– Я заберу его назад, если ты не расплатишься до конца месяца. И поверь мне, тебе не захочется его отдавать.
Перо, которое она достала из футляра, имело узор из тонких пятен и было серым, как пигменты для миниатюриста Виоланты. Стержень на конце был очинен, как у писчего пера.
Орфей потрогал пальцем полое острие.
Возможно ли? Неужто Читающая Тени отгадала и самое затаенное его желание? Неужто она дала ему власть над словами, бо́льшую, чем когда-либо у него была? На краткий бесценный миг перед глазами Орфея открылась будущая книга, сочиненная им и продолжающая историю Фенолио – в таком виде, в каком он всегда хотел бы ее прочитать.
Джованна отняла у него надежду, как отбирают у ребенка незаслуженную игрушку. Ее насмешливая улыбка знала все о его бесполезном языке и о словах, которые его не слушались. Она кивнула на перо в руке Орфея.
– Стоит только написать этим пером имя человека, – сказала она, – оно выдаст его самую темную тайну.
Она протянула ему футляр:
– Береги его. Перо не нуждается в чернилах. Что же касается оплаты: помни, что девушка, которую ты нам доставишь, должна быть бескорыстной и полной света. Она должна воплощать в себе все то, чем моя учительница-мастер была когда-то и что потеряла в тени.
Да, да. Как будто он мог забыть эти абсурдные условия. Даже Ринальди считал их тяжело выполнимыми. Что делала учительница-мастер Джованны с девушками, которые напоминали ей о собственной юности? Орфей решил, что ответа лучше не знать.
Джованна опять одарила его улыбкой, острой как нож. Столько вопросов, – говорил ее взгляд. – А ты не знаешь ни одного ответа.
– Однажды я был очень могущественным! – резко сказал он. – Известно ли это твоей учительнице-мастеру? Я мог превращать слова в действительность! Единороги, голубые феи, лиственные человечки… Я создавал их из букв при помощи собственного голоса. Когда-нибудь они снова станут меня слушаться, вот тогда и ты, может быть, явишься ко мне в качестве просительницы.
На сей раз она рассмеялась вслух. Казалось, что вместо смешинок изо рта у нее сыплются жемчужины – и цепкие ветви ольхи подхватывают их, чтобы скрыть у себя в недрах.
– О, да, ты был волшебным языком. Этот дар легко потерять, если слишком часто пользоваться им для своей выгоды. Глупо, верно? На что тогда власть, если она не приносит выгоды и должна быть бескорыстной?
Нет. Нет, она лжет. Это просто не может быть правдой! Мой дар вернется! – хотелось выкрикнуть Орфею. – В один прекрасный день! Он снова будет мне подчиняться! Все слова этого мира!
Но, взглянув в серые глаза Джованны, Орфей понял, чо она говорит правду: этот дар легко потерять. Единственный талант, какой у него был, единственная черта, которая делала его особенным, лучше, могущественнее других… все потеряно.
Отныне он будет вынужден платить за грязное колдовство, чтобы воспользоваться силами, некогда ему принадлежавшими. Ну и что с того! – подумал Орфей, свирепо протирая запотевшие стекла очков. Он нащупал футляр, который сунул себе в карман. Перо внутри этого футляра не могло исполнить его желания, но могло оказаться весьма полезным инструментом.
Джованна продолжала стоять под ольхой, а он уже удалялся прочь, подальше от этой поляны, от серебряных подношений ольхе и подальше от девушки. Она не сдвинулась с места, пока Орфей окончательно не скрылся из виду. Возможно, просто не хотела выдавать, в какую сторону света надо направляться к дому ее хозяйки.
Этот дар легко потерять, если слишком часто пользоваться им для своей выгоды. Слезы то и дело застилали его глаза, пока Орфей топал назад по лесу. Несколько раз он спотыкался вслепую и падал. А он-то верил, что его талант однажды вернется! Единственный магический дар, которым он распоряжался. Все двери, которые его голос мог открывать между буквами, закрылись! Навеки. И кто же виноват?
Он сжал ледяные кулаки. Сажерук. Для него он применил бы свой дар бескорыстно, но тому этого было не надо. Ненависть к своим бывшим героям сжигала жалость Орфея к себе самому.
Рудольф взглянул на господина удивленно, когда тот явился домой с заплаканным лицом.
– Не трогайте меня! – выкрикнул Орфей. – Оставьте меня в покое!
Он заперся в комнате и достал из футляра перо. Орфей не мог сказать, какой птице принадлежало это перо. Однозначно, она была крупной.
Я заберу его назад, если ты не расплатишься до конца месяца. И где ему взять такую девушку? Может, найдется одна в доме бедных? Или среди нищих при кладбище? Хотя вряд ли они полны света – при той-то жизни, какую вынуждены вести. Ах, где те времена, когда ему еще не приходилось платить другим за помощь!
Они миновали.
Орфей взял лист бумаги из своего скупого запаса, оставшегося с прежних времен. Чье имя он должен написать первым? В Грюнико много богатых, и у каждого из этих людей были мрачные тайны. Но кто из них смог бы обогатить его как можно быстрее? Он устроил мысленный смотр им всем: «лучшим людям» этого города, владельцам самых больших домов и самых красивых экипажей, лучших лошадей, тем мужчинам, которым все уступали дорогу, когда те шествовали по рынку в сопровождении рабов и слуг. Это были преимущественно мужчины, но находились и богатые женщины, вдовы, которым принадлежали серебряные рудники за городом и которые из своих доходов могли финансировать войны. Губы Орфея расплылись в улыбке, которая прогнала всю горечь. А ведь это может доставить ему подлинное наслаждение…
Он приставил перо к чистому листу и написал первое имя, какое пришло ему в голову. Очень влиятельное имя в Грюнико, очень уважаемое.
Перо принялось писать. Ему действительно не требовались чернила, и слова, которые оно выводило, тянули за собой по бумаге тонкий серый след. Руке Орфея оставалось лишь следовать за пером.
Скорейший путь
Карта, как говорят, упорядочивает неизвестность.
Было еще темно, когда Сажерук оставил Нияма спящим подле его медведя и пустился в путь к дому Элинор Лоредан.
В другом мире подруга жонглера, как Элинор называли теперь в Омбре, жила в крепости из книг, и Сажерук презирал ее за то, что все свои знания о жизни она черпала из печатных страниц. О том, что за всем этим скрывалась ее тоска по другим мирам, он тогда знал так же мало, как о ее страстном сердце.
Тесный, старый дом, в котором Элинор жила в Омбре, погрузился в тишину. Никто в Омбре не мог себе представить ее без Дариуса, хотя тот уже давно жил в каморке вблизи городской стены. Его накидка висела у входа, как будто он только что пришел, чтобы заняться сортировкой книг, которых с каждым месяцем становилось все больше, хотя их число не шло ни в какое сравнение с библиотекой, оставленной в другом мире. Но Сажерук и не ради книг сюда явился.
Мышка шмыгнула прочь, когда он вошел в комнату, которую Элинор называла своей сокровищницей. На скамье с мягкой обивкой, где она любила сидеть, лежал шарф, сшитый на заказ стеклянными белошвейками, а в чашке плесневели остатки чая. На стене висели картины с пейзажами окрестностей Омбры: река с нимфами, глухой лес без тропинок, там был даже тот пруд, у которого он сиживал с Ниямом. Другие стены тоже красноречиво говорили о любви Элинор к этому миру. Между окон висели портреты всех тех существ, которые в ее мире встречались только в книгах: нимфы и водяные, домовые и феи, стеклянные и лиственные человечки, огненные эльфы и моховики… Какие-то из картин написала Реза, но большинство происходило от странствующих художников, которые на рынках за пару медяков могли изобразить вам все, что пожелаете. Некоторые создания даже Сажерук ни разу в жизни не встречал. Двуглавые тролли, драконы, крылатые кони – Элинор энергично мотала головой, когда ей говорили, что эти существа – плоды фантазии, или дерзко заявляла, что художникам, странствующим по свету, виднее. Может, она и была права. Даже Фарид уже повидал в мире больше, чем он. Что там лежало за морем, которое находилось в двух днях пути от Омбры? Сажерук даже в самые бурные свои дни никогда не поднимался на борт корабля, чтобы увидеть дальние страны. Возможно, его огненная природа не сочеталась с большой водой?
Он подошел к стене, ради которой и прокрался в покинутый дом Элинор. С момента прибытия в Омбру у нее развилась страсть к географии, хотя карты ее страны содержали еще много белых пятен, и никогда нельзя было с уверенностью сказать, где картографа вела действительность, а где фантазия. Тем не менее собрание Элинор было впечатляющим. Дориа и Мегги тоже планировали свое путешествие из этой комнаты, пока Ниям не подарил им карту, изготовленную его проверенными разведчиками. Элинор тут же попросила копию для себя. Да, у Нияма, конечно, есть более точная карта, но попросить ее не выйдет, а карты северных княжеств Элинор тоже неплохи.
Сажерук подошел ближе к стене. Да, вот он, Грюнико. Художник-картограф окружил заснеженные горы темными лесами. Сажерук разглядывал извилистые дороги, ведущие из Омбры на север. Самым коротким был, пожалуй, маршрут по почтовой дороге, хотя он и вел сперва к востоку от Омбры. Сажерук провел пальцем по бледной линии пути. Скакать верхом придется долго. Дней двенадцать, а то и больше.
– Я не могу обещать, Элинор, что верну ее тебе, – тихо сказал он, открепляя карту от стены. – Но я делаю это ради Резы, Мортимера и Мегги. Где бы они ни находились, я попытаюсь их найти.
Даже его тихий голос прозвучал в покинутом доме неожиданно громко.
Отправляйся на север, Огненный Танцор! Там есть город, на гербе которого изображены три чаши. Там ты узнаешь, как тебе увидеть ту, кого ты любишь. Но ты должен пойти один.
Отпустит ли Орфей других, если Сажерук предложит себя в обмен на их свободу? Приходилось признаться себе, что он не слишком в это верит. Гвин был очень сердит, когда Сажерук объявил ему, что не может взять его с собой. Зверек укусил его и отпрыгнул, как будто не хотел возвращаться, но Сажерук слишком любил Гвина, чтобы рисковать его жизнью. Пусть его шкурка останется коричневой.