Заросли кустарника среди обугленных стен стали еще гуще с тех пор, как он был здесь в последний раз, и пока Ринальди пробивал себе путь через колючие ветки, вся его одежда пропиталась тающим снегом. Проклятье! Он ненавидел холод. А где-то на юге, по слухам, есть князья в пропеченных солнцем дворцах, которые расплачиваются с трубадурами золотом и рабынями и держат их в почестях, словно министров и генералов. На его вкус, это звучало куда привлекательнее промерзшего города, в котором речь шла только о серебре, шелке и пропитании на зиму. Нет, Ринальди хотел любоваться пальмами и белыми пляжами. Моложе уже не стать, а проклятый холод вызывал у него боли в суставах. Бывали дни, когда по утрам он не мог согнуть пальцы.
Выход потайного туннеля находился позади двора, на котором раньше сушили кирпичи. Там была стена с несколькими зарешеченными отверстиями. То, что за одной из решеток таилось нечто большее, чем старый склад, можно было обнаружить, только если заранее знать. Ход, который начинался за ржавой решеткой, вел прямиком к подвальным сводам, которые Орфей теперь называл своими. Предыдущий владелец дома распорядился прокопать этот ход на случай срочного бегства из города. Очутившись по эту сторону, быстрее всего можно было попасть к южным воротам.
Ринальди начал напевать себе под нос, отрывая от решетчатой двери несколько промерзших стеблей чертополоха и убирая кирпичи, которые сам же и сложил штабелем для дополнительной маскировки, когда был здесь в последний раз. Не распорядился ли Орфей снабдить эту решетку новым замком? Нет. Бальдассару пришлось лишь слегка потрясти ее, и она отделилась. Прекрасно. Да и ту, что была перед выходом в подвал Орфея, вряд ли кто-то успел поменять. Ринальди пришлось пригнуться, чтобы проникнуть в подземный ход, который терялся в темноте. Насколько он мог судить, никаких обвалов не было. Хорошо. Он пропустит Принца и его помощников вперед, предоставив им честь отбиваться от крыс. Сына забойщика свиней он тоже предоставит им. Граппа совершенно точно был опасным противником, и пока они все будут заняты резней, Бальдассар Ринальди набьет свой заплечный мешок золотом и серебром, которое Орфей так дерзко выставил в своем новом доме на общее обозрение. Может, даже представится случай опередить Принца и своими руками покончить с Орфеем. О, какое это было бы удовольствие!
Ринальди снова приткнул решетку и огляделся. Им понадобятся факелы. Разве он не припрятал в прошлый раз фонарь в кустах? Ринальди опустился на колени, чтобы поискать его, как вдруг услышал движение позади себя. Он быстро вскочил, выхватывая нож. Это оказалась всего-навсего лиса: она вынюхивала след между булыжниками двора. Подобные твари были еще хитрее крыс и весьма яростны. Грязное четвероногое. Ринальди спрятал нож и подобрал камень.
Лиса подняла голову и посмотрела на него.
Ее взгляд совсем не понравился Ринальди.
Она оборотилась так внезапно, что он уронил камень себе на ногу, и снова схватился за нож. Проклятье. Он слышал про оборотней, но никогда не видел их своими глазами. Женщина, стоящая в нескольких шагах от него, была рослая и с лисьими глазами. Одна из Читающих Тени. Да, а кто же еще это мог быть? Следует признать, она была не такой страшной, как та молодая тварь, которой он передал девушку. Ринальди не мог петь несколько дней после того, как встретил ее впервые.
Нет, эта была другая. Но тоже жуткая.
– Ничего себе трюк. – Ринальди откашлялся, чтобы прогнать из голоса последний отголосок страха. – Как ты это делаешь? Я слышал, надо съесть сердце того зверя, каким хочешь обернуться?
Она улыбнулась, как будто никогда в жизни не слышала ничего глупее.
– Это ты поймал Огненного Танцора для Орфея. – Лисица не спрашивала, она утверждала. – И это ты убил иллюстратора и камеристку.
Ринальди действительно любил хвастаться своей работой. Но от этих янтарных глаз, которые проницательно смотрели на него, он предпочел бы спрятаться.
– Я не знаю, о чем ты говоришь. Я трубадур. Кузнец стихотворных строчек, певец.
Ну, давай же, Бальдассар! – подбадривал он себя, тогда как пальцы его все крепче сжимали нож. – Ты не можешь всерьез ее бояться. Она же всего лишь женщина, да и немолодая к тому же. Ну хорошо-хорошо: женщина и немного лиса.
– Камеристка… – Она сделала к нему шаг. – Ты влюбил ее в себя, перед тем как убить? Ее тело достали из реки. Ты вышвырнул девушку как кусок грязи.
– Я правда не знаю, о чем ты говоришь, красавица моя. Ты меня с кем-то путаешь. – Ринальди перекинул нож из одной руки в другую. – Я бы с тобой еще поболтал, но у меня на сегодняшний вечер уже назначена встреча.
Он повернулся, чтобы уйти, но она преградила ему путь.
– Я точно знаю, о чем говорю. Пару месяцев назад ты напал на одну из нас. За прядильной фабрикой в Омбре. К счастью, она сумела защититься. Но я уверена, она была не первая и не последняя.
Как она на него смотрела! Как на ядовитого червяка, который выполз из чего-то гнилого. Бальдассару очень хотелось схватить ее и научить уважению. И да, он вспомнил о той сумасшедшей за прядильной фабрикой. Он чувствовал себя тогда таким одиноким. Всего-то хотел лишь поцелуя, ну, ладно, может, чего-то большего, а что тут такого? У него потом целый день горела кожа от того, что она швырнула ему в лицо.
Лиса все еще смотрела на него. И откуда только они все берутся? Что-то в последнее время развелось в его жизни слишком много зловещих женщин.
– Этот тайный подземный ход действительно хорошо спрятан. – Она указала на решетку за его спиной. – Без твоей помощи я бы его, пожалуй, и не нашла.
Ну убей же ее, Бальдассар! Один удар ножом. Или задуши. Хотя это наверняка не будет так легко, как с Донателлой.
Она улыбнулась, как будто умела читать его мысли. Считалось, они это могут. Ринальди попытался ее схватить, но она прижала ладони к его лицу, а когда отпрянула, вся кожа на его теле начала свербеть. Она горела, как будто отделялась от плоти. Ринальди чертыхался и пытался воткнуть нож в грудь коварной твари, но руки его не слушались, и все вокруг окрасилось в ржаво-красный цвет ее меха.
– Я дам тебе новый облик, Бальдассар Ринальди, – сказала она. – Лисы будут на тебя охотиться. В отличие от твоих жертв, у тебя будет шанс. Правда, я не слышала о случаях, когда добыче удавалось бы сбежать от лисы.
Ринальди пошатнулся и упал на колени. Спина его скрючилась. Кожа покрылась шерстью. Страшнее боли он еще не испытывал. Его пальцы выпустили когти, и рукоять ножа вдруг стала для них слишком велика.
Вольпе тоже оборотилась.
Самец крысы, пригнувшийся перед ней к земле, оскалил зубы.
– Беги! – протявкала лиса.
Отлично зная, что игра не будет долгой.
На волоске
В выборе своих врагов надо быть особенно тщательным.
Все, Орфей! Желание снова незаметно пробраться в подвал почти взяло верх над разумом. Он больше не мог думать ни о чем другом, кроме как об умирающем персонаже там, внизу. Огненный Танцор, у которого Орфей отнял огонь.
Если бы Сажерук хотя бы взглянул на него. Но нет! Огненная куница шипела на него, стоило Орфею показаться в дверях, а Сажерук продолжал лежать, отвернувшись лицом к стене. Куница его согревала. В основном она сворачивалась клубком у него на груди, да только руки ее господина были все еще серы и лежали рядом с ним словно сломанные крылья.
Почему этот вид не принес ему удовлетворения? Довольства, триумфа, победного хмеля… Орфей всего этого ожидал, но сердце было коварной, предательской штукой. Единственным, что он чувствовал, были горечь и пустота. Неужто правы оказались все те тупые премудрости о мести, которая не приносит ни малейшего удовлетворения, потому что не в силах ничего поправить?
Может, это ощущалось бы как-то иначе, если бы все прошло так, как он запланировал. Если бы Сажерук стал лишь картинкой, как все остальные, доступной всякий раз, как только Орфей открывал книгу и хотел на него полюбоваться. Но то, что лежало у него в подвале… нет. Что ему делать с этим разрушенным нечто? От Огненного Танцора осталась лишь тень. Исчез герой его детства, единственный настоящий друг, какой у него, если быть честным, когда-либо был.
Ты все сделал неправильно, Орфей! – нашептывал его внутренний голос. – Все! Тебе надо было написать Сажеруку новую историю, такую, чтобы тебе самому хотелось перечитывать ее снова и снова, не печальную, а чудесную историю, в которой ты снова, как когда-то, смог бы потеряться и забыться! Ах да? Он больше не мог писать. Он никогда и не писал по-настоящему, только воровал слова у старика, которого тоже закатал в пергамент.
Сланец отказался убирать склянку с серой краской, как только увидел, что он может учинить с ее помощью. Даже Рудольф не хотел ее замешивать. Да будь она проклята! Что, если пойти к Читающей Тени и попросить у нее колдовства, которое прогнало бы Серое прочь и исцелило Сажерука? Глупости, Орфей, ничто не может отменить это колдовство! Такое условие ты сам поставил. Неужто и на его собственной душе уже появились серые пятна? Ему казалось, что он даже чувствует их иногда – как нечто омертвелое у себя внутри. Даже дорогое вино, какое он теперь мог себе позволить, казалось бесцветным с тех пор, как Сажерук оказался у него в подвале в состоянии, в котором почти не мог шевелиться.
Может, сходить все-таки взглянуть на него?
Нет, Орфей! Ты же хотел мести, и ты ее получил.
Он подошел к серебряному пюпитру, на котором лежала книга, всегда раскрытая, чтобы Орфей мог видеть, что сделал со своими врагами. Они расположились на страницах, словно бабочки под стеклом, пойманные и наколотые на булавку. Орфей каждый час раскрывал книгу на новой странице, чтобы всем его жертвам доставалось поровну его наслаждения, насмешки и триумфа. Сейчас такой чести была удостоена дочь переплетчика. Мегги. Такая же дерзкая и звонкоязычная, как ее отец. Орфей с наслаждением плюнул в ее серое лицо.