— Мы подходим к острову Цусима, — сказал капитан, чистокровный американец. — Здесь спят вечным сном ваши храбрые соотечественники… Отдадим честь их памяти!
Он замолк, вытянулся, приложил руку к козырьку морской фуражки, в то время как американский флаг с красными полосами и синими звёздами был медленно приспущен наполовину.
На вечные времена угрюмый вид острова Цусима связан с воспоминаниями о нашедших здесь свою могилу доблестных русских моряках.
Память о героях, какими себя показали русские офицеры и матросы эскадры адмирала Рожественского, не умирает и живёт в сердцах не только русских людей, но, как показал приведённый случай, и у образованных моряков всего мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. При составлении этой книги автор, к сожалению, не имел в своём распоряжении экземпляра книги седьмой труда русской Исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904–1905 гг. при Морском Генеральном штабе, которая посвящена разбору «Цусимской операции». Этот экземпляр был любезно предоставлен в распоряжение автора Морским собранием в Париже уже после правки корректуры. Ни изменений, ни дополнений в книгу нельзя было уже внести без значительного удорожания издания книги. К счастью, такой надобности не встретилось. Никаких крупных расхождений между этими двумя трудами нет.
Наоборот, автор этой книги, работая самостоятельно над имеющимися печатными материалами о Цусимском сражении, пришёл к тем же выводам, что и официальная комиссия, составленная из компетентных офицеров Российского Императорского Флота. Это относится к оценке действий как самого командующего эскадрой генерал-адъютанта вице-адмирала Рожественского, так и его помощников — бывшего контр-адмирала Небогатова и контр-адмирала Энквиста. Таким образом, их поступки получили одинаковую квалификацию от представителей двух поколений морских офицеров Русского флота.
В отличие от труда Комиссии, у автора описания боя отсутствует критика действий адмирала Рожественского за ошибки, допущенные им в бою. В отношении их могут быть разные взгляды. Английские историки Цусимского сражения не ставят в вину адмиралу Рожественскому ошибки, которые перечислены в труде русской Исторической комиссии. Нет людей без ошибок, и они допускались самыми знаменитыми полководцами и флотоводцами. Были они и со стороны адмирала Того, одержавшего победу над адмиралом Рожественским. Обладание твёрдым и волевым характером, который имелся у адмирала Рожественского, важнее недопущения ошибок, и это качество делает в глазах англичан адмирала Рожественского прирождённым флотоводцем.
Возьмём, для примера, обвинение адмирала Рожественского в недостаточной глубине разведки, выставленной им при проходе им Корейского пролива. Это обвинение правильно с точки зрения военно-морской науки, уже обогащённой опытом Русско-японской войны. Но этого опыта не было ни у командующего Первой Тихоокеанской эскадрой адмирала Витгефта, ни у командующего Второй Тихоокеанской эскадрой адмирала Рожественского. Этот опыт уже имелся у командующего японским флотом адмирала Того перед Цусимским боем, и тем не менее и им была допущена ошибка в том, что густота разведочной сети, которую он выставил, ожидая прохода Второй Тихоокеанской эскадры, была недостаточна. Если бы русские госпитальные суда шли затемнёнными, а не освещёнными, то эскадра адмирала Рожественского могла ночью проскочить незамеченной.
Интервал в сорок лет, прошедший между составлениями этих двух трудов, не мог не сказаться на духе описания боя. Ход исторических событий постепенно исправил последствия технических ошибок, приведших к проигрышу сражения. Наоборот, моральные факторы, под влиянием которых отдельные начальники русской эскадры принимали те или иные решения, привлекают теперь к себе главное внимание.
Так, коммунистами по политическим мотивам, а некоторыми штатскими людьми по незнанию военной психологии распространяется мнение, что адмирал Рожественский мог отказаться от решения прорываться через Корейский пролив и повернуть обратно. По этому поводу Историческая комиссия Русского Императорского флота пришла к тому же заключению, что и автор этого труда.
На стр. 11 стоит: «Не считая тех стратегических задач, выполнение коих он [адмирал Рожественский] на себя принял, он принял также на себя и задачу историческую: „Кровью смыть горький стыд Родины“. Эта последняя задача особенно важна для всякого воина, и воин, взявший её на себя, может сам потонуть в своей крови, но отказаться от выполнения её он нравственно не вправе.
Он спас бы, правда, от смерти 5045 человек, погибших в боях при Тцусиме [Так в оригинале. — Ред.]. Но имел ли он право даже думать об этом? Несколько дней позднее адмирал Небогатов подумал о сохранении жизни 2400 человек. Поблагодарила ли его за это Россия, поблагодарила ли его история и благодарны ли ему за это даже и те, кого он спас? Мы видели, что вынесли офицеры отряда Небогатова, несмотря на то, что суд оправдал их, найдя, что усилие, требовавшееся от них для противодействия Небогатову при сдаче им эскадры, слишком велико для того, чтобы закон мог требовать от них такое усилие.
В рассматриваемом случае дело шло не о сдаче, а только об отступлении от неприятеля перед боем, но нравственное значение этого отступления таково, что нет сомнения, что оно привело бы личный состав в состояние самого постыдного разложения, которое с трудом можно было бы вынести: лучшие предпочли бы ему смерть. Итак, с точки зрения военной этики адмирал Рожественский повернуть назад без приказания из Петрограда не мог… Только приказ из Петрограда… не прибавил бы горького стыда Родине…»
Приняв решение прорываться через Корейский пролив, «трудно предположить, чтобы серьёзный человек, как адмирал Рожественский, рассчитывал только на свою счастливую звезду. Ведь и прежние лавры его, лавры мирного времени, ему не даром давались. Всякому, кто имел честь служить под его командой, известно, каким упорным и самоотверженным трудом на благо службы он зарабатывал себе каждый шаг своей карьеры. Недёшево обошлись ему и лавры беспримерного его похода на восток. Не мог же он надеяться, что боевые лавры сами собой на него посыпятся (стр. 27)…
…У него оставалась затаённая надежда, что мир будет заключён ранее, чем ему придётся приступить к окончательному решению своей задачи. Видя, что надежды на скорый мир нет, он решил идти во Владивосток… что раз „чаша сия“ его не минует, то чем скорее, тем лучше…»
— Я ожидал, что эскадра встретит в Корейском проливе или близ его сосредоточенные силы японского броненосного флота, значительную долю бронепалубных и лёгких крейсеров и весь минный флот, — показывает сам вице-адмирал Рожественский. — Я был уверен, что днём произойдёт генеральное сражение, а по ночам суда эскадры будут атакуемы всем наличием японского минного флота. Тем не менее я не мог допустить мысли о полном истреблении эскадры, а по аналогии с боем 28 июля 1904 года имел основание считать возможным дойти до Владивостока с потерей нескольких судов (стр. 9)…
При этом адмирал Рожественский по скромности умолчал, что, идя на головном корабле, он обрекал этот корабль и самого себя на верную смерть, чтобы «смыть горький стыд Родины».
Вместо этого его слабые духом помощники сдали его в полусознательном состоянии в плен. По этому поводу в труде Исторической комиссии стоит: «Чины штаба и командир „Бедового“ объясняли сдачу тем, что жизнь раненого адмирала ценнее миноносца. Объяснение постыдное, и судом не было принято во внимание. Сам адмирал был в полубесчувственном состоянии и не мог чем бы то ни было распоряжаться (стр. 212)…»
Доблестное и решительное поведение адмирала Рожественского особенно выделяется, если сравнить его действия с поступками его помощников контр-адмиралов Небогатова и Энквиста, когда ход боя поставил их перед необходимостью не следовать приказаниям адмирала Рожественского, а принимать самостоятельные решения.
Историческая комиссия даёт следующую оценку действий контр-адмирала Энквиста: «Дав полный ход для избежания атак миноносцев, адмирал Энквист оставил свои корабли без всяких распоряжений, бросил их на произвол судьбы… Трудно оправдать образ действий адмирала Энквиста (стр. 191)… Вследствие атаки миноносцев, которых ему самому прежде всего надлежало атаковать, и увидев какие-то огни, вероятно, огни рыбачьих флотилий, которые тучами снуют по Корейскому проливу, придавая ему иногда вид людного города, и которых было много в море и в эту страшную ночь, — адмирал Энквист отказался от своей попытки [прорываться во Владивосток]… Активный прорыв сквозь неприятельские миноносцы быстроходных крейсеров с совершенно цельной артиллерией не опаснее пятичасового шатания из стороны в сторону вблизи места нахождения этих миноносцев. Прорыв вёл к единственной правильной цели, оставшейся после отказа от обязанности отгонять неприятельские миноносцы от эскадры (стр. 190)…»
По поводу сдачи отряда контр-адмирала Небогатова в труде Исторической комиссии пишется:
«Небогатов говорил, что сдал свой отряд во избежание бесполезного кровопролития и чтобы сохранить 5000 (? Не 5000, а 2400) жизней… Нет сомнения, что силы неприятеля были подавляющие, но кровопролитие во имя чести флага не может быть названо бесполезным. Честная смерть витязей на поле брани питает военную доблесть народа не на одно, а на многие и многие воинства. Проходят года, проходят столетия, а память о павших за честь знамени продолжает цвести. На ней воспитывается молодёжь, ею утешаются те, которым приходится страдать и проливать кровь за Родину.
Напротив того, бесславная сдача — зародыш слабости на многие годы. Слабые находят оправдание в таком соблазнительном примере, и пятно гангрены растёт и, если с ним не бороться, то заражает весь организм (стр. 206)…»
Об этой гангрене, первым признаком которой был поступок Небогатова, написал автор в главе девятнадцатой описания боя. То, что было, уже нельзя вымарать из истории Нужно иметь мужество посмотреть правде в глаза и назвать вещи своими именами, как бы это неприят