— Ещё один глупый вопрос, — я загибаю палец.
— Не думаю, что я нездорова, — подаёт голос Экорше. — Это всё нервы. Нервы.
— Выглядишь ты и правда неважно, — снова вмешиваюсь я. — Вчера была намного лучше.
— Одноглазая! — Вилма недовольно сдвигает брови. — Ей не станет легче от твоих замечаний!
Меньше всего я хочу ссориться с Вилмой. Поэтому закусываю губу и отворачиваюсь к окну. Бельевые верёвки, качающиеся на ветру, просматриваются сквозь грязное стекло. Хлопковые струны, на которых играет свои песни ветер.
Пусть Вилма делает, что хочет. Я даже скажу ей спасибо за это. Заботиться о третьей у меня нет ни малейшего желания. Даже если она входит в наше «мы».
Экорше опускает голову и кашляет. Кажется, её снова тошнит. Только не сейчас!
— Нам нужна аптечка! — со знанием дела изрекает Вилма, возвращаясь к двери. Но я не поверю в чудеса, даже если эта плита сдвинется силой её мысли.
— Нам нужна вода, — поправляю я. — Прежде всего. Если её вырвет ещё раз, для неё это будет плохо. Но воды нет. У нас осталась самая малость.
— Я знаю, где вода, — неожиданно говорит Экорше.
Мы обе с удивлением поворачиваем головы и сверлим её глазами.
— Видела что-то? — Вилма непонимающе пожимает плечом.
— Слышала, — Экорше пытается улыбнуться, но усмешка выходит жалкой. Её губы покрыты сухими струпьями и кровоточат. — Первый этаж. Недалеко от входа. Можно идти на звук.
— Теперь нам мало этого знания, — я развожу руками. — Всё равно мы не сможем отсюда выбраться.
Вилма, кряхтя, налегает на плиту, пытаясь вытеснить её из проёма, но она не поддаётся ни на йоту. Проход закупорен намертво. Мы теперь — как тройка джиннов в двухкомнатной бутылке.
— Вот так, девушки, — подытоживает она. — Хрен вам с маслом, а не вода.
— Если только из окна прыгать теперь, — Экорше невесело ухмыляется.
Ветер врывается в комнату, прогоняя запах рвоты. Скачет на обрывках занавесок, шелестит обоями, раскачивает бельевые верёвки. На одной из них уныло мотается забытая майка: серая, погрызенная временем. Она похожа на забытые кем-то крылья.
— Балкон! — осеняет меня.
— Что?
— Балкон, — я двигаюсь по комнате к болтающейся на одной петле двери.
Утро сочится в окно второго этажа сквозь покорёженные жалюзи и ложится на подоконник косыми полосами. Отметины на стекле становятся тенями на стенах. За окном простирается полоса кустарника — унылое зрелище. Ветви, торчащие в небо, похожи на щетину. На заднем плане бугрится кратерами раздолбанная дорога. На осколках асфальта виднеется стёртая двойная полоса. Когда-то здесь жили люди, а под их окнами за узким палисадом сновали машины. Какой, интересно, была их жизнь?
Странно об этом думать сейчас, когда смерть дышит в затылок и вот-вот сбреет тебя своей косой. Очень странно.
Я снова дёргаю пальцем, и боль простреливает ладонь. Щёлк-щёлк. Лимфа выходит из круглой раны и стекает с пальцев. Моя рука, пробитая гвоздём, в отвратительном состоянии. Щёлк-щёлк. Я наказываю себя этой болью.
Щёлк-щёлк. Пустая коробка из-под армадола показывает выдвижную ячейку, как язык, и тут же ныряет обратно. Щёлк-щёлк. Рука болью вопит о пощаде. Не отказалась бы я сейчас от таблеточки армадола.
Мы очень устали. Все трое. Нужно поспать хотя бы час — пусть часы здесь измеряются лишь личным восприятием.
Я оглядываю маленькую комнату с облезлыми стенами. Принцесса сидит на корточках в углу, пытаясь водрузить треснувшие очки на распухшее лицо. Зара ходит кругами, словно пытаясь что-то вспомнить. Наверное, так оно и есть. Прошлым вечером я сама всё бы отдала за пару жалких образов былого.
Но сейчас я бы предпочла кое-что забыть. Кое-кого.
Мы похоронили Нетти под раскидистой берёзой, в глубине зарослей акации. Раскопали землю ржавой трубой и гнутым листом фанеры и опустили её тело в могилу с кривыми стенками. Она глядела в небо окровавленными глазами, словно надеясь на пощаду свыше. На второй шанс… Но жизнь никому не даёт права начать всё с нуля. Даже если тебя жестоко убили. Теперь она будет вечно слушать песни дождя, скачущего по листьям, и шёпот ветра.
Она не должна была уходить так рано. Это я во всём виновата. Я не успела…
Я снова жму на кнопку выдачи таблетки. Пустой язычок вылезает из пластмассовой расщелины и прячется. Щёлк-щёлк. Если у Принцессы не всё так страшно, то с моей раной надо срочно что-то делать. Её даже обработать нечем!
— Ты успокоилась? — на плечо ложится тёплая ладонь.
Чужое дыхание колышет волосы над ухом. Оно похоже на нагретый ветер. Я не хочу расспросов. Я мечтаю просто успокоиться. И забыть залитые кровью глаза, что смотрят в небо.
— Зара, — выдыхаю я, обернувшись.
— Помешала?
— Н-нет, — я продолжаю щёлкать коробочкой от армадола. Мне хочется культурно послать Зару подальше, но слова льются сами собой. — Наверное, это было неизбежно. То, что я не успела к ней.
— Не обвиняй себя, — Зара присаживается на подоконник рядом со мной. Старый пластик прогибается, но выдерживает нас обеих. — Мы сейчас не в том положении, чтобы предаваться унынию. Ты сделала всё, что могла.
— Нет, не всё. Надо было идти быстрее. Надо было не бежать за тросом. Я многое могла сделать, но не…
Я сжимаю губы, останавливая поток мыслей. В носу чешется. Слюна становится солёной и тягучей. Вот-вот расплачусь, как ребёнок.
— Мне тоже тяжело, Коррозия, — выдыхает Зара, двигаясь ближе. — Я оставила позади двоих и не вернулась за ними.
— Ты хотя бы пыталась.
— И ты пыталась тоже, — Зара гладит моё плечо. Блики играют в её круглых глазах, и мне кажется, что она тоже готова разрыдаться.
Я накрываю её руку своей. Наши пальцы переплетаются, и мне становится легче.
— Поцелуйтесь ещё, — фыркает Принцесса из своего угла. — Тошнит от этой наигранности.
Мы давно не обращаем внимания на её едкие комментарии с поводом и без. Это — лишь её защита, не более того. Принцессу нужно разворачивать, как конфету в жёсткой фольге. Она привыкла жить, ощетинившись. Выставив колючки, как напуганный ёж. Странно, но когда я предложила ей записать такое в блокнот, она разозлилась. И, конечно, этого не сделала.
— Знаете, — признаюсь я, — у меня такое ощущение, что это происходит со мной не впервые.
— Что именно? — Принцесса выгибает рассечённую бровь и морщится от боли.
— То, что я не успеваю, — отвечаю я. — Я уже упускала кого-то. И не раз.
— Сериал для домохозяек, — комментирует Принцесса. Она поднимается, хрустя коленками. Её очки-бинокли сверкают, как фары дальнобойного грузовика. — Хватит розовых пузырей! И без этого дерьма здесь достаточно.
— И что ты предлагаешь? — я стараюсь держать себя в руках. Нервы Принцесса сверлит основательно.
Принцесса молчит, насуплено сложив руки на груди. Ей нечего ответить. Как и нам. Для того чтобы предлагать варианты решений, нужно куда-то стремиться. Нам тянуться некуда. У человека, потерявшего себя, точек отсчёта и преткновения быть не может. А у того, кто внезапно обнаружил себя на огороженных руинах и вынужден участвовать в кровавой игре — тем более.
— Ну, так? — переспрашиваю я сурово.
— Просто заткнуться и посидеть в тишине, — наконец, отвечает Принцесса. Её слова летят сквозь сжатые зубы.
— У меня есть идея получше, — отвечает Зара.
Она открывает свой рюкзак и долго шарит внутри. В конце концов, извлекает оттуда три металлических тюбика, похожих на упаковки крема для лица.
— Это что? — настороженно произносит Принцесса, вытягивая длинный палец.
— Я полагаю, еда, — Зара невозмутимо поводит плечом.
— Еда?! — изумляюсь я. — У тебя в рюкзаке была еда?!
Зара краснеет, словно мой вопрос доставил ей дискомфорт.
— Откуда это у тебя? — продолжает допрос Принцесса.
— Тебе бы прокурором работать, — Зара отмахивается. — Разве это важно?
— Конечно, — Принцесса злится, и её раздражение накаляет воздух. Одежда того и гляди воспламенится. — Здесь важно всё.
— Я нашла это в том тёмном коридоре, — Зара заметно мрачнеет. Допрос не доставляет ей удовольствие, и неудивительно. — Там, где тебя избили.
— Что-то я не помню, чтобы ты по полу шарила, — Принцесса с подозрением кривится. Её руки высекают из воздуха искры.
— Конечно, не помнишь, — Зара поднимает глаза. — Потому что ты была без сознания.
Я отворачиваюсь и начинаю таращиться в окно. Мёртвая улица шелестит цветущим кустарником, искрит пятнами листьев. Ничего интересного. Но куда лучше, чем слушать чужой спор.
— Мутная ты какая-то, — Принцесса недовольно поправляет очки. — Сначала трос. Потом — еда. Мне продолжать?
— Кто-то хотел заткнуться, — голос Зары неожиданно становится твёрдым и уверенным. — Пожалуйста, сделай это, пока я прошу по-хорошему.
К моему удивлению, Принцесса прекращает словесный понос и закусывает губу.
— Извини, — бормочет она сухо. — Здесь всё не так.
Она отходит в свой угол, садится на пол и достаёт из рюкзака блокнот. Шелестит смятыми страницами. Потом начинает делать запись, энергично размахивая карандашом.
— Поешь, Принцесса, — говорит Зара мягко.
— Окей, официант! Я не отказалась бы от пачки чипсов, бигдака, вишнёвого пирога и диетической колы, — проговаривает Принцесса, усердно скрипя карандашом.
— Диетической?! — изумляюсь я. — Но зачем, при таком-то наборе?!
— Чтобы совесть успокоить, — невозмутимо заявляет Принцесса.
Я закрываю рот ладонью и невесело хихикаю. Но Принцессе, кажется, не смешно. Карандаш в её пальцах отплясывает всё быстрее. Белая резинка на его конце мельтешит в воздухе, рисуя тающие линии.
— Так значит, в темноте — еда? — заключаю я.
Зара пожимает плечом и берёт мою здоровую ладонь. С усилием разжимает пальцы. Вкладывает в них тюбик с концентратом и снова сгибает их. Её кожа влажная, скользкая и тёплая.
— Ты должна есть, — говорит она настойчиво.
— Я никому ничего не должна, — бормочу я в ответ. — Ответь на мой вопрос, пожалуйста.