Первые месяцы жизни я провела в больнице, а потом меня поместили на патронажное воспитание в фостерную семью – агентство ждало, когда мое сердце станет здоровым.
Я не помню первые годы жизни, но мне страшно даже подумать, какой стресс пережила я, новорожденная кроха, когда меня извлекли из тепла материнского чрева. Конечно, я не понимала, что такое смерть. Горевала ли я по маме в тот день и в последующие месяцы? Интересно, брал меня кто-нибудь на руки, ласкал, разговаривал со мной или нет? Или я так и лежала одна, никем не любимая, никому не нужная в стерильной белой колыбельке?
У меня нет ответов на эти вопросы и скорее всего никогда не будет. Судя по моему поведению во взрослые годы, по тому, как я вела себя с людьми, подозреваю, что я не испытала в младенчестве чувства любви и привязанности, которые испытывают большинство малышей, чьи матери не умерли при родах.
В четыре года меня удочерили, и у меня худо-бедно появилась семья.
Моя мать работала горничной в одном из отелей Вашингтона, где останавливались приезжавшие в город политики и чиновники. Отец был строителем, и у него были проблемы с алкоголем.
Родители окончательно расстались, когда мне было девять лет. Пожалуй, к лучшему, потому что я слишком часто пряталась под кроватью, когда они ругались. Пронзительный голос матери наполнял меня ужасом, потому что она никогда не прощала отцу, если он спускал в таверне свою получку, и нам грозила голодная неделя.
Отец был неразговорчив. В ответ на все ее обвинения он пускал в дело кулаки. До сих пор я вздрагиваю при звуке разбившегося стекла или опрокинутой лампы.
После ухода отца мы с мамой жили несколько лет в нашей крошечной квартире. Потом он перестал платить алименты. Тогда все вконец вышло из-под контроля.
Глава 5
Не сомневаюсь, что и в вашей жизни были счастливые моменты, которые ярким пятном сияли в вашей памяти, но также бывали моменты, подобные аду на земле.
Я хорошо запомнила 1998 год; тогда мне исполнилось двенадцать, и мама третий месяц подряд не платила за квартиру.
– Пожалуйста, мистер Осборн, – проговорила она в очередной раз в дверях, а сама помахала мне, чтобы я ушла в свою комнату. – Дайте мне отсрочку до следующего платежа. Честное слово, я тогда все оплачу.
– Так вы говорили и в прошлом месяце, – буркнул он, – и в позапрошлом тоже. У меня много желающих на эту квартиру, целая очередь, и я не собираюсь больше ждать. Найдите себе дешевое жилье.
Мистер Осборн сунул маме в руку конверт и вышел.
– Что это? – спросила я из коридора.
Мама, в обтягивающих джинсах и на красных шпильках, прикрыла дверь квартиры, сломала печать на конверте и прочла письмо.
– Извещение о выселении. – Она аккуратно сложила листок и сунула его в конверт. – Это означает, что мы больше не можем тут жить. Надо собирать вещи.
– И куда мы пойдем? – спросила я.
Не на шутку озабоченная, я поплелась за мамой на кухню, где на столе лежала ее сумочка. Она порылась в ней и достала пачку сигарет.
– Пока не знаю, – ответила она и закурила. – Но на худой конец мы всегда можем поехать на запад и жить у моих родителей.
Я видела моих приемных деда с бабкой только два раза в жизни, и мне не слишком нравилась мысль о том, что мы поедем куда-то через всю страну и будем жить у чужих мне людей, которые ни разу не прислали мне поздравительную открытку ко дню рождения. Тут, в Вашингтоне, у меня были подружки; мне нравилась моя школа – ну, впрочем, не всегда.
Мама открыла холодильник. Горевшая внутри него лампочка осветила ее лицо. Оно было спокойным, словно ее заботило лишь, чем она накормит меня на обед. Рисом или опять консервированной кукурузой. Или бутербродами с плавленым сыром «Велвита». Больше там ничего и не было.
Через несколько недель я вернулась из школы и обнаружила, что не могу открыть ключом дверь.
Часа два я сидела возле дома на ноябрьском холоде и ждала, когда мама придет с работы и все уладит.
Но нам больше не позволили вернуться в нашу квартиру. Все наши пожитки были перенесены в подвал дома. Мистер Осборн оставил записку, где говорилось, что, если мы не заберем их в течение тридцати дней, он будет вынужден избавиться от них сам.
Консьерж позволил нам отыскать наши чемоданы и упаковать в них вещи, которые понадобятся нам в ближайшую неделю. Их мы сунули в багажник маминого ржавого «Форда Темпо».
У мамы хватило денег, чтобы заплатить за ночлег в мотеле, но там было грязно и неприятно, а в ванне сидел огромный паук.
На следующее утро я, как обычно, отправилась в школу, а мама на работу. Вечером она забрала меня в молле, когда я делала в ресторанном дворике домашние задания.
– Мы опять будем ночевать в этом мотеле? – спросила я, поставив возле ног свой ранец.
Мама закурила сигарету и выехала с парковки.
– Сегодня не получится. У меня осталось шестнадцать долларов, и нам придется жить на них до пятницы.
– Но сегодня только вторник. Где мы будем спать? Я хочу есть.
Она махнула рукой на заднее сиденье:
– Загляни в мою сумку. Я принесла кое-что с работы. Мне дали это на кухне.
Я протянула руку за сумкой и увидела в ней пластиковый пакет с холодным жареным картофелем, рулетом и контейнер с теплым супом.
Обычно я не любила супы, но так проголодалась, что съела его за три минуты. Мне казалось, что в жизни я не ела ничего вкуснее. Вероятно, до этого меня кормили лишь консервированными супами.
– А как же ты? – спохватилась я. – Ты что-нибудь ела?
– Да, – ответила мама. – Нас кормят в отеле.
– Тебе хорошо.
Она фыркнула и вопросительно взглянула на меня:
– Что ты сказала?
– Спасибо, что ты принесла мне еду.
– Вот именно. Так-то лучше. – Она курила и стряхивала пепел в окно.
Доев суп до последней капли, я захлопнула крышку контейнера и принялась за рулет и картошку.
– Где мы будем сегодня спать? – спросила я, полагая, что мама уже все решила.
Она включила сигнал поворота и свернула на автостраду.
– Не знаю. Вообще-то мы можем переночевать в машине.
– Что? – Тогда я еще не догадывалась, что это было лишь начало нашей проклятой бездомной жизни. – Это невозможно! Ведь сейчас ноябрь! Как же я умоюсь? А еще мне нужно завтра пойти в школу в чистой одежде!
Она выехала на среднюю полосу и нажала на газ.
– Хватит ныть. Мы отыщем стоянку, на которой можно зайти в помещение и отдохнуть. Там есть туалет и душ. У тебя ведь есть с собой книжки? И плеер?
– Там батарейки сдохли, – мрачно ответила я, потому что мне не нравилась наша ситуация. Ужасно не нравилась.
– Ну, и ладно. Обойдешься. Сейчас у меня нет денег на новые.
Я положила локоть на дверцу и схватилась ладонью за лоб.
– Почему мы не можем просто поехать домой? Я хочу домой!
На ее челюсти заходили желваки, и она еще крепче сжала руль.
– Думаешь, я этого не хочу, Надия? Но я сейчас в безвыходном положении, у меня в кошельке только шестнадцать баксов. Если тебе хочется сделать кого-то виноватым, посмотри на своего проклятого папашу.
– Но его тут нет! – рыдала я.
– Верно! – Мама долго молчала и заговорила уже спокойным голосом: – Но я с тобой, и я делаю все, что могу, так что не огорчай меня. В багажнике лежат спальные мешки, и мы с тобой переночуем в машине на автостоянке. Ты просто представь себе, что мы с тобой отправились в интересное путешествие.
Она быстро вела машину по автомагистрали, а я положила ноги на приборную панель и угрюмо молчала.
Глава 6
Среди ночи я проснулась от грохота – кто-то злобно стучал по крыше нашей машины. Не знаю, в котором часу это было. Я лежала на заднем сиденье, свернувшись в клубочек. Стряхнув остатки сна, я села и зажмурилась от ослепительного света, направленного мне в лицо.
– Какого черта тебе надо? – закричала мама.
Мало что понимая, я заслонила глаза рукой. Кто там, коп? Хочет проверить, кто в машине?
Мама села за руль и закричала на темный силуэт, стоявший возле ее окна:
– Катись отсюда!
В моем животе взорвался жгучий страх, когда я осознала, что тот дядька не коп и что мама вела себя как бешеная собака, загнанная в угол. Тут в окно возле моего лица забарабанил второй мужчина, и я заорала от страха:
– Мама!
– Деньги есть? – спросил у меня дядька и нажал на ручку дверцы, пытаясь ее открыть. Слава богу, она была заперта.
Мама моментально повернула ключ в замке зажигания и вдавила в пол педаль газа. Заскрежетали шины; я уверена, что они оставили следы на площадке.
Я рыдала и никак не могла остановиться. Мы выехали на автостраду.
– Кто они такие? – спросила я.
– Не знаю, – ответила мама. Ее пальцы с длинными ногтями, покрытыми красным лаком, так крепко сжимали рулевое колесо, что побелели костяшки. Она с тревогой всматривалась в зеркало заднего вида.
Я отпихнула от себя спальный мешок и набрала в грудь воздуха, чтобы остановить льющиеся слезы и успокоить бешеный стук сердца.
– Было страшно, – сказала я. – Мне не хочется туда возвращаться.
– Мы и не вернемся.
Мама не сбавляла скорость. Думаю, мы ехали со скоростью восемьдесят миль в час, не меньше.
Тут я услышала вой сирены, обернулась и увидела красные и синие огни, догонявшие нас.
Глава 7
– Пожалуйста, предъявите ваши водительские права и документы на машину, – сказал полицейский, когда мама опустила стекло.
Он посветил фонариком на заднее сиденье и направил луч на меня. Как и в прошлый раз, я зажмурилась и загородилась рукой от ослепительного света, от которого было больно глазам.
– Это ваша дочь? – спросил коп.
– Да. – Мама рылась в сумочке, отыскивая права. Я заметила, что у нее дрожали руки. Коп убрал от меня луч фонарика и стал изучать водительские права, которые она отдала ему.
От страха меня едва не стошнило. Мне хотелось поехать домой.