27.9.1965. Вечером мы приехали в Москву. На даче на три дня выключили электричество. Вечер тихий. У Н. В. глаза болят.
28.9.1965. Выставка в Музее Маяковского Ларионова и Гончаровой.
Книга отзывов (Конторская книга). Начинается с дифирамба Крученых: «Пришел, узрел, восторг исторг». Что-то в этом роде. Старые работы 8, 9, 10, 11 годы.
Сидоров говорит: «Моя юность. Сколько крику было из-за этого солдата». Солдат серый, в зеленоватой шинели с охрой написанным лицом по первому классу, т. е. превосходно. Земля маджента или капут-мортум, яркая. Забор ярко-серый с надписями. Еще такой же ярко-серый фон у картины «Франт». Улица, забор, лишь стол охряной, а сам франт в черном. На заборе барыня (бюст) на голубом вроде афиши. У солдата цигарка белая, рожа пьяная патетически.
В книге Маяковского, открытой на странице «Ларионов и Гончарова», написано, что парижане недооценили влияние русских художников на их искусство. А оно явно было. Цветистость полотен Ларионова и Гончаровой. «Карусельная красочность». Сам Пикассо не остался без их влияния.
Литографированные автокнижки к стихам Крученых, рис. Гончаровой. Две фигуры в рост подавальщицы в ресторане. Опять серое и черное… Солдаты в казарме. Хорошо решены голубые окна. Длинное масло — большое «Кафе», где земля решена хромом и оранжевым. Фигуры обчерчены мягкой сухой кистью (боннаровской). Цвет на них положен тоже очень мягко. Вдали зеленая вода и темно-голубое небо. Небольшая длинная темпера, наверное, на холсте. «Улица в провинции». Из репродукций выставлено: одна цветная — солдаты на красной земле; солдат без цвета. Рисунки, литографии, иллюстрации, вкусные, короткие.
Гончарова менее одарена в цвете — цветистости больше и грубости. Иногда достигает ковровой красоты (пейзаж с деревьями вроде Сарьяна), иногда впадает в некий мармелад, «лучизм» и прочую патоку. Но выбрать из нее красоты можно много.
Анимаису я на выставке не встретила, погода голубая. Я пленилась Таганским районом и пошла гулять как в старину по переулкам, по лестницам. Попадались церковки еще не виданные и желтые ампиры. На углу Тетеринского переулка ампир, дальше классическая охряная больница со странным названием: имени «Медсантруд». Спустилась закоулками и дворами к Яузе. XVIII века колокольня: белое выделено ярко-зелено-голубым на голубом небе. Сильнее неба. Во дворе еще не закончена реставрация ротонды. Дальше в переулке с Яузского бульвара высокое нарышкинское барокко, белое с кирпично-красным. Но самое интересное, когда стала (уже усталая) подниматься обратно на Таганку по Ватину переулку, это XVI–XVII века две церковки. Одна с колокольней. Лестницы и гульбища (рисуночки в тексте). Там помещается студия «Диафильм». Дальше идет улица Володарского до Таганки, а в переулке очаровательная игрушка XVII века — церковь Успения в Гончарах. Я ее когда-то рисовала. А в глубине переулка — высокая розово-фиолетовая, с клизмами вместо главок, с крестами. На улице Володарского один чудный дом, охряный с чердаками и вышкой (рисуночек). Лучше этой церковки XVII века Успения, пожалуй, не найти.
29.9.1965. Вчера вечером пришла Катерина с Лидой за деньгами. А потом Денисовский, а потом я не смогла заснуть, и сегодня жить тяжело, хоть погода по-прежнему голубая, и ходила в Детгиз, в кассу. И на выставку дипломантов без пальто. Дипломы давали неделю тому назад. Царствовала Анимаиса в белой кофте; рукоплещет длинными ладошками и улыбается самозабвенно. Наверно, ей одной вся эта процедура приятна. А я после бессонной ночи.
Сегодня на выставке суета, еще не готово. Гигантомания графики станковой. Моих картинок не повесили. А мне было именно их-то и интересно посмотреть.
11.10.1965. Первый снег. Утром даже не таял. Метель. Чудо как хорошо было гулять и смотреть на листья деревьев под снегом.
Анимаиса принесла Кафку. Сборник изд. Прогресс.
«Вдобавок я люблю даже не тебя, а мое, через тебя мне подаренное бытие». Письма к Милане. Самый сочный рассказ — «Сельский врач», похоже на Марка Шагала. «Охотник Гракх». Слово «Гракх» по-латыни из тех же букв, что и «Кафка». Такой многозначительный перевертыш.
12.10.1965. Снег лежит и не тает. Поеду-ка я за город. Была. Потом написала букет ромашек на снежных елках из окна дачи.
19.10.1965. Были с Н. В. в Музее имени Пушкина на Лувре. Ничем не восхитилась, не потряслась. Самое интересное был народ. Нафталинные старушки. Я нарисовала из угла.
20.10.1965. Данте я бы могла иллюстрировать. Мне даже нравятся его стихи. Я кое-что выписала. Ад. Немного смешной. Вот Шекспир мне чужой.
На днях у нас был Костин. Рассказывал о посещении измайловских художников Генрихом Бёллем («Глазами клоуна»). Но ему же понравился Поляков — спекулятивный очень умелый художник. И крест с революцией, реминисценции. Капнул и что-то понял — казалось, когда читал. Ничего не понял — подумалось мне, когда слушала этот рассказ Костина. Спекуляция на старомодном образе эпохи Блока. Да и идейка-то дешевенькая. Хорошо, наверное, когда писатель интересуется пластикой, но не встречала понимания. Гаршин, Золя, Бальзак… Тля! Еще вызывает недоумение и любовь Дороша к Фаворскому в одном букете с иконой. Вечером у нас были художница-собирательница керамики И. Ал. и музейный собиратель в Каракалпакии, и Дорош. Я эту идейку сказала. Со стороны Дороша — парадокс, со стороны Н. В. — издевательство. Гости умные, молчали; может, мне сочувствовали.
24.10.65. Пошли в гости к Костиным. Подморозило. По черному небу белые ватные бегущие облака. Звезды в провалах где-то очень уже далеко. Сухенькие, маленькие. У меня грипп.
29.10.65. Сегодня грипп вроде бы меня оставил. Долечиваюсь аспирином с горячим грогом на ночь. Днем алоэ в нос и в рот. Приходила вчера Ан., были и Дороши.
Читала статью его в «Юности», 10, о древностях. «Древнее и великое искусство» — так называется. 4 цветных иконы во всю страницу. Статья очень теплая и доступная. Хороши цитаты из Алпатова про победоносца.
На щите у Георгия солнце с ликом — может, это во лбу солнце, по словам Алпатова. Эта догадка очень интересная. Конечно, не обязательно солнце во лбу, может быть и где-нибудь около.
31.10.65. Грипп переломился. Но опять перестала спать.
2.11.65. Выборы в Москве.
3.11.65. Ходила на выставку детской книги — Кузнецкий мост, 11. Насладилась коллегами всякими. Подробно на каталоге. Испакостила [впечатление] выставка напротив. Живопись!!! Давно не видала. Стало скучно и неуютно жить. Стряхнула бы с себя все и начать как прежде маслом. Истошни Сковороду с его афоризмами и молчи.
5.11.65. Обалделая. Не знаю, что и делать. Сочувствия нет и ждать неоткуда. Н. В. сам болен. Только не поймешь чем. Писала поздравления, обдумываю подарки. Торгуют барахлом, а всем интересно заграничное.
6.11.65. Образ не реальный (абстрактный) — реальные подробности для иллюстрации, пожалуй. Хорошо, а может, и не очень. Надо обдумать. А вот реальный образ, или, вернее, конкретный, виденный, с подробностью формулы — это лучше.
На улице попался пьяный столяр-богатырь Анатолий Ильич, тащил другого пьяницу — «А сестра его залилась в Тимирязевском пруду; а сам каждый день пьян». «Девки-зажигалки, девки-шилохвостки». Если изложить складно, то получится: столяр Анатолий Ильич тащил пьяного товарища. «Единственный сын у матери, пьет каждый день, рядом с нами живут. А сестра его залилась в Тимирязевском пруду. Вот 6 недель недавно справили. Припадки у нее. По-русски, порченая. Как увидит воду…» Залилась. Из просто точно записанного разговора можно делать очерки-зарисовки. Тоже может быть увлекательным занятием, если делать нечего. Ради одного слова «залилась». Почему-то простая баба всегда наговорит интересно. Или это такой уж вкус сейчас?
7.11.65. Рыбка спряталась под лед. Бойся садизма и не ищи справедливости.
1.1.1966. 1-го декабря сломала правую руку совсем по-глупому[11].
И гололеда настоящего не было. Около дома, по диагонали. Для сокращения пути. 8-го Елена Владимировна Бонч-Бруевич переделала гипс на круговой, и начались мои мучения, скорая помощь, масло, вода, ложки, дырки-пролежни. Не знаю, как прожила месяц. Ежедневно купаюсь в ванне, одеваюсь-причесываюсь с помощью Анимаисы и Н. В. И гуляю каждый день. Читаю массу книг и срисовываю нужную старину. 18-го декабря прошел юбилей Н. В. Мимо. Все это время появлялась Лариса Морозова. Сегодня написала белые цикламены, что подарила Тамара Вебер на юбилей, но не вышло. В левой руке таланту мало.
Не от одной головы зависит удача, а еще как рука взяла.
Как еще протерплю месяц — не знаю. Живу в аду и мучаюсь. Жестокая христианская религия со своими вечными адскими муками и вообще со своей вечностью. Мои сравнительно небольшие муки — но если они вечны?
Катерина отошла далеко, но она есть и плачет.
2.1.66.
В тюрьме моя рука,
И я сама в тюрьме.
Считаю дни, пока
Не снимут гипса мне.
8.1.66. Вчера было Рождество. Случайно — гости. Дорош, Овсянников и Шура. Будто все нереально, во сне что-ли, или из рассказа. Пять дней и пять ночей Катерина плачет.
10.1.66. Звонила Надя Комарова из Детгиза:
— С какого года Вы в МОСХе?
— С 1938-го.
— Ваша общественная работа?
— Участвую в организации выставок для пропаганды народного искусства.
— Для пропаганды! А от кого же Вы действуете?
— От МОСХа.
Коричневая лошадь гуляла по территории пруда, не выходя за снежную черту. Я тоже так гуляю.
13.1.66. Счастливое число 13. Мне заменили страшный гипс на легкий, и я могу писать правой рукой. Особенно приятно круглить и делать росчерки. Этого левая рука делать не может. Вот счастье!
17.1.66. Я читала стихи Ахматовой с текучим абрисом ее же на обложке (Модильяни). Писала стихи она, по-видимому, легко, два раза об этом говорит «без помарок». Счастливая женщина, ароматные у нее стихи.