– Она в замке, – сказал Йехан.
Лилия взглянула на башню, которая отбрасывала тень на крыши Омбры.
– Как странно будет находиться там, зная, что Брианны нет рядом, – тихо произнесла она. – Но я с удовольствием взглянула бы на ее изображение. И на портрет твоей матери.
Йехан погасил огонь в своем горне и замкнул мастерскую на цепь, прежде чем пуститься в путь. Другие кузнецы иногда крали у него инструменты или ведра тлеющих углей, надеясь раскрыть его секреты. На все это ушло не так много времени, но когда они вышли из переулка на площадь перед замком, тотчас поняли, что-то произошло. Стража перед воротами была усилена, а навстречу им бежал посыльный Виоланты.
Последняя книга, которую довелось иллюстрировать великому Бальбулусу, исчезла.
Любовь – острый нож
Мы должны быть недоверчивы, это наша единственная защита против обмана.
– Старый библиотекарь меня чуть не застукал! Больше никогда не требуй от меня такого, Бальдассар!
Виоланта Омбрийская поистине не требовала от своих камеристок красоты, но Бальдассар выбрал себе самую привлекательную, Донателлу. К счастью, самой умной она при этом не была. Донателла до сих пор не заподозрила, что он имеет какое-то отношение к убийству Бальбулуса, хотя Ринальди посещал ее непосредственно перед ним. Пришлось пустить в дело все свое красноречие и продекламировать множество стихотворений, чтобы уговорить ее похитить для него книгу. Разумеется, она настояла на всех обычных нежностях, прежде чем достать ее из чулка. Пока Ринальди разглядывал книгу, чтобы убедиться, что это та самая, камеристка продолжала к нему ластиться, как будто эти объятия избавляли ее от угрызений совести за кражу.
– Ах, и зачем я так сильно люблю тебя, Бальдассар? – шептала она, покрывая его лицо поцелуями.
Зачем? Затем, что он был куда привлекательнее, чем все те придворные льстецы, обычно окружавшие ее.
– Ты написал для меня сегодня новое стихотворение?
Он закрыл ей рот поцелуем. Бедняжка Донателла. Почему бы ей не насладиться своими последними минутами? Нет, он не был жестокосердным человеком, хотя и не мог позволить себе лишней сентиментальности.
– Мне пора уходить, – шепнул он ей, увлекая ее под мост, перекинутый через реку сразу за городской стеной. – Меня ждет заказчик. Долг есть долг, моя красавица. Тебя никто не видел, когда ты выходила из замка?
Она со вздохом откинула назад свои волосы мышиного цвета.
– Только стража. Я им сказала, что послана за покупками для Виоланты.
– Отлично. – Бальдассар наградил ее последней улыбкой и сомкнул руки у нее на шее. – Спи спокойно, моя голубка.
Она пыталась вырваться, но сил у нее было не больше, чем у курицы. Бальдассар не был уверен, чем обусловлен такой ужас в ее глазах. Обманутой любовью? Сознанием близкой смерти? Это выражение так и осталось на ее лице, когда сердце уже остановилось. Удивление, ужас и мольба: не предавать ее таким позорным образом.
– Вот видишь, любовь моя, – говорил Бальдассар, сталкивая ее безжизненное тело в реку. – Это был весьма романтичный конец. Заслуживающий того, чтобы сочинить об этом песню.
– Уж избавь ее хотя бы от песни. – Сланец выглянул из-за камня, за которым прятался. Бальдассар впервые кому-то разрешил подсматривать за ним во время работы. Но вместо восхищения он прочитал на стеклянном лице ничтожного карлика лишь отвращение.
– Ну ты и чудовище, Бальдассар Ринальди!
– Да что ты, – ответил Бальдассар с неприкрытой гордостью, отводя с глаз длинные волосы. – Я просто художник во всем, что я делаю.
От Донателлы не осталось никаких следов. Река унесла ее прочь.
– Почему бы тебе так же не устранить и Черного Принца, если убийство дается тебе так легко? – спросил стеклянный человечек. – Орфею не понравится, что именно он ускользнул от его мести.
Но Бальдассар презрительно помотал головой.
– Черного Принца не так легко устранить, как книжного художника или камеристку, Стекляшка, хотя он, несомненно, заслуживает смерти за свой отвратительный музыкальный вкус. Кроме того, Орфей не платит за труды сверх оговоренной суммы, а у меня есть идея для сказочно прекрасной новой песни.
Бальдассар сощипнул со своей жилетки пару волосков Донателлы и принялся напевать импровизированные куплеты, поднимаясь вверх по берегу реки.
– Берегись, Ринальди, – проверещал стеклянный человечек, поторапливаясь за ним. – Орфей не любит, когда его поручения исполняют неточно! Многих вводит в заблуждение его лицо, потому как, честно говоря, Орфей выглядит как обиженный мальчик, едва вошедший в лета…
Это было, на взгляд Бальдассара, фантастически точным описанием его заказчика.
– В нем… – Стеклянный человечек пыхтел от усилия поспевать за Ринальди. – В нем куда больше злобы, чем в тебе, и существенно больше ума.
В самом деле? Бальдассар остановился и смотрел на стеклянного человечка сверху вниз.
– Существенно больше ума? – Он наградил Сланца злой ухмылкой. – Ну, уж про тебя это точно не скажешь. Почему бы мне не рассказать Орфею, что подсунуть Принцу под кровать деревяшку должен был ты? Да, я думаю, так я и сделаю.
Как же ошарашенно малыш уставился на него!
– Ты не посмеешь! – заверещал он.
– Ах да? Это почему? Моя служба для Орфея гораздо ценнее, чем твоя. Очинять перья? Разводить чернила? Разве он позволял тебе рисовать картинки в книгах? Нет, для этого нам пришлось найти в Омбре иллюстратора! Может, мне еще рассказать Орфею, что ты предпочитаешь волочиться за стеклянными женщинами, вместо того чтобы вести разведку. Разве ты пробрался во двор Огненного Танцора, как тебе было велено? Большинство сведений, которые ты ему приносишь, ты подслушиваешь в таверне, где хозяйка ставит вам, стеклянным человечкам, на прилавок табуреты из пробки, чтобы вы платили ей за плохое вино. А я же ловлю для него девочек, которыми он расплачивается с Читающей Тени. Кем был бы твой превосходный господин без ее помощи? Никем!
– Ничего такого ты ему не скажешь! – проверещал Сланец. – Я поддерживаю Орфея во всем, что он делает, уже много лет. Я его не оставил, когда ему пришлось бежать. В то время как ты…
Бальдассар метнул свой нож так, что он воткнулся в землю рядом со стеклянным человечком. Рукоять ударила Сланца по голове, а лезвие мелко дрожало, и малыш, загораживаясь обеими руками, в ужасе отступил.
– В Грюнико слоняется много безработных стеклянных человечков. – Бальдассар вытянул нож из земли и вытер лезвие о штаны. То был хороший нож. – Я могу в любое время привести к Орфею нового. А такого человека, как я, найти непросто. Известно ли тебе, что Черный Принц потерял свою маленькую сестру при нападении на лагерь комедиантов? Я сейчас пройдусь по тавернам города и буду задирать там этих странствующих музыкантов. Добропорядочных граждан нетрудно убедить в том, что в этих разноцветных кибитках и шатрах скрываются сплошь воры и похитители детей. У Черного Принца вскоре появится работа посерьезней, чем охранять своего Огненного Чертенка. О да, Бальдассар Ринальди ничего не упускает! Через два часа будь в таверне, иначе я один пущусь в обратный путь в Грюнико. И не оправдывайся потом, что тебя задержала кошка!
И он зашагал прочь, напевая одну из лучших, на его взгляд, песен, а книга, ради которой он приходил, уже давно была упрятана в заплечный мешок.
Обещано
Плохое обещание не становится лучше оттого, что его сдержали.
– Погоди, пока Йехан не вернется с Лилией от лесных женщин. Нардо, посмотри на меня! Не уходи один, поклянись мне. Что бы тебе там ни обещала книга.
Но Сажерук не смотрел на Нияма. Как он мог ему это обещать? Пруд, у которого они сидели бок о бок, скрывал тайну, о которой знали немногие. Маленькие нимфы, живущие в камышах у берега, могли отогнать своим смехом печали. Но сегодня не помогало даже это.
Сажерук часто приходил сюда с Ниямом, когда им надо было остаться наедине. Стаи воздушных змей, что носились над водой, были здесь и в тот раз, когда они впервые сидели на сыром берегу. Но тогда Ниям еще не стал Черным Принцем, а был всего лишь строптивым юношей, который умело обращался с ножом и мечом. Сажерук был действительно благодарен медведю, что тот уберег своего хозяина от мести Орфея. Не будь Нияма, он бы, скорее всего, давно уже утонул в пруду – хоть бы и в этом самом.
Неужели все истории повторяются? Неужели у каждой жизни есть рефрен, который ничем не перебить? Стоило только поверить в свою свободу, как слова опять набросили на него сеть, в которую на этот раз попались все, кто был ему дорог.
– Поклянись мне! – Ниям взял его за плечи. – Если ты будешь делать то, что велит книга, этим ты не поможешь другим. Это ловушка. Каждое слово в ней!
Разумеется, она была ловушкой. Но что, если он снова сможет увидеть Роксану и Брианну, только попавшись в нее? Я не могу без них жить, Ниям, – хотелось сказать Сажеруку. – Я слишком долго был вдалеке от них. Но он молчал, как и ранее.
– Библиотекарь Виланты выяснил, какой город на севере имеет герб с тремя чашами, – сказал Сажерук наконец. – Я знаю, ты не велел старику говорить это мне. Но Таддео, к счастью, большой мой почитатель. Этот город – Грюнико. Тебе о чем-нибудь говорит это название? Город, должно быть, богатый. Серебро, древесина, шелк.
Ниям смотрел на мутную воду и отрицательно качал головой:
– Я никогда не заходил так далеко на север. Ты же знаешь, меня тянет на юг. Возможно, потому, что сказки, которые нам рассказывала мать, всегда происходили оттуда.
Сажерук никогда не слышал имя матери Нияма. К тому времени, когда они встретились, оба странствовали уже поодиночке. Но сказки своей матери Ниям помнил так хорошо, будто она только что рассказала их ему у костра. Иногда слова были поистине чудесным делом… пока их не записали. Ниям был на пару лет младше, и какое-то время Сажерук играл для него роль старшего брата. Помнится, ему это нравилось. Но очень скоро они поменялись местами. Ниям всгда стремился защитить тех, кого любил, – может быть, потому что это не удалось ему с сестрой. Может быть. Опыт показывал Сажеруку, что люди редко бывают сотканы из одной и той же пряжи.