же, как у Егора, потому что он и вложил в эту фразу всё, что было у нас в жизни, и чего мы от этой жизни ожидали.
На форзаце был адрес и время. Даже не адрес, а название — Молочная Долина. На карте Долину мы отыскали очень быстро — это была смотровая площадка на окраине города.
Мы шли туда пешком, потому что денег у нас не осталось — в толпе кто-то обчистил наши карманы. Всю дорогу мы спорили — обманул нас Далай-лама, или действительно назначил встречу.
Для тайной встречи это было слишком обычное место — обрыв на краю бескрайней пропасти, в которой, похожие на сладкую вату, вечно клубились облака. Сейчас они были нежно-оранжевыми из-за уходящего за зубчатый горизонт солнца. Туристы постепенно рассасывались, потому что становилось холодно. Фонари на площадке отчего-то не загорались, несмотря на быстро наступающие сумерки.
— Ты думаешь, он придёт сюда, на этот проходной двор? — злорадно спросил Егор, когда мы остались совсем одни.
— Если написал место и время, значит, придёт. Иначе просто послал бы на хутор, бабочек ловить. Зачем Его Святейшеству нас обманывать?
— Потому что любая религия — это обман.
— Не обман, а утешение!
— И что, утешился ты? Мёрзнем тут на ветру, как цуцики, не жравши.
На площадке, наконец-то, загорелись галогеновые фонари. Я подумал, что если Егор будет меня доставать, дам ему в морду, если дотянусь. Или вообще брошусь вместе с ним в пропасть. Я точно знал, что старик не обманет, не такой это человек, а Егор со своими сомнениями уже задрал.
Именно в этот момент Его Святейшество и появился на площадке, совершенно один. Не поздоровавшись, даже не кивнув нам, он подошёл к парапету и легко вскочил на него. Обернулся на нас — видим ли? — и сказал по-английски:
— За мной.
А потом сделал шаг вперёд и с шелестом исчез в пропасти.
Это было настолько неожиданным и невероятным, что я сперва даже забыл, как дышать. Мы с Егором подошли к тому месту, где только что стоял Держатель Учения. Внизу была тьма. Ни крика, ни звука ударов тела о камни. Только ветер завывал.
— Твою мать… — сказал Егор.
— Не теряй времени, — сказал я, когда способность дышать восстановилась. — Лезем.
— Ты свихнулся?
Егор не был возмущён, он был напуган. Думаю, он тоже понимал, что нам придётся прыгать. Это — путь. И его нужно пройти. Далай-лама проверял нас. Если прыгнем — значит, действительно нуждаемся в помощи, значит, действительно последний шанс хотим использовать. А если струсим — значит, нам и так неплохо.
Всё это я подумал, но, видимо, вслух. Потому что Егор обозвал меня фанатиком чокнутым.
Не думайте, что мне не было страшно. Было. И Егор смотрел на меня полными ужаса глазами. Но я сделал шаг. И Егор тоже сделал шаг. Мы влезли на парапет — и тоже прыгнули.
Сразу же перехватило дыхание, в груди стало тяжело, а в животе — пусто, рот сам собой открылся, чтобы заорать от животного ужаса.
И вдруг всё закончилось.
Эпизод 17
Чен долго не мог решиться повторить безумную эскападу близнецов.
Умом он понимал, что это не самоубийство, и что там, в пропасти, куда только что шагнули сначала старик, а потом сиамские уроды, есть что-то, что защитило их жизни. Но вот так взять и прыгнуть со скалы? Да они психи!
А Далай-лама изменился, постарел за то время, как Чен видел его в последний раз…
На память опять пришли события десятилетней давности, когда Чен, тогда ещё семнадцатилетний юноша, только что принятый в члены триады, оказался в Лхасе с целью наладить бизнес, и случайно попал в перестрелку между сепаратистами и китайской армией. Граната разорвалась в трёх шагах от него, и нашпигованного осколками умирающего Чена вынесли с поля боя тибетцы.
Очнулся он на каталке под капельницей, в абсолютной тишине. Чен не сразу понял, откуда струится мерцающий свет, заливающий окружающие ширмы то сиреневым, то розовым, то золотистым цветом. Только потом стало понятно, что светится жидкость в капельнице. Сама по себе.
Жутко болела правая рука. Скосив на неё взгляд, Чен едва сдержал крик — руки не было. Видимо, оторвало во время взрыва, или ампутировали позже. Но Чен чувствовал руку, каждую её клеточку. Он попробовал шевельнуть отсутствующими пальцами — и увидел их: полупрозрачные, и тоже едва заметно светящиеся в унисон с жидкостью. Кости, нервы, кровеносные сосуды, мышцы — будто в научно-популярной книжке о человеческой анатомии. С каждой минутой оторванная рука становилась всё реальнее, словно проявляясь из небытия. На уши неприятно давил какой-то звон.
Наконец, рука перестала светиться и стала прежней, если не считать отсутствия татуировки триады на локтевом сгибе.
Чен осторожно встал с каталки. Он был абсолютно гол, и с удивлением осматривал сам себя. Всё тело оказалось гладким, будто только что появившимся на свет. Ни ран, ни шрамов, даже следов от удаления аппендикса не осталось.
Жидкость продолжала светиться. Чен завернулся в одеяло и пошёл посмотреть, откуда она поступает.
Источником жидкости был немолодой уже, но вполне здоровый мужчина в оранжевом одеянии. Чен сначала не узнал его без очков, но через минуту понял, где видел это лицо. Тэнцзин Гьямцхо, более известный как Далай-лама Четырнадцатый, полусидел-полулежал в специальном донорском кресле, и странная фигурка на его груди тоже пульсировала сиренево-розово-золотым светом.
— Ты китаец? — спросил Чена Держатель Учения, который, оказывается, был в сознании.
Чен кивнул, холодея до самых кончиков пальцев. Теперь его подвергнут пыткам, как вражеского лазутчика. Он понял, где оказался — в легендарном Вангъяле, тибетском монастыре, в котором оживают мёртвые, прозревают слепые и выздоравливают немощные.