– Слишком много людей под твоим покровительством, – сказал Баптиста, когда Ниям от усталости чуть не запнулся о медведя. – Перестань воображать, что ты можешь защитить весь мир! Я буду рад, если ты на какое-то время удалишься отсюда.
Баптиста собирался отправиться в Грюнико вместе с ними. Ниям не пытался его отговорить. Баптиста вот уже много лет был не только его ближайшим другом, но и памятью о всех тех, кто сражался на его стороне. Деяния Перепела, злодеяния Змееглава, победы и поражения Нияма… Баптиста слагал о них песни или вырезал фигурки, с которыми рассказывал обо всем том, что они пережили вместе. Так будет и на этот раз, если они вернутся невредимыми.
Лазаро, конечно, с радостью примкнул бы к ним: в конце концов, Дориа, его младший брат, тоже пропал в этой проклятой книге. Однако Лазаро понимал, что Ниям не мог доверить безопасность лагеря никому другому. Все любили Лазаро-Силача, и Ниям мог быть уверен, что парень сохранит холодную голову и не допустит самосуда, если последуют дальнейшие нападения. Такого он не мог сказать больше ни о ком другом.
Когда вагончики горели снова, старая артистка, которая ночевала в одном из них, едва успела спасти внуков.
Ринальди посеял ядовитые цветы.
Тем временем Сажерук удалялся от них все дальше и дальше.
Зло окупается
Таково уж проклятие злого дела, что оно, продолжаясь, поневоле порождает все новое зло.
Вот. Орфей оторвал перо от пергамента и с тревогой прислушался к звукам внизу. Не колокольчик ли прозвенел у его новой входной двери? Орфей пока еще не привык к его звучанию. Он запаздывал с платой Читающей Тени и постоянно прислушивался к звукам внизу, полный тревоги, что придет ее ученица и потребует обещанного. Вернуть ей перо он не мог! Никогда!
Орфей плотнее сжал пальцы на тонком очиненном стержне, который за столь короткое время принес ему так много счастья и денег. Ринальди должен скоро вернуться, и обычно ему нужна всего одна ночь, чтобы найти подходящую девушку. А пока что ученицу Читающей Тени надо просто обнадежить.
– Рудольф!
В новом кабинете у Орфея была специальная шахта, по которой его голос передавался вниз на кухню, а снаружи на лестнице было смотровое оконце, через которое было видно, кто подошел к дому снаружи.
Орфей огляделся с довольной улыбкой. Признаться, работа каменотесов была вычурной и безвкусной, но размеры кабинета ему нравились. Банкир, которому раньше принадлежал этот дом, бо́льшую часть времени жил в загородном имении и любил хвастаться тем, что финансирует войны сразу двух князей. Перо поведало Орфею, что у банкира трое детей от известной всему городу куртизанки, которые, несмотря на слезы матери, были отданы на воспитание в сиротский дом безымянными подкидышами. После двух писем с угрозой разоблачения городской дом банкира перешел к Орфею.
О да, это перо все изменило. Теперь лучший портной Грюнико бесплатно шьет ему одежду. Сапожник, работающий только для городской знати, с зубовным скрежетом изготовил ему две пары новых сапог, да и за пергамент, на котором он пишет свои шантажирующие письма, Орфей скоро перестанет платить.
– Господин, к вам посетитель. – Голос Рудольфа с трудом проникал через толстую дверь кабинета. Значит, он все же не ослышался: то был колокольчик.
– Кто там? – Не спрятаться ли ему на тот случай, если там Джованна? Или пусть Рудольф скажет, что хозяин в отъезде? А если она превратит его в жабу, то невелика потеря. Нового слугу найти легко, даже если он никому не собирается больше платить.
– Это сеньор Кимароза, виноторговец. Он говорит, что дело не терпит отлагательства.
Кимароза. Орфей с облегчением вздохнул. Ах да. Только вчера Рудольф доставил ему шантажирующее письмо.
– Проводи его в приемный зал. Я сейчас выйду!
Он никому не разрешал входить в свой новый кабинет, даже Рудольфу. Чтобы никто не прознал про перо. Кроме того, он не хотел постоянно видеть изнуренный облик Рудольфа. О небо, какой же он был низенький и уродливый. Пора уже было заменить его на красивую, молодую служанку. Стражника Орфей уже нанял: Граппе было всего семнадцать лет, а ростом и крепостью он уже не уступал молодому дубку. Его отец был видный владелец скотобойни, и, если верить Граппе, научил сына убивать еще в возрасте пяти лет.
Да, дела шли в гору.
Орфей убрал перо в потайной выдвижной ящик и накинул на себя бархатную тунику, которую получил в качестве первого дара за молчание. Затем он запер свой кабинет и спустился вниз. Помещение, в котором он принимал посетителей, прежнему владельцу служило бальным залом. Балкон, который тянулся по всей длине стены, давал место оркестру из шестнадцати музыкантов. От одной только мысли об этом у Орфея заныли уши. Неужто он был один такой, кому даже птичий щебет казался назойливым шумом? Возможно. Даже Рудольф мурлыкал на кухне у плиты!
Маляры уже возвели строительные леса, чтобы перекрасить стены, потому что имеющиеся были расписаны музицирующими феями травы. Отвратительно! Его стены будут белыми, чтобы всем, кто придет к нему обсудить плату за молчание, они напоминали белые листы, на которых он разоблачал их тайны. О да. Орфей прогнал маляров в соседнее помещение, которое тоже нуждалось в покраске, а сам встал у камина в позу для приема посетителя.
Антонио Кимароза подкупал местных дегустаторов, чтобы те каждый год вручали ему премию как лучшему виноторговцу края, хотя он разбавлял свое вино водой. Если он предложит за молчание свои высококлассные вина, то даже тысячи бутылок будет недостаточно. Орфей подавил победную улыбку. Еще совсем недавно он не мог себе позволить даже плохое вино.
Приземистый лысый мужчина, которого впустил Рудольф, был одет в парчовую накидку, выдающую его богатство; он оглядел Орфея с враждебностью, которую поначалу демонстрировали они все. Позже на лицах всегда читался лишь стыд и страх. Орфей подписывал письма своим именем. Почему нет? Уже ходили слухи о его внезапном богатстве, но эти слухи ничего не могли ему сделать. На случай, если кто-то захочет поднять на него руку, каждое из этих писем содержало добавление, что, если с ним что-то случится, копия письма тотчас уйдет к высшему полицейскому начальству.
Нет, они ничего не могли ему сделать! Тем увлекательнее было происходящее. Орфей наградил сеньора Кимарозу снисходительной улыбкой, отчего мина посетителя стала еще мрачнее. При нем была девушка, скорее уже женщина, рослая, с выразительными глазами, в которых таилась печаль, и волосами, которые были чернее чернил.
Рудольф закрыл за собой дверь и снова скрылся на кухне. Повара тоже надо срочно подыскать. Пресная еда Рудольфа Орфею порядком приелась.
– Сеньор Кимароза. Чему я обязан такой честью? – Перо вернуло Орфею любовь к собственному голосу. Он снова звучал обволакивающе и бархатно, но без нажима, призванного пробуждать слова к жизни.
Кимароза вскинул свою бороду.
– Я не заплачу того, что вы требуете. Дела идут плохо.
– Ну, это неудивительно при вашей практике.
Кимароза стал краснее своего разбавленного вина. Орфей его пробовал. Вкус был ужасен. Он передал его Рудольфу для его лишенных вдохновения соусов. Орфей получал истинное удовольствие от подобных столкновений. Они делали его новую власть куда ощутимей, чем в тех случаях, когда чей-нибудь слуга передавал для него конверт с деньгами через привратника Граппу.
Кимароза грубо схватил девушку, приведенную с собой, за локоть и заставил ее сделать глубокий книксен. Ей это далось нелегко. Что-то было не так с ее правой стопой.
– Это старшая дочь моей покойной сестры. Моя сестра вышла замуж за ее отца против воли семьи, лишь для того, чтобы потом вместе с ним умереть от чумы. И теперь ее дочери висят на моей шее камнем. Младшую я еще, пожалуй, выдам замуж, хотя богачи этого города больше ценят бледную кожу. Но эта… у нее стопа от рождения кривая, но девица работящая, этого у нее не отнять. Еще и поет при этом.
Орфей издал тяжелый вздох. Вот уж радость!
– Это все бесконечно интересно. Но какое отношение дочь вашей сестры имеет к вашему нежеланию платить?
Кимароза сжал губы, пытаясь сдержать слова, произносить которые остерегался.
– У вас большой дом, – сказал он. – Требуется много прислуги, чтобы содержать его в чистоте. Моя племянница ест не много, и бить ее приходится не часто. Она – единственная плата, какую можно с меня получить. Делайте с ней что хотите. Да хоть продайте. Но я хочу расписку, что никто не узнает о том, что стояло в письме.
Орфей сцепил руки за спиной и наморщил лоб. Не старовата ли девушка для Читающей Тени? Было в ней что-то очень взрослое. Нет, с распущенными волосами сойдет. Орфей оглядывал девушку так пренебрежительно, будто должен был сперва обдумать и взвесить предложение Кимарозы, но внутренне он уже пустился в пляс от радости. И кто-нибудь еще посмеет утверждать, что вознаграждаются лишь добрые дела? Все оборачивалось к его выгоде! Теперь ему не придется больше, ежась от страха, ждать возвращения Ринальди. Уж не требовать ли ему и впредь девушек вместо денег за молчание? О да, зло в итоге тоже окупается. Теперь ему надо только получить в руки книгу, а внизу у дверного колокольчика – Сажерука.
Помедленней, Орфей!
Свою месть он разыграет как хорошую театральную пьесу. Первый акт уже подошел к концу. Второй, надо надеяться, вскоре последует, а потом… трагический финал. Жестокий, как месть Гамлета, ах, что там, месть Медеи, Тита Андроника, нет, он будет мстить как греческий бог. Безжалостно, эпично.
Он почти забыл про Кимарозу, но, к счастью, лишь почти. Обратно на сцену, Орфей.
– Изувеченная девушка, которую вы не можете выдать замуж… – Он бросил на его племянницу пренебрежительный взгляд, хотя и должен был признать, что она была на самом деле очень красива. – Скажите спасибо, что я сегодня в необыкновенно благодушном настроении, сеньор Кимароза.