Голова судорожно соображает, ища решение. Можно встать и дать дёру. Но тогда они точно заметят меня. Здесь, в ночной тиши, слышен каждый звук, и даже удары моего сердца могут выдать. Если они поймут, что я здесь, нет гарантии, что они не бросятся следом. Их силы, наверняка, превосходят мои. Увы, не могу быть уверенной в том, что тело не подведёт меня. Я слишком устала и выдохлась.
Можно прокрасться на этаж и забиться в угол. Но опять же: если они хоть что-то услышат — будут искать. Как пить дать!
Поэтому я выбираю третий вариант: сидеть на месте, затаившись. Молиться мысленно всем божествам и надеяться, что эти люди уйдут на этаж. Когда они отчалят достаточно далеко, я смогу выкроить момент и убежать.
Я задерживаю дыхание и пытаюсь слиться со стеной. Темнота вуалью ложится под глаза, и я начинаю видеть мир в ярко-фиолетовых цветах. Но уже через несколько секунд я жалею о своём решении. Потому что у моих визитёров совершенно другие планы, которые они не собираются согласовывать с моими.
Шаги приближаются. Те сверху, чьё существование подвергается сомнению, не услышали меня.
— А ты видела ещё кого-нибудь? — доносится до моих ушей женский голос.
— Тебя, — фыркает ещё одна женщина, — а ты?
— Только слышала, — отвечает первый голос. — Женщину какую-то, на лестнице.
— Может, мы одни тут? А то, что тебе послышалось — запись?
— Запись? — удивляется первый голос. — Ну и зачем? Это нелогично.
— А логично ли, что ты под потолком болталась?! — вторая женщина приходит в ярость. — Здесь нет никаких логик и физик! Здесь просто то, что мы видим. Мы — в ловушке какого-то маньяка, который накачал нас веществами, а теперь издевается. Очнись уже и прими это!
— Нас как минимум тринадцать, — возражает первый голос. — Вместе мы могли бы… Вот к чему я веду.
— Почему тринадцать?
— На майку свою взгляни!
— Я ничего не поняла, — бурчит второй голос, — но соглашусь. Мы не должны ссориться.
Две пары одинаковых кед появляются в пролёте. Я сжимаюсь в комок. Чужие ноги останавливаются на верхней ступеньке, словно дразня меня. Только теперь я понимаю, что удрать сразу было бы для меня лучшим выходом. Я словно качаюсь на маятнике. Они ещё не могут видеть меня, но предпринимать что-то уже поздно.
— Вилма, — говорит первый голос, — мы, наверное, без ночлега?
— Это как без ночлега? — возмущается вторая. — Сейчас отыщем более или менее приличную квартирку и ляжем.
— И ты сможешь спать?! А если на нас кто-нибудь нападёт? — надо же: они боятся так же, как и я!
— Не видишь что ли, — с издёвкой говорит Вилма, — этот урод действует исподтишка! Опосредованно. Он не полезет к тебе голыми руками.
— Но…
— На стрёме я стоять не буду! — резко отвечает Вилма. — Хочешь — стой сама, а я буду отсыпаться.
Ноги неожиданно разворачиваются, собираясь нести хозяек на этаж выше.
И тут я не выдерживаю.
Я поднимаюсь со своего места. Колени громко хрустят, мурашки бегут по икрам. Несколько секунд я с сомнением смотрю на площадку подо мной, думая, стоит ли давать дёру. Это последний шанс, всё-таки. Глубокая темнота завораживает, призывая погрузиться в неё. Стоит ли?
Собравшись с духом, я разворачиваюсь и иду наверх.
Огибаю площадку и ступаю на лестницу. Наверху топчутся две женщины: миниатюрная и крупная. Половина лица худенькой коротышки замотана банданой. Плечистая дама больше напоминает карикатурную картинку из интернета: на её теле нет свободного от наворотов места! Сплошь татуировки, пирсинги, микродермалы — не тяжело ли ей носить всё это на себе?!
— Добрый вечер, — говорю я, перетягивая внимание на себя.
Обе барышни смотрят на меня, как на бомбу с часовым механизмом, до взрыва которой осталось десять секунд. Мне хочется смеяться и плакать одновременно. А ещё — драпать отсюда побыстрее, пока между нами ещё остался отрезок пространства в виде десяти лестничных ступеней.
Но не получится. Теперь они меня не отпустят. Я для них — источник информации, который нужно выжать. Как и они для меня.
Тишину нарушает голос худышки:
— Кто ты?
— Экорше, — называю я единственное слово прошлой жизни, что чудом уцелело в памяти. Так я представилась Заре и Нике. Почему я должна теперь называть себя иначе?
— Это имя?
— Наверное, — пожимаю плечами. По правде говоря, я уже жалею, что решила с ними связаться. Здесь слишком страшно. А доверие может стать клинком, который поразит в сердце саму же тебя.
Два взгляда, устремлённые на меня сквозь тьму, становятся мягче после ответа.
— Помнишь что-то? — продолжает допрос девушка.
— Только это…
— А почему мы должны тебе верить?
— Это ваше право, но больше сказать мне нечего.
— Слушай, ты, Эко… Эко… Эколог! — вступает в разговор Вилма. — Не обращай внимания на Одноглазую. Она просто нервничает. Ну, знаешь, так бывает у тех, кто ни с того ни с сего попадает в какую-то дыру, и не помнит при этом даже собственного имени.
— У меня те же чувства сейчас, — вздыхаю я, удивлённая поддержкой. — И та же история.
— Эй, Вилма! Здесь никому нельзя доверять, — снова вклинивается коротышка.
Отворачиваюсь: так, словно виновата. Я ворвалась в их компанию, не спрашивая разрешения. Это ли не повод считать затею, что я отважилась осуществить, глупой?! Да и Одноглазая уже не нравится мне. Не сомневаюсь, что мои чувства взаимны.
— Ты сама сказала, что нас здесь тринадцать! — Вилма резво трясёт её плечо. — Чтобы прояснить картину, нам надо хотя бы вместе собраться! А потом уже думать!
— Четырнадцать, — поправляю я. — Минимум.
— Это почему? — Вилма хмурится.
— Я видела четырнадцатую, — поясняю я.
— А ещё ты что видела?
И тут я открываю рот и выкладываю всё. Начиная с первого — самого ужасного — мгновения, когда поняла, что время излечило меня до полной амнезии. Я рассказываю, как встретила на шестом этаже такую же несведущую Зару, как мы разбудили Нику, спящую в одной из квартир. Вспоминаю, как мы случайно нашли нож в нише стены. И, конечно, как попытались выйти из подъезда, свернули с курса и попали в ледяную темноту. Вспомнила не без укора, что потом, когда я выронила нож, выяснилось, что мои спутницы не так благородны, как казалось. Пересиливая себя, я рассказываю историю про монстра из мрака, и каждое сказанное слово заставляет меня вздрагивать. Упоминаю и яму с припасами, в которую упала, слоняясь по тёмному отрезку коридора. Когда я заканчиваю, девушки переглядываются, словно решая, верить мне или нет.
— Ваааау! — восхищается, наконец, Вилма. — Это нечестно! Почему я пропускаю самое весёлое?!
— Окажись ты там, не рассуждала бы так, — возражаю я.
— Ха! Уж будь уверена: я бы задала этому слизняку из мрака! Он бы у меня три дня бетоном какал!
— Неправдоподобно, — гнёт свою линию Одноглазая. Она кривит губы: явно недовольная моим присутствием. Должно быть, на моём лице то же выражение, потому что после секундной паузы она добавляет:
— Слова — ничто без доказательств. Тем более, такие. Ты бы ещё про драконов рассказала. Или про второе пришествие.
Молча, я роюсь в карманах и протягиваю каждой по тюбику провианта.
— А это видели?
Я испытываю настоящее удовлетворение, наблюдая, как меняется взгляд Одноглазой. Как же приятно крушить точку зрения тех, кто считает себя единственно правым! Словно моментально вырастаешь на голову.
— Сливовый джем? — с сомнением говорит Вилма, рассматривая тубу. — Правда что ли?
— А это точно можно есть? — снова выдвигается Одноглазая. Я и не думала, что люди могут настолько меня раздражать.
— Только что поужинала, — хвастаюсь я не без ехидства. Звуки летят сквозь зубы, как через решётку. Мне очень хочется задеть её побольнее, чтобы не лезла. — Пока жива.
Одноглазая морщится и поворачивается к Вилме, которая уже выдавливает джем в рот и довольно им чавкает.
— То, фто нувно! — номер тринадцать поднимает вверх большой палец, а затем протягивает мне ладонь. — Натувальный пводукт! Есть ефё?
Подумав, передаю ей ещё один тюбик. Я думаю о том, что стратегический запас надо бы растянуть на несколько дней, но приоритет обрести союзников перевешивает. Нечего жадничать. Всё равно мне больше не хочется.
— Мммммм, — довольно мычит она, — говядина! Настоящая говядина в этом дерьме! Представляешь, Одноглазая?! Тебе бы понравилось!
Одноглазая настороженно поглядывает на союзницу. Она так и не притронулась к своей порции. Должно быть, думает, что там яд. Ну да, конечно: заготавливала специально для неё, давя окрестных паучков и используя дар предвидения.
— Как бы из тебя человечину не сделали, Вилма, — говорит она с укором. — Хорошая получится. И много.
— Кто? — удивляется Вилма. — Эколог что ли?! От таких речей, милочка, меня со смеха разрывает.
— Экорше, — поправляю я. — Называй меня так.
— Ты всегда такая непредусмотрительная? — снова язвит Одноглазая.
— Ну, давай я сейчас заплачу, — Вилма фыркает. — Ты что-то с этого получишь? Может быть, домой перенесёшься, под тёплый плед, и ванильная сигарета у тебя в руках материализуется? Нет, милая. Если я психану, никуда мы отсюда не денемся. Поэтому, извини: тут что а, что бэ. Я предпочитаю слабоумие и отвагу.
На этом моменте я не выдерживаю и прыскаю. Следом за мной начинает смеяться и Вилма. Одноглазая поглядывает на нас с недоумением из-под болтающегося уголка банданы.
— Ты пойдёшь с нами, Эколог! — говорит, наконец, Вилма, хлопая меня по плечу.
— А она хочет? — Одноглазая хмурит единственную бровь.
— А мы будем её спрашивать? — громогласно хохочет та. — Мне на голову свалился холодильник с припасами. Вот когда у неё закончатся эти тюбики, тогда и подумаем, что с ней дальше делать.
— Я лучше пойду, — отмечаю я.
— Не дрейфь! — перебивает Вилма. — Я же шучу. Но, конечно, можешь одна остаться, если не боишься. Мне было бы страшно одной, наверное. И скучно. Одноглазая, вон, тоже хотела!