Ненависть в глазах виноторговца имела привычно лакомый вкус. Власть, Орфей. Власть и страх в качестве урожая. Только так жизнь способна доставлять удовольствие.
Племянница сеньора Кимарозы стояла очень прямо, как будто пыталась сохранить ту толику гордости, которую дядя не смог у нее отнять.
Орфей велел Граппе запереть ее в сводчатом подвале. Здешние подвальные помещения были просторные и годились не только складировать винные бочки. Оттуда наружу или в дом не проникало ни звука. Орфей проверял это лично, заперев Рудольфа в одном из отсеков и повелев ему кричать что есть мочи. В его новых занятиях такие своды были еще важнее, чем в Омбре, где он использовал подземелья разве что для непокорных слуг. Эта мысль вызвала в нем ненужные воспоминания: о строптивом ученике Сажерука Фариде и о той ночи, когда его мастер освободил маленького лгуна. Тогда Сажерук впервые показал, как сильно его презирает.
Орфей почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Книга. Когда наконец прибудет книга?
Рудольф как всегда противился, когда ему было поручено встретиться с Джованной у заколдованной ольхи и сказать ей, что она может забрать положенную плату в любое время. Почему приходилось постоянно напоминать этому идиоту о его голодных детях?
Стеклянным человечкам тяжело
Мы сразу ненавидим то, что нам внушает страх.
Ринальди не торопился. А ел и пил как лошадь, когда они останавливались на ночлег. Что-то этот убийственный мучитель струн совсем не спешит вернуться в Грюнико? А ведь они принесут с собой победу! Сланцу не терпелось увидеть лицо Орфея, когда они передадут ему книгу. Хорошо бы, только он не заметил, что Черный Принц на картинке имеет мало сходства с оригиналом.
– Смотри, как бы у тебя не лопнула твоя стеклянная башка от этих мыслей, Осколок! – посмеивался Ринальди всякий раз, когда Сланец заговаривал на эту досадную тему. – Я выпустил пару злых собак из прошлого Принца, и даже если он в итоге все равно пустится в путь, Орфей к тому времени уже расквитается с Огненным Танцором.
Пустится в путь. Хорошо, что даже в темпе Ринальди они скоро доберутся до Грюнико. Все эти бесконечные мили! Сланец от скуки не прочь был бы скоротать время за изучением техники Бальбулуса… Увы, Ринальди держал книгу в своем заплечном мешке под запором и не разрешал ему даже заглянуть в нее, когда они делали привал, на котором трубадур имел обыкновение щипать свою лютню. Если бы этот негодяй не был таким взрывоопасным! Порез на плече Сланцу заклеил в Омбре один стекольщик, но рана все равно болела, и ему продолжали мерещиться собственные исполненные ужаса глаза в лезвии кинжала Ринальди. И все же… когда еще подвернется такой удачный случай! Как иначе он мог бы изучить технику Бальбулуса? Обидно тратить жизнь на топтание по плохо написанным буквам учениц Орфея, но книгу Ринальди надежно запирал. Как его убедить, что Сланец способен на большее, нежели разводить чернила и очинять перья?
Ринальди натянул вожжи. Неужели опять привал? Последнюю таверну они покинули всего пару часов назад!
– Превосходно, – пробормотал Ринальди, озирая улицу, окаймленную в этом месте старыми деревьями. – Забежит как заяц в петлю.
Потом он так резко загнал коня под деревья, что Сланец чуть не свалился с его плеча. Но не успел стеклянный человечек возмутиться, как Ринальди схватил его и посадил на ветку, с которой можно было озирать дорогу.
– Бей тревогу, когда он покажется, – сказал Ринальди, растягиваясь у подножия дерева. – Я уверен, что в ближайший час он нас нагонит.
Сланец, чертыхаясь, вцепился в шаткую ветку.
– Он? – День был дождливый, и Сланцу казалось, что он того и гляди раскиснет, как бисквит, который Орфей макает в свое вино!
– Да, он. Даже мозги размером с горошину уже могли бы сообразить, о ком я говорю. – Ринальди вытащил из заплечного мешка нож и салями, которую прихватил тайком в последней таверне.
Огненный Танцор! Так вот почему он не торопился. О нет. Нет! Это был плохой план!
– Сейчас же скачи дальше! – причитал Сланец. – Мы должны принести Орфею только книгу. Все должно произойти так, как в ней написано. Сажерук явится к нему сам, по своей воле!
– Ах, да? – Ринальди сунул себе в рот кусочек салями. – А почему это так важно?
– Тебя это не касается! Но Орфей будет очень сердит, если мы отступим от его указаний.
– Глупости! – Ринальди отрезал себе еще кусочек салями. – Он будет благодарен. И я заработаю себе пару лишних талеров, если не только принесу ему книгу, но и приведу в качестве подарка Огненного Танцора. Ведь все дело в нем, разве нет? А теперь не своди свои кнопочные глаза с дороги!
Сланец вцепился в мокрую ветку. Ох, плохо было дело, совсем плохо! Сперва Черный Принц, а теперь еще и это!
Внизу Ринальди вытянул ноги и закрыл глаза, тогда как Сланец прижался к ветке, дрожа на холодном ветру, пронизывающем крону. О нет, Орфей терпеть не мог, когда подчиненные действуют вразрез с его указаниями! Из-за этого он пару раз чуть не утопил Сланца в чернильнице. Орфей вспыльчив и будет сердиться, если они поступят вопреки его воле. Где этому Ринальди понять, почему Орфею так важно, чтобы Сажерук и впредь считал его слова такими могущественными?
Хм-м. Улыбка робко тронула губы Сланца.
Да, может, это будет даже хорошо, если трубадур поймает Огненного Танцора. Может, он сам позаботится о том, чтобы наконец попасть в немилость к Орфею. И чтобы он, Сланец, даже палец о палец для этого не ударил.
Стеклянный человечек чуть было не начал насвистывать.
Огонь пожирает книги
Родной мне темный лес, куда вступил я.
Но то, что обещал, пока не совершил я.
И мили, мили мне еще шагать до сна.
Бескрайняя дорога у меня одна.
Сажерук скакал не на своем коне, а воспользовался почтовыми лошадьми, которых менял каждый вечер, чтобы как можно скорее одолеть долгий путь. У него не было сомнений, что Ниям попытается его догнать, и он твердо решил найти Орфея еще до этого. Бег наперегонки со своим лучшим другом. Всякий раз, когда его одолевали сомнения, правильно ли он поступает, в его памяти всплывали серые картинки.
Это была двенадцатидневная скачка в Грюнико, и привал Сажерук делал лишь тогда, когда в нем нуждалась лошадь. Он почти не спал с тех пор, как вернулся от Белых Женщин, и Роксана многие ночи проводила одна. Они любили сравнивать себя с огнем и водой, чтобы объяснить, отчего их любовь так велика и при этом так иногда трудна. Правда, это было дурное сравнение. Вода так же хорошо обходится без огня, как и огонь без воды, он же без Роксаны был лишь тенью самого себя.
Тень. Да, тогда он был не больше чем тень, и теперь его, пожалуй, можно было снова описать такими же словами. Лишь тень, которую огонь отбрасывает на пустую дорогу, когда ночью ненадолго останавливаешься обогреться у костра. Сажерука бы не удивило, если бы печаль окрасила его конечности в такой серый цвет, как Брианну и Роксану, но одежда все так же оставалась красно-черной. В каждой таверне, у которой он поил коня и давал ему корм, кто-нибудь обязательно спрашивал его, не может ли Сажерук вызвать огонь. Надежду, тепло, свет… Никто лучше него не знал, что пламя может все это даровать. Теперь же он снова видел только сажу и темноту, когда смотрел в огонь, как в те времена, когда был затерян в другом мире.
Ты их отыщешь, Сажерук! Он попросил огонь разогнать тьму, которая окутывала его сердце, пока она не отняла у него все силы, но Орфей расчетливо выбирал свою месть. Он, наверное, еще тогда понял это, когда вычитывал Сажерука из одного мира в другой: Огненный Танцор был лишь тенью без той, которую любил.
Стань пламенем, Сажерук. Только так ты сможешь освободиться. Он говорил себе это каждую милю, заставлял огонь формировать волков и медведей, которые тяжело бежали за ним. Но серые картинки скакали с ним верхом и снова превращали его попутчиков в сажу и пепел.
Чем дальше на север он скакал, тем холоднее становилось. Ты делаешь в точности то, чего хочет Орфей, нашептывал встречный ветер. Вернись и подожди своих друзей. Ты обещал это Нияму. Нет, он не обещал, даже если Ниям, может быть, так думал. Слова научили его обходиться с ними очень осторожно. Кроме того – разве у него был выбор? Разве не были то слова Орфея, которые гнали его на север? Прекрати, Сажерук. Не слова, а дела рассказывают истории. Если бы он только мог в это поверить.
Несколько раз Сажерук действительно был близок к тому, чтобы остановиться. Пламя время от времени показывало ему лицо Нияма, как будто сам огонь взывал к его рассудку. Но в итоге он все равно скакал дальше, снова менял коня на почтовой станции и следовал дороге, которую указал Орфей.
Чтобы сделать что, Сажерук? – спрашивал Ниям, наколдованный пламенем. – Ты хочешь упросить Орфея вчитать в книгу и тебя? Или чтобы он выпустил других, если ты предложишь ему свою жизнь в обмен на их свободу? Подожди меня! Вместе мы найдем путь получше!
Безумие. Надо быть сумасшедшим, чтобы ожидать, что Ниям нагонит его и своим объятием напомнит о том, как часто они сообща и впрямь находили путь, когда один он из них уже давно потерял надежду. И вдруг перед ним на дороге очутился человек. Сажеруку показалось, что он его уже когда-то видел. В лагере комедиантов? Да. Его песни были отвратительны. Уж не подрабатывал ли он разбойником с большой дороги, потому что его искусство трубадура никуда не годилось?
Огонь явился незваным, не дождавшись призыва Сажерука. Почувствовав его гнев и отчаянное желание скакать дальше, не терпя никаких препятствий. Его лошадь шарахалась от языков пламени, которые вырывались прямо из дороги, но Сажерук сумел ее успокоить. Животные слушались его с такой же готовностью, как и огонь.