Впрочем, иного подхода к ситуации я не вижу. Я попала в отвратительную переделку. Неприятно, когда приходится искать оправдания, несмотря на то, что не виновата. И ещё более мерзко, если не можешь их найти. Дерьмовая презумпция виновности.
Сажусь на шаткий подоконник. За окном завывает ветер — одинокий бродяга, пьяный от цветочного мёда и птичьих криков. Стены вокруг давно поросли мхом, и теперь кажутся бархатными. Обопрёшься на такую плечом — сама превратишься в замшелую болотную кикимору.
Я не толкала Десять. И вообще не видела, что произошло в темноте. Просто услышала отдаляющийся крик, протянутый тесьмой через тубу шахты. А потом поняла, что я — единственная, кто может быть виновен с точки зрения здравого смысла. Никогда не дружила с логикой, но здесь всё очевидно даже ребёнку. Именно поэтому Лили поддержала Лорну и осталась с ней. Именно поэтому…
Мысли скручиваются в голове. Образы разбираются на детали и теряют связи. Я начинаю дремать. Темнота поднимает меня на руки и прижимает к себе. Я слышу, как бьётся её холодное сердце. Чувствую пульсацию, когда по её сосудам проносятся ветра. И мне становится хорошо и спокойно. Как в утробе у матери.
Мир теряет краски, а голова кружится. Перед закрытыми глазами появляются толпы людей. Десятки разномастных голов и выжидающие глаза. Кто это? Какого…
Из сонного оцепенения меня выводит лёгкое, едва слышимое потрескивание. Механический шёпот. Словно фотоаппарат фокусируется на нужном ракурсе.
Показалось или нет?
Я озираюсь, стараясь определить направление звука. Между тем, скрежет повторяется, и теперь кажется громче. Я поднимаю голову и замечаю, что сквозь мох, наросший на верхней перекладине рамы, на меня смотрит глаз. Синий и блестящий, с непроглядным зрачком.
— Вот это да… Что ты за хрен такой? — говорю, обращаясь в никуда.
Ответа нет: глаз всё так же выжидающе смотрит на меня, то расширяя, то сужая зрачок.
— Ах ты, — смятение сначала сменяется испугом, а затем — бескомпромиссной решимостью. Я приподнимаюсь и тычу в блестящую радужку. — Гадёныш!
Мох расступается под пальцем. На ощупь глаз твёрдый и прохладный. Странно: он и не думает прятаться от меня. Разрыв пальцами зелёную массу, я обнаруживаю крошечную камеру без проводки. Полагаясь лишь на инстинкты, выдираю её из плена деревянных перекладин — сделать это оказывается не так сложно — и рассматриваю. Не больше спичечной коробки — вот это премудрость! По торцу коробочки бегут крошечные кнопки.
Красный светодиод камеры гаснет, едва я заканчиваю исследование. Но напоследок я успеваю показать средний палец прямо в глаз объектива. Я не знаю, кому адресован мой жест, но желаю, чтобы послание дошло.
Онемевший аппарат лежит на моей ладони. Теперь всё стало понятнее: мы — подопытные кролики. Значит, можем молить о пощаде, если совсем припрёт. Маленький, но шанс.
Что делать с этой камерой? Выкинуть? Нет, так не пойдёт! Подумав, я открываю рюкзак и укладываю камеру вместе с остальными вещами. На случай, если кто-то откажется верить, что за нами следят. И на случай, если придётся дать о себе знать тем, кто выше. Кто бы за нами ни смотрел, это можно использовать.
Теперь предстоит решить, как я проведу ночь. Не будет ли наилучшим вариантом остаться здесь? Комната удалена от лестничной клетки, а значит безопасна. Пролезть с другой стороны мало кто догадается. Если только Лорна или Лили. Впрочем, они обе заявили, что не желают иметь со мной никаких дел.
Я кладу рюкзак под голову и устраиваюсь на широком подоконнике. Темнота, подступив, раскачивает меня на руках. Вскоре ночь накрывает меня толстым одеялом и уносит в страну сновидений. Картины моего воображения отрывочны и бессвязны, и больше похожи на бред шизофреника. Я снова вижу толпу и десятки глаз: преданных, но чужих. Я чувствую власть над ними, но и боюсь. Боюсь…
Я просыпаюсь несколькими часами позже от того, что слышу надсадный кашель.
Звук доносится из разлома.
Если бы часом ранее мне сказали, что я буду добровольно уходить во тьму, держа за руку глупую блондинку с девяткой на пузе, я ни за что не поверила бы. Но всё есть так, как есть: ни отрезать, ни пришить. Жизнь — непредсказуемая вещь, в которой далеко не всё можно просчитать цифрами. И теперь я проклинаю несовершенную теорию вероятности и тащусь сквозь черноту, держась за девятую.
Очертания стенового разлома за нашими спинами сливаются с темнотой. Лишь белая нить троса тянется за нами, как поводок за собакой. Фигура Коррозии, которую сложно не заметить, становится почти неразличимой вдалеке. Теряя зрительный контакт, я оставляю позади и себя саму. Здесь мрачно, холодно и тихо, как на том свете. Только пульс, стучащий в висках, позволяет предположить, что я ещё жива. Гулкие, ритмичные удары, распирающие вены…
— Ну и где твоя подружка? — говорю я, чтобы хоть немного разбавить тишину.
Мой голос звучит, как чужой. Деревянные интонации, выплетающие неискренние слова. На самом деле мне неинтересно, куда убежала товарка девятой. Вполне вероятно, что она оказалась разумной и поняла: нечего водиться с дураками. Я бы тоже так поступила, но не сейчас. Сейчас припирает страх.
— Тсс! — шипит моя спутница.
— Тсссс! — передразниваю я её. Раздражение поднимает голову и впивается в глотку, как бешеная собака. — Что ты хочешь? Молчать?! Она не выскочит тебе навстречу, если не услышит нас.
— Здесь могут быть и другие.
— Другие?
Холод становится сильнее с каждым шагом. Колючие ледяные кристаллы снаружи и изнутри. Мерзлота сочится между пальцами, вползает в уши, дрожит в уголках глаз. Штопором вклинивается в мозг и дробит мысли на осколки. Несколько мгновений — и я чувствую, как голову заполняет битое стекло. Скорость мыслей становится ничтожной. Я сама превращаюсь в неумную женщину. Правильно говорят: с кем поведёшься.
— Другие, — повторяет девятая, и я почти вижу её лицо сквозь мрак. — Не факт, что они будут настроены дружелюбно.
— Прежде всего, тут все до смерти напуганы, — возражаю я. — Надо это использовать.
— Страх — это яд. Пока кто-то боится, остальные действуют, — произносит девятая, и мне снова становится не по себе. — Если страшно тебе, это не значит, что все реагируют так же. У каждого своя игра.
— А ты уверена, что знаешь, как нужно играть? — самонадеянность новой знакомой начинает давить мне на нервы.
Она заминается, словно подбирая слова. Я почти слышу, как она кусает губы.
— Уверена?! — повторяю я.
— Я уверена, что хочу найти свою подругу, — раздражённо отзывается девятая в конце концов. — И не пострадать при этом.
— Поэтому ты нас используешь?! — я уже не могу контролировать своё раздражение. Оно плещется через край, как пивная пена. — Ничего не зная, проверяешь на нас свои глупые теории?! Затащила меня в это дерьмо ради своей прихоти, да ещё и требования какие-то предъявляешь?!
— Я только помощи попросила! И не заставляла тебя идти со мной!
— Я пошла с тобой только потому, что не хотела оставаться снаружи с Нетти! — я хлопаю себя по бёдрам. — Коррозия с ней справляется лучше!
— Потому что не сможешь её защитить, — говорит девятая утвердительно.
— Потому что она бесполезная, как пробка!
— Не лги себе, — продолжает читать нотации девятая. — Почему тебя так волнует её потенциал? Только потому, что она не сможет ни тебе, ни себе помочь, если вдруг что-то случится. Ты просто боишься трудностей!
— Эй, ты, психолог доморощенный, — огрызаюсь я, понимая при этом, что мне нечего предъявить ей. — Не думай, что умнее всех. Видела я таких, и не раз. Пафоса ведро, а копнёшь глубже — пустота. Ай-кью ниже девяноста. И заезженные шаблоны в поведении.
Ага! Вот и новый подарочек подсознания. Видела я таких, и не раз. Но когда? И где? Моя голова кипит, мысли сталкиваются друг с другом и рассыпаются вдребезги, как гипсовые шары, столкнувшиеся друг с другом в воздухе. И кажется, что вот-вот фрагменты сольются в неведомое целое, которого я так жажду! Важна каждая деталь!
Находок и выводов становится слишком много, и я боюсь не удержать их в памяти до того момента, как мы снова выйдем на свет. Без рюкзака, оставленного на выходе, мне неуютно. Там, в блокноте с клетчатыми страницами и замусоленными краями — моя система. Моя арматура, на которой я буду строить свою новую память. Моя личная Библия и личная Вселенная.
— Я не собираюсь с тобой ругаться, Принцесса, — озлобленно произносит девятая. Фрагменты, за которые хотелось зацепиться, выскакивают из памяти, как пули, и я снова остаюсь наедине с пустотой. — Просто помолчи.
— Успокойся, — молчать я, конечно не собираюсь. — Я не обижаюсь на неумных.
Странно, но она не возражает. Лишь визгливо и натужно вздыхает во тьме.
Мы крадёмся вперёд, постепенно разматывая трос. Ещё немного, и он закончится. Я слушаю тишину, стараясь разделить её на составляющие. Поскрипывание наших кед. Хриплое дыхание, больше похожее на сопение во сне. Шорох одежды при каждом шаге. Скрип.
Скрип?
— Тссссссссс, — словно услышав мои мысли, девятая кладёт руку мне на плечо. Даже сквозь одежду я чувствую, как холодны её пальцы. Тут же сбрасываю ладонь. Я и без подсказок понимаю всё.
Мы не одни в этой темноте.
Шаги. Теперь я слышу их чётко. Они доносятся сбоку, но уже близки. Кто-то, крадучись, приближается к нам из мрака. Вероятно, от этого помещения отходит несколько слепых тоннелей. Только мужества рассуждать и строить догадки мне не хватает. Ужас склоняется надо мной, как хищник над жертвой, ворочая огромными глазами и скалясь острозубым ртом. Мои поджилки трясутся, а холод примораживает подошвы к земле. И единственное желание сейчас — лечь на пол и свернуться калачиком, закрыв голову руками. Неважно, каков будет исход.
— Сюда идут, — шепчет девятая.
— Может, лучше вернёмся? — я подаюсь назад, облизывая замороженные губы. Иней скрипит между зубами. Наверное, на моих очках уже узоры расцвели…