— Ты уже отправила свои документы в приёмную комиссию? — очень к месту спрашивает мама.
— Да. Я решила поступать в Иммортельскую Техническую Академию, — заявляю я, в последний раз собравшись с духом.
Я сказала это! Сердце подпрыгивает и ударяет в подбородок: словно котёнок, играя, бросился на шею, пережав дыхание. Я опускаю глаза и чувствую, как жар окрашивает щёки. Вроде бы, всё как обычно: та же кухня, те же чашки с чаем. У самого окна шумит старая слива, треснувшая пополам. За маленьким отрезком забора, что виднеется промеж ветвей, ходят люди. Обычный день некогда обычной жизни. Только теперь для нас обеих всё будет иначе, и даже воздух покажется иным. Я, наконец, поделила мир на «до» и «после» и шагнула в своё страшное никуда. А маму оставила в её безнадёжном почему.
— Прости, — говорю с неловкостью. Совесть ошпаривает ледяным дыханием кончики пальцев, но я прогоняю последние сомнения. Я сделала это не зря.
Мама напротив меня бледнеет и едва не роняет чашку. Фарфоровое дно неуклюже стукается о блюдце. Капли летят на скатерть. И мне кажется, что я вот-вот заплачу, совсем как в детстве.
Молчание паутиной растягивается в воздухе. В нём — боль и слёзы, страхи предыдущих дней, которые мы пережили вместе. И воспоминания. Чёртовы картинки перед глазами, от которых больно и неловко. Мне хочется забрать свои слова обратно. Или, заткнув рот, унестись прочь, словно меня никогда здесь не было. И словно не наступал этот вечер, томный от сиреневой дымки и запаха цветов, когда я прошла точку невозврата.
— Надеюсь, ты шутишь, Рена, — доносится до ушей голос мамы.
Я мотаю головой, не в силах произнести ни слова. Раскаяние плещется в животе, но в грудь бьёт азарт. Та сила, что скрывалась во мне все эти годы, но не могла освободиться, наконец, нашла выход. И наступила буря. Смерч, крушащий всё на своём пути.
— Повтори, — мать ставит чашку на стол и складывает руки перед собой. После инсульта она шепелявит и выдувает «в» из-за щеки.
— Я буду учиться в Иммортеле, — послушно повторяю я. — Не бойся за меня, мама. Я же талантище.
Молчание снова вырастает между нами стеной. Я осмелилась разорвать то, что связывало нас. Рано или поздно это происходит с каждым. С кем-то — наживую и с кровью, с иными — почти безболезненно. И мама это понимает, но отказывается верить. Я ухожу в самостоятельную жизнь, и ей больно от этого. Настолько больно, что даже глаза блестят.
— Ты не сможешь поступить, — замечает мать. — Там конкурс огромный.
— Я смогу, — противоречу я. — Кем я буду, если не справлюсь?
— И как ты будешь жить там? — мама поднимает бровь. — У меня только пособие. Стипендии не хватит даже на еду!
— Говорят, что времени достаточно и можно подрабатывать, — вру я.
Я действительно не знаю, откуда возьму деньги, и как буду существовать одна, в чужом городе с заоблачными ценами, да вдобавок на чужой квартире. Но я не вижу своего пути отдельно от Митро. Я докажу ему, что достойна быть рядом. И что я — способная, а не просто дурочка, прогулявшая весь год и чудом выпустившаяся.
— Лучше быть лидером в райцентре, чем худшей на большой земле, — замечает мать угрюмо. Она уже не прячет слёзы.
— Да, мама, — отвечаю я, вытирая глаза. — Простые пути всегда лучше. Но не всегда же их выбирать?
Я еду в Иммортель отдельно от Митро, на день позже. Он вообще не знает, что я собралась следом за ним. Интуиция не дала рассказать ему о своём решении и поделиться планами.
Вокзал тонет в вечерней свежести и июльской листве. Окна одноэтажной постройки сияют огнями. На мне — коричневое платье и куртка, а в руках — маленький чемодан с пожитками. Пара книг, деньги и сменное бельё. Предполагается, что я ненадолго вернусь после сдачи экзаменов. До конца августа. Последнего спокойного августа на Родине…
Когда я вхожу в вагон и занимаю место, мне становится страшно от одиночества, опустившегося на плечи. Матери рядом уже нет. Она даже не провожает меня: лишь обняла у дверей. На большее я и не рассчитывала: после инсульта она волочит ногу. Она не добралась бы до вокзала, а обратно — и подавно. И я знаю, что сейчас она плачет. Но, тем не менее, не позволяет себе желать моего провала на вступительных.
Если я выбрала направление, я должна справиться. Для неё.
Я приезжаю в Иммортель вечером следующего дня. Тут же, на вокзале, договариваюсь о посуточной аренде комнаты и еду на место. Девять квадратов, на которых едва умещается разложенный диван, маленькое окно. Ноутбук на подоконнике, пустые стены. Добро пожаловать в новую жизнь, Рена. Теперь тебе есть, где спрятаться!
Смотрю на суетящийся под ногами Иммортель с высоты двенадцатого этажа, и тело охватывает паника. Шипованные оковы по запястьям, цепи по ногам. Я словно танцую над пропастью на тонкой доске. Я сама привела себя сюда — пошла против желаний и возможностей. Сделала вызов судьбе, и теперь болтаюсь на ниточке. И хочется попятиться, вернуться на твёрдую землю и снова обрести себя. Повернуть время вспять и ворваться в прошлое. Но как?!
Хотела ли я этого на самом деле?
Прячься, Рена. Прячься.
— Лиха беда — начало, — говорю я сама себе и прикасаюсь к стеклу, разогретому летом. Город внизу отзывается, замедляя ход. Пусть это станет моей мантрой и моей молитвой на ближайшие дни! До тех пор, пока Иммортель не возьмёт меня в свои объятия.
И потекли напряжённые дни и беспокойные ночи.
Я повторяю про себя заученную фразу каждый вечер, когда ложусь спать. Каждое утро, пока несвежая толпа несёт меня к метро. Каждую ночь, когда потею над книгами. Не помогает: я здесь чужая, как и раньше. Как прыщ на лице города, который нужно выдавить. Нагнаиваюсь, расширяюсь, наливаюсь болью. Того и гляди, лопну и перестану существовать.
Всё происходит так, как я и предполагаю. Мы с Митро пересекаемся на первой консультации. Я нахожу его — угрюмого и серого — в толпе абитуриентов и здороваюсь. Но когда его губы распахиваются, чтобы произнести «здравствуй», он становится ещё мрачнее.
— Я всё-таки решилась, — замечаю я после его сухого приветствия.
— Твоё дело, — Митро пожимает плечом. Слишком спокойно. Слишком безразлично.
Искоса поглядываю на того, кто был для меня главным человеком в жизни. Его теперь не касаются мои проблемы. Он забыл меня в прошлом, как и я — мать. Порезал на клочки наше общее иллюзорное завтра. Я не была для него тем, кем он являлся для меня.
— Ты не рад, что мы будем вместе? — я судорожно пытаюсь удержать уплывающую иллюзию и хватаю ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Послушай, Рена, — говорит Митро, вздохнув, — не время и не место для таких разговоров.
— Два слова, Митро! Я не прошу больше!
— Здесь мы не союзники, Рена, — Митро мрачнеет, а я снова не понимаю смысла его слов.
— О, чёрт! — я срываюсь на крик. Ребята, обступившие нас, глазеют на меня, как на умалишённую, но я не могу себя контролировать. — Ради тебя я оставила мать, родной посёлок и неплохие перспективы, а ты даже не обнял меня?!
Кто-то за моей спиной начинает хихикать. Натужно, со скрипом. Я выгляжу нелепо. Особенно для этих парней и девушек, одетых в богатые одежды. Для них мои перспективы кажутся нулевыми при любом раскладе.
Опускаю голову и таращусь в пол. Я не желаю даже смотреть в их лица!
Чужой город. Незнакомые люди с мутными взглядами. Здесь даже свои становятся обездушенными кусками плоти. Это — не мой рай и не моё солнце, под которым нужно искать место. Я ошиблась. И самое страшное в том, что права на ошибку у меня не было изначально.
— Рена! — Митро смотрит на меня исподлобья. Кажется, что он вот-вот меня ударит.
— Прекращай эти недоговорки! — кричу я в голос, и многоголосое хихиканье за спиной усиливается. Теперь это уже не одинокие смешки, а настоящий оркестр голосов. Карканье голодных ворон. — Скажи всё, как есть!
Митро хватает меня за рукав и выдёргивает из толпы. Тащит сквозь холл к тёмному коридору. Я едва поспеваю за ним, перебирая неудобными туфлями на каблуках. Чувствую себя униженной до невозможности и растоптанной. Вмятой в чужую землю, которая так и не приняла меня.
— Вот сука, — рычит Митро, и последние кирпичики иллюзорного замка падают на землю.
Мы останавливаемся у окна, и я позволяю себе перевести дыхание. За стеклом шепчется голосами и автомобильными шинами чужой город. Иммортель. Огромная, незнакомая планета. Целая Вселенная, где я — ненужный элемент.
— Что ты мне тут устраиваешь?! — Митро выпускает мою руку, и я охаю.
— Всего-то попросила ответить на мой вопрос! — я с вызовом поглядываю на него, потирая запястье.
— Хочешь слышать? — Митро скалится. Чужой Митро, насквозь пропитанный Иммортелем. Я никогда не знала его таким. — Правда, хочешь?! Ну, так вот, Рена, слушай внимательно. Мне не нужна лимитчица. Ты хорошо поняла меня?!
— Что значит «лимитчица»? — я открываю рот в удивлении.
— Рена, — он шумно выдыхает. — Просто оставь меня в покое, ладно?!
— Объясни! — не унимаюсь я. — Объясни, почему? За что?
Отмахнувшись, Митро уходит в темноту коридора. Мне хочется догнать его, упасть ему в ноги, целовать его ботинки, растекаться лужицей из крови и слёз под его подошвами, лишь бы он остался. И я едва сдерживаюсь, чтобы не броситься следом. Ноги, подчиняясь привычным инстинктам, делают два шага, но я вовремя останавливаю себя.
Нельзя.
Фигура Митро погружается в полумрак, а затем снова прорисовывается вдалеке. Он больше не часть моего мира. Он сам выдрал себя из него.
Я кусаю губы. Всё внутри крошится. Разбивается не только сердце, но и мышцы, лёгкие, желудок… Меня переполняют острые шипы осколков. Я задыхаюсь. Вцепляюсь в подоконник, игнорируя порывы неосознанного. Нельзя плакать.
Моего Митро больше нет: его забрал Иммортель. Нужно просто это принять. Как недавнюю смерть моего отца. Когда-нибудь я прощу его.
На консультации мы сидим на разных рядах. Я почти не слушаю профессоров. Произошедшее никак не выходит из головы. По окончанию я стараюсь скорее выйти из зала и смыться в лето. Не выдержу больше его взгляда.