Нет, этого не может быть. Не может. Только не с Меган.
– Миссис Уитмен, с вами все в порядке? – наклонилась ко мне доктор Дженкинс через стол.
– Да, все хорошо, – ответила я, хотя на самом деле мне хотелось разрыдаться прямо тут. Мою грудь сдавило ощущение страха – я представила себе, что будет с Меган в ближайшие месяцы. Я знала о раке достаточно, чтобы понять, что вылечить ее будет очень трудно. И придется пройти через все круги ада, чтобы потом ей стало хоть чуточку легче.
Но Меган всего лишь ребенок. Сможет ли она когда-нибудь справиться со всем этим? А как с этим буду справляться я?
– Вы сказали, что сразу же хотели бы начать лечение, – произнес Майкл, наконец найдя слова. – А что, если мы против? Если мы хотим посоветоваться еще с парой врачей?
Я быстро взглянула на мужа, удивляясь ноткам упрека, которые услышала в его голосе.
– Вы, безусловно, имеете право проконсультироваться с другими врачами, – спокойно ответила доктор Дженкинс. – Но я настаиваю на немедленной госпитализации Меган. Промедление опасно для ее жизни.
Майкл встал и начал ходить по кабинету. Казалось, он хотел махать кулаками.
– Все так ужасно? – спросила я. – Неужели подождать нельзя совсем?
Взглянув в глаза врача, я ощутила доверие к этой женщине, а та, в свою очередь, постаралась меня утешить.
– Конечно же, у вас есть время, – сказала доктор Дженкинс. – Но лечение должно быть начато своевременно. Кроме того, важно, чтобы вы смотрели на ситуацию с оптимизмом. У вас впереди трудная битва, но надежду терять не стоит. Показатель эффективности лечения лейкемии у детей – более семидесяти пяти процентов. Как только Меган будет госпитализирована, мы подготовим наиболее подходящий из возможных вариантов лечения. Она сильная девочка. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы болезнь перешла в стадию ремиссии.
– Спасибо, – сказала я, мой голос дрожал совершенно бесконтрольно.
Я встала и вышла из кабинета в оцепенении. Майкл остался поговорить с доктором. А я в этот момент думала, каким образом смогу объяснить все это Меган.
Глава 7
В мире нет ничего такого, что можно сделать или сказать, чтобы облегчить шок родителя, только что узнавшего, что у его ребенка – рак.
Самое сильное желание каждого родителя – и самая глубокая внутренняя потребность – защитить от бед собственное дитя. Но когда речь идет о такой болезни, как лейкемия, вы становитесь бессильны. Нет никакого способа, чтобы ее остановить, и все, что вы можете сделать, – отдать своего ребенка в руки врачей и медсестер, которые станут упорно трудиться, чтобы спасти жизнь. Вы беспомощны, напуганы, убиты горем и озлоблены на весь мир. А еще через какое-то время все начинает казаться вам плодом вашего собственного воображения. Кошмарным сном, вот только вы почему-то все никак не можете проснуться.
За первые пару дней в больнице было сделано бесконечное множество рентгенов, взято анализов крови, поставлено капельниц, и, наконец, весьма болезненный поясничный прокол – чтобы выявить наличие раковых клеток в спинномозговой жидкости.
Мало того, что нам с Майклом пришлось разобраться во всех анализах и процедурах, мы еще и были вынуждены изучить все эти пункции спинного мозга, способы химиотерапии и ее побочные эффекты, выяснить про облучение и трансплантацию стволовых клеток. Кроме того, нужно было сообщить друзьям и семье эту печальную новость. Все поддерживали нас и старались помочь – за исключением, разве что, моего отца, который, конечно же, предпочел сохранить дистанцию и в этом случае.
Просто послал открытку с пожеланием скорейшего выздоровления Меган. И все.
Я постаралась не думать о нем, потому что мне нужно было быть сильной для дочери.
Я пообещала себе, что никогда не стану плакать в присутствии своей девочки. Поэтому рыдала только в больничной душевой (я не уезжала домой) или когда Майкл отправлял меня купить что-нибудь поесть. Во время этих коротких вылазок за пределы онкологического отделения я пряталась где-то на пару минут и рыдала, как раненый зверь, а потом спешила в столовую, чтобы перекусить.
Медсестры каждый день говорили, что мне нужно поддерживать свое здоровье. Необходимо регулярно есть. Сейчас, во время терапии, Меган очень восприимчива к инфекции – если у моей дочери подскочит температура, это может ее убить.
Так что я ела.
Каждый день.
Майклу было трудно справиться с тем, что обрушилось на нашу семью. Может быть, все это напомнило ему о трагедии, случившейся с братом. Бывали дни, когда он заявлялся в больницу только поздним вечером, и пару раз от него пахло алкоголем.
Однажды ночью мы спорили о том, нужно ли сказать Меган, что ее может тошнить. Майкл был категорически против, я была другого мнения.
Настаивала на том, что не стоит ничего скрывать от дочери. Меган нужно знать: мы никогда не будем ей лгать и всегда будем рядом, как бы плохо ей ни пришлось.
Мы так и не пришли к единому мнению, но я все равно сказала дочери правду.
Весь следующий день Майкл со мной не разговаривал.
– Я не хочу, чтобы у меня выпали волосы, – сказала мне Меган однажды. Мы ждали медсестру, которая должна была вколоть моей дочери необходимые лекарства. – Хочу домой, – тихо продолжила Меган.
Мне понадобились все мои внутренние резервы, чтобы произнести ответ без дрожи в голосе.
– Я знаю, будет трудно, дорогая, – сказала я. – Но у нас нет выбора. Если тебя не будут лечить, то тебе не станет лучше, а нам обязательно нужно, чтобы ты поправилась. Я обещаю, что буду здесь с тобой все время. Я люблю тебя. Ты храбрая девочка, и мы вместе пройдем через это. Ты и я.
Она поцеловала меня в щеку и ответила:
– Хорошо, мам.
Я прижала Меган к себе так крепко, как только могла, поцеловала в макушку и молилась, чтобы лечение не было для нее слишком болезненным.
Волосы у Меган все же выпали, и от химиотерапии ее очень сильно тошнило, но через четыре недели наступила полная ремиссия.
Никогда не забуду день, когда пришли результаты анализов.
На улице лил дождь как из ведра, а небо было цвета золы.
Я стояла у окна детской комнаты в больнице, глядя на потоки воды, стекавшие по стеклу, а Меган играла со своей куклой за столом. Я сказала себе – что бы ни случилось, мы это переживем.
Мы будем бороться дальше.
И мы обязательно победим болезнь.
Потом в комнату вошла доктор Дженкинс с планшетом под мышкой и улыбнулась мне. По одному ее взгляду я поняла: новости хорошие, и мне стало так хорошо, что аж дыхание перехватило.
Я упала на колени, обхватила голову руками и заплакала.
Это был первый день за все время лечения, когда я не стала скрывать своих слез от Меган. Она перестала играть с куклой и положила свою маленькую нежную ручку мне на спину.
– Не плачь, мам, – сказала она. – Все будет хорошо. Вот увидишь.
Я засмеялась, глядя на нее снизу вверх, и заключила дочь в объятья.
Глава 8
После короткого периода восстановления Меган начали делать постремиссионную терапию – ей регулярно вводили еще несколько химиотерапевтических препаратов, чтобы предотвратить рост отдельных раковых клеток.
Я хотела бы думать, что наша жизнь вернулась в нормальное русло, но перед лицом угрозы смерти Меган знала – прежнее понятие «нормальный» исчезло для нашей семьи навсегда. Жизнь изменилась в гораздо большей мере, чем мне казалось.
С этого дня я стала любоваться окружающей меня красотой чаще, чем когда-либо до этого. Я лелеяла каждый момент, находила радость в мельчайших удовольствиях, потому что поняла, насколько удивителен этот дар под названием жизнь.
Я наслаждалась счастьем, пока мы были вместе, зная, каким оно бывает драгоценным и хрупким. Иногда смотрела на небо и наблюдала, как облака несутся по бесконечному голубому небосклону, и мне хотелось плакать от этого величественного зрелища.
Мы жили в прекрасном мире, и я чувствовала себя такой счастливой, что у меня есть Меган. Я узнала, что я сильнее, чем раньше о себе думала, и Меган тоже. Она победила в этой сложной борьбе и стала моим героем. Я уважала и восхищалась ею – больше, чем я кого-либо уважала или кем-либо восхищалась. Я была в восторге от нее.
Кроме того, друзья и семья помогали и поддерживали нас, и я увидела, как мне невероятно повезло с их щедростью и состраданием. Все это было для меня так удивительно, и мне казалось, что на меня снизошло благословение свыше.
Может быть, сейчас я говорю что-то странное, но я иногда чувствовала, что рак Меган, несмотря на то что ей было больно, все же принес что-то хорошее. Он научил нас так многому в жизни. Я выросла как личность – и Меган тоже, – и я знала, что мы с ней обе изменились глубоко в душе и наше будущее теперь будет иным.
А немного позже я поняла, что не ошиблась.
Потому что впереди нас ждало нечто столь же волшебное, сколь и загадочное.
Глава 9
Следующие два года я помогала Меган пережить последствия ее постремиссионной терапии и лелеяла каждый драгоценный момент с ней, греясь радостью нашего существования.
Майкл реагировал неоднозначно.
Конечно, он был вне себя от радости, когда нам сообщили, что у Меган ремиссия. Мы отправились праздновать в «Disney World»[6] на все выходные. Но постепенно, с течением времени, так как проходили недели, а визитам к доктору, пилюлям и анализам крови, казалось, нет конца, Майкл начал отдаляться от нас.
Он стал пить по вечерам, после работы. Разумеется, Майкл никогда не напивался так сильно, чтобы это было заметно со стороны, но достаточно, чтобы он изменился где-то в глубине души.
Майкл стал реже улыбаться (ах, как я скучала по его улыбке) и предоставил заниматься лечением Меган мне одной. Не ходил к докторам, не интересовался графиком приема лекарств. Всем этим приходилось заниматься исключительно мне.