Кроме того, мне стало интересно. Когда там, в озере, мы говорили с моей пятилетней дочерью, казалось, Меган знала о моей жизни слишком много. Она казалась чрезвычайно мудрой, как будто это не я была ее матерью, а она – моей.
Наверное, когда Меган умерла, она испытала настолько же сильные эмоции, как и я, нечто, не укладывавшееся в картину моих знаний об этом мире или о том, что есть вокруг. Только дочери не было в живых уже целый год, а я побыла на том свете лишь короткое время.
– Почему? – спросила я мать, стоя на крыльце дома, где прошло мое детство, и нервно передергиваясь. Я прошла огромный путь. И не могла не задать вопрос, который преследовал меня всю мою жизнь. – Почему ты ушла? Ты что, не знала, сколько боли ты нам причинила?
На лице мамы отразилось беспокойство.
– Почему? Это очень сложный вопрос, Софи. Думаю, тебе лучше войти, и тогда мы сможем обо всем поговорить.
Сделав шаг назад, она открыла мне проход.
Что ж, самое время.
Глава 24
Пока мама запирала за собой дверь, я с беспокойством рассматривала знакомые цветочные обои в прихожей, стеклянную банкетку и ободранные крючки для одежды в гардеробе, а также резные дубовые перила на широкой лестнице. Мне было физически больно смотреть на все это, потому что эти вещи напоминали мне о той счастливой жизни, которую я когда-то знала. До того, как все рухнуло.
В доме было тихо. Ни работающего радио или телевизора, один только шум моря влетал в открытое окно гостиной.
Мне было интересно, как моя мать смогла столько лет прожить в этом гигантском старом доме в одиночестве, но тут я вспомнила, что она вообще предпочитала быть одна, иначе никогда бы нас не оставила.
– Проходи на кухню, – сказала мама. – Я как раз собиралась поставить чайник. Ты выглядишь неважно, так что чашечка чая тебе точно не помешает.
Решив держать себя в руках, я последовала за ней.
Стены кухни были выкрашены в желтый, а на них красовались шкафы из вишневого дерева, а посередине возвышался стол с новенькой столешницей из гранита. На окнах были резные наличники зеленого цвета. Рядом с задней дверью стоял высокий встроенный книжный шкаф, где мама хранила кулинарные книги – раньше его тут не было. Кое-что из обстановки изменилось. Исчез стол в стиле 50-х годов с белой столешницей и сверкающими хромированными ножками.
– Когда ты купила этот шкаф? – спросила я, проведя рукой по дереву. – Он восхитителен.
– Правда? – ответила она. – Всегда считала, что этому старому домику под стать исключительно мебель в традиционном стиле.
Мама права. Дом был в стиле эпохи викторианской Англии. Зачем здесь нужен стол с алюминиевыми ножками.
– Садись, пожалуйста, – сказала мама и зажгла конфорку.
Я потерла руки и села, думая, как долго еще мы будем соблюдать эти ритуалы вежливости, прежде чем она, наконец, ответит на мои вопросы и сможет все со мной обсудить.
Пару минут мама что-то искала по всей кухне. Наконец она нашла чайные пакетики и промыла чайник.
– Может быть, ты удивишься, – сказала мама, – но я всегда была в курсе событий твоей жизни. Твой отец мне все рассказывал, особенно когда случилось несчастье с Меган.
У меня аж сердце дрогнуло, так неожиданно это оказалось для меня, особенно то, что моя мать говорила про Меган.
– Рассказывал? Вы что, поддерживаете связь?
Папа никогда не говорил об этом.
– Да, – ответила она. – Я знаю, тебе трудно это принять. Мне очень жаль, Софи. Мне грустно, что я так и не успела познакомиться с Меган.
У меня в горле запершило. Я ни слова не могла вымолвить. Мне все еще было больно говорить о дочери, а еще больнее оттого, что моя мать отсутствовала все эти годы и даже не послала открытку с соболезнованиями, хотя знала, что происходит… Лучше не стало. И, конечно же, я ничуть не была заинтересована сглаживать ее вину.
Мама одарила меня взглядом, в котором читалось все, кроме одобрения.
– И о твоих сложных отношениях с отцом я тоже знаю. Что вы не близки, и ты к нему даже не приезжаешь погостить.
Я закрыла глаза и провела ладонью по лбу.
– Знаешь, мам, уж кому-кому, но только не тебе говорить о том, что кто-то к кому-то не приезжает погостить. И, пожалуйста, не говори со мной, как с провинившимся ребенком. Когда ты от нас ушла, ты сама добровольно отказалась от этого права. А то, какие у нас отношения с папой, не твое дело.
Впрочем, это было не совсем верно. Я пришла сюда, чтобы понять, какие же у меня отношения с моими родителями. Я хотела бы знать, почему мама нас бросила. Почему меня бросили все – и Майкл, и Меган. Мне нужно было понять, что произошло между моими мамой и папой.
Почему папа не любит меня так, как Джен?
У меня было неприятное ощущение, что ответ на этот вопрос я почему-то знаю уже. И всегда знала.
Но действительно ли я готова услышать его сейчас?
Мама поставила на стол чашки с чаем и посмотрела мне прямо в глаза.
– Ты не виновата, что сердишься, но ты пришла за ответом, так что если хочешь услышать всю историю, то это очень даже мое дело, потому что я единственная, кто знает всю правду.
Я откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. Океан по-прежнему шипел и рычал, разбивая свои гигантские волны о скалы.
– Ты же знаешь, что папа никогда меня не одобрял? – спросила я. – Ему не нравилось, с кем я дружила. Он все время говорил, что я слишком упряма. И ему до сих пор не по душе, что я писатель. Папа всегда был против этой профессии. «Выбери что-нибудь более приземленное», – часто говорил он мне.
Я покачала головой.
– Он никогда не относился ко мне так, как к Джен. Этой даже убийство могло с рук сойти. Да он бы что угодно ради нее сделал, а вот ради меня никогда.
Мы с мамой встретились взглядами.
– А ты… Ты была совсем другой, и я до сих пор так и не поняла, почему ты от нас ушла. Я винила во всем папу. Думала, что это его вина. Ну не моя же.
Мама села.
– Твой отец – хороший человек, Софи. Да, ваши отношения никогда не были идеальными, но он правда тебя любит.
Я усмехнулась.
– Ты серьезно?
И тут я вдруг вспомнила наш с папой последний телефонный разговор. Он проявил сострадание, и меня это очень удивило. Пожалуй, так папа со мной говорил впервые.
Но опять же, больше он не звонил. Как, собственно, и я.
– Если он такой прекрасный человек, – сказала я, – почему тогда ты ушла? Почему ты ушла и не вернулась?
В маминых голубых глазах отразилось беспокойство, и она помедлила, а потом произнесла тихо:
– Так было нужно. Попытайся понять. Мне очень нужно, чтобы ты поняла меня.
– Ну, прости, конечно, но понять тебя я пока что не в силах.
Мама сильно побледнела.
– Пожалуй, налью тебе чая.
Она встала и подошла к плите.
– Разговор займет время.
Я села поудобнее и подготовила себя к предстоящей беседе – поговорить по душам нам с мамой нужно было уже ох как давно. Я должна была знать, что у них с отцом случилось на самом деле.
И, говоря «отец», я не имею в виду того, кто меня вырастил.
История Коры
Глава 25
Софи, я помню каждый драгоценный момент, проведенный вместе с твоим отцом, как будто все это было лишь вчера. Я не знаю, с чего начать. Нужно рассказать так много.
Думаю, я начну с лета 1960 года, вскоре после того, как мне исполнилось двенадцать, потому что все изменилось именно тогда…
Глава 26
Был последний день летних каникул и первый день, когда твой отец изменил мою жизнь, дорогая.
Я поужинала и встала из-за стола. Поблагодарила маму и сказала, что собираюсь прогуляться.
Проигнорировав звук тарелок в раковине, я схватила свитер и бросилась на улицу.
Солнце висело низко, и вечерний воздух холодил щеки.
Я подбежала к дому Питера, взобралась на крыльцо и постучала в дверь. На пороге появилась его мать.
– Здравствуй, Кора.
– Может ли Питер выйти?
Она повернулась и крикнула куда-то вверх:
– Питер! К тебе пришла Кора!
Почти сразу же по лестнице скатился Питер, снял с вешалки свою куртку и отпихнул в сторону вторую дверь. Та скрипнула, а потом захлопнулась за его спиной.
– Что ты ела на ужин? – спросил Питер, сунув руки в карманы.
– Жаркое из свинины. А ты?
– Жареного цыпленка.
– Везунчик.
Мы оба посмотрели в сторону дома Мэтта. Я подумала: доел ли он уже ужин? Отец всегда заставлял Мэтта мыть за собой посуду, прежде чем отпустить его гулять.
– Пойдем на задний двор? – спросил Питер.
– Пойдем.
И мы понеслись вприпрыжку к другой стороне дома, наперегонки ринувшись к качелям, привязанным к ветке огромного старого дуба.
– Ты первая, – сказал Питер. – Держись крепче.
Я залезла на качели и обхватила руками шину, из которой они и были сделаны. Старые канаты со скрипом терлись о кору, а Питер все раскачивал и раскачивал качели, и те описывали головокружительные виражи.
– Хватит! Хватит! – закричала я, смеясь и визжа, понимая, что, как только сойду с качелей, меня тут же начнет тошнить.
Питер обхватил мои коленки.
– Вот. Видишь? Все.
Он улыбнулся мне.
– Слава богу, – отдышавшись, сказала я.
Изо всех сил постаралась сосредоточиться на его лице. Голова кружилась, но я все еще могла видеть желтые крапинки на радужке его карих глаз. И чувствовать тепло его рук на своих коленях.
Рядом с Питером мне всегда было комфортно.
И лишь мгновения спустя мне в глаза бросилось нечто, и я посмотрела в сторону дома.
– Это Мэтт, – сказал Питер. В его голосе я различила еле заметное разочарование.
У меня же от волнения засосало под ложечкой – или не от волнения, а от того, что я только что покаталась на качелях. Не знаю. Но я понимала, что сейчас придет Мэтт, и все будет потрясающе.
Он бежал к нам, летел сквозь воздух, словно самолет, свистел, словно торпеда, рассекающая волны.