Глава 7
Никто не способен сказать или сделать что-либо, способное облегчить боль родителя, узнавшего, что у его ребенка рак.
Самое большое желание каждого родителя, его глубочайшая внутренняя нужда — защитить своего ребенка от любого вреда. Такая болезнь, как лейкоз, отбирает эту способность. Нет способа остановить недуг, когда он уже начался, и можно только лишь всецело довериться врачам и медсестрам, не покладая рук работающим над спасением жизни ребенка. Родитель чувствует себя беспомощным, испуганным, убитым горем и озлобленным. Иногда думает, что все это происходит не по-настоящему. Всё кажется дурным сном. Хотелось бы, чтобы так и было, но проснуться никак не получается.
Первые несколько дней в больнице превратились в бесконечную череду рентгенов, заборов крови, внутривенных инъекций и в конечном итоге болезненную пункцию[4] спинного мозга для выявления раковых клеток в спинномозговой жидкости.
Мы с Майклом не только следили за ходом всех анализов и процедур, но и узнавали многое о биопсии, химиотерапии и побочных эффектах, а также о радиолечении и трансплантации стволовых клеток. Вдобавок нам пришлось оповестить друзей и членов семьи. Все как могли поддерживали нас и приходили нам на помощь. Все, кроме моего отца, который, как всегда, предпочел держаться на расстоянии.
Он отправил открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, и этим ограничился.
Тем не менее, я постаралась задвинуть мысли о нем в угол своего сознания, потому что мне было необходимо оставаться сильной ради Меган.
Я пообещала себе, что никогда не расплачусь при ней. Вместо этого я плакала в больничном душе (домой я не уезжала), или когда приезжал Майкл и отправлял меня поесть на первый этаж. Во время этих кратких отлучек из онкологического отделения я на несколько минут закрывалась в туалете и изливала всю накопившуюся в сердце боль, прежде чем спуститься в кафетерий и постараться проглотить хоть что-нибудь.
Мне говорили, что есть очень важно. Медсестры ежедневно напоминали мне, что я должна оставаться здоровой ради Меган, потому что во время лечения её иммунитет будет очень слаб перед возможными инфекциями, и жар может привести к смертельному исходу.
Поэтому я ела.
Ела каждый день.
Майклу было тяжело справляться с болезнью Меган. Возможно, его поведение имело отношение к той самой потере брата в двенадцатилетнем возрасте. Иногда он допоздна не появлялся в больнице, а несколько раз я слышала исходивший от него запах виски.
Однажды ночью мы поспорили, что скажем Меган. Он не желал говорить дочери, что от химиотерапии её может начать тошнить. А я настаивала, что мы всегда должны быть с ней честны. Ей нужна уверенность в том, что мы всегда скажем ей правду и будем рядом вне зависимости от того, как плохо ей станет.
Мы так и не пришли к соглашению, но я все равно рассказала Меган правду.
После этого Майкл целые сутки не разговаривал со мной.
— Я не хочу, чтобы мои волосы выпадали, — однажды днем сказала мне Меган, когда мы ждали медсестру с уколом смеси цитарабина, рубомицина и этопозида[5]. — Я хочу домой.
Я собрала все силы, чтобы сохранить ровный тембр голоса.
— Я знаю, что будет тяжело, сладкая моя, — ответила я, — но выбора у нас нет. Если ты не будешь лечиться, тебе не станет лучше, а нам нужно, чтобы ты выздоровела. Обещаю, что всегда буду рядом с тобой и буду любить тебя. Ты смелая девочка, и мы сможем через это пройти. Мы преодолеем болезнь вместе. Ты и я.
Она поцеловала меня в щеку и сказала:
— Хорошо, мама.
Я как можно крепче обняла её, поцеловала в макушку и помолилась, чтобы лечение не было слишком болезненным.
Волосы Меган выпали, и ей было очень плохо от химиотерапии, но за четыре недели она вошла в ремиссию[6].
Я никогда не забуду тот день, когда пришли результаты анализов.
Лил проливной дождь, а небо по цвету сравнялось с пеплом.
Я стояла у окна в игровой комнате больницы и смотрела, как струйки дождя сбегают по стеклу, а Меган в одиночестве играла с куклой за столиком. Я убеждала себя: что бы ни произошло, мы сможем с этим справиться. Мы не прекратим бороться. И мы достигнем победы.
Потом в комнату зашла доктор Дженкинс с планшетом под мышкой и улыбнулась мне. По её взгляду я сразу поняла, что новости хорошие, и облегчение нахлынуло на меня с такой силой, что я не могла ни дышать, ни говорить.
Из груди вырвался всхлип. Я упала на колени и зарыдала, уткнувшись лицом в ладони.
В первый раз Меган увидела мои слезы. Она положила куклу и подошла, чтобы погладить меня по спине своей маленькой нежной ручкой.
— Не плачь, мамочка, — сказала она. — Все будешь хорошо, увидишь.
Я засмеялась, подняв глаза на неё, и заключила дочку в свои любящие объятия.
Глава 8
После короткого периода восстановления Меган перешла в фазу постремиссионного лечения, которое заключалось в новом цикле химиотерапии, призванном помешать новому делению уцелевших раковых клеток. Хотелось бы мне сказать, что наша жизнь снова стала обычной, но после того, как мы лицом к лицу столкнулись с возможной смертью дочери, я знала, что прежняя жизнь никогда больше к нам не вернется. Она изменилась навсегда, и некоторые из этих перемен стали кардинальными.
С того дня я видела в окружающем мире больше красоты, чем до него. Я дорожила каждой секундой, обретала радость в малейших приятных мелочах, понимая, что в этом и заключается чудный дар под названием «жизнь».
Я ценила каждую минуту, проведенную вместе, поскольку знала, как драгоценно и эфемерно время. Порой я смотрела в небо и следила, как облака движутся по голубому небосводу, и хотела плакать от представавшего передо мной абсолютного величия.
Мы жили в прекрасном мире, и я чувствовала, что мне очень повезло иметь Меган рядом с собой. Я узнала, что и я, и Меган сильнее, чем мы когда-либо думали. Она победила в тяжелейшем бою и стала для меня героиней. Я уважала её и восхищалась ею больше, чем кем-либо другим в своей жизни. Она стала моим кумиром.
Вдобавок семья и друзья предлагали нам помощь и поддержку, и я понимала, как нам невероятно повезло принимать все это великодушие и сочувствие. Было чудесно ощущать эту любовь, и я чувствовала себя благословенной.
Возможно, это покажется странным, но иногда я думала, что болезнь Меган, хоть и очень страшная, привнесла в нашу жизнь что-то хорошее. Она научила нас любви и жизни. Я морально выросла, как и она, и знала, что с нами произошли основательные изменения, которые повлияют на будущее нас обеих.
Позже я узнаю, что была права.
Поскольку что-то одновременно восхитительное и пугающее всё ещё ждало нас впереди.
Глава 9
Следующие два года я помогала Меган во время постремиссионного лечения и дорожила каждой драгоценной минутой, проведенной рядом с ней, купаясь в радости нашего существования.
Майкл вел себя по-другому.
Конечно, он был вне себя от радости, когда Меган достигла ремиссии. Мы отпраздновали это событие, отправившись в «Диснейуорлд»[7] на выходные. Но постепенно, со временем, пока проходили недели бесконечных консультаций у врача, пилюль и анализов крови, он начал отстраняться.
Каждый вечер, приходя домой с работы, Майкл наливал себе бокал горячительного. Хотя он никогда не употреблял достаточно для заметного опьянения, этого хватало, чтобы превратить его совершенно не в того человека Он реже улыбался, и я скучала по его прежней улыбке. Переложил все медицинские заботы о Меган на меня. Не ходил с нами к врачу и не был в курсе распорядка домашнего лечения. Я всем занималась сама.
Воскресные поездки к сестре в Коннектикут также прекратились, как и моя писательская деятельность.
Не то чтобы я сильно об этом беспокоилась. Быть рядом с Меган — вот что волновало меня больше всего, но, возможно, это тоже вложило свою лепту в проблемы с Майклом.
В первые месяцы брака, когда мы были безумно влюблены друг в друга, муж был центром моего мира. Возможно, он не мог принять того, что теперь у меня была новая забота и жизненные ценности, которые стали для меня дороже его успехов в работе и ужинов в шикарных ресторанах.
Существовали вещи, которых он понять не мог.
— Это же всего лишь облака, — говорил он, когда я хотела лечь на траву и смотреть в небо. Он хмурился, когда я доставала покрывало. — Не будь столь эмоциональной. Это нелепо.
Возможно, именно в этом крылась суть проблемы. Может быть, он не мог справиться со сложностью собственного эмоционального состояния. Мы были близки к потере дочери, и порой казалось, что мы до сих пор стоим на тонком льду с глубокой трещиной посередине.
«Что если все начнется снова? Если Меган вновь заболеет? А вдруг у нас родится ещё один ребенок и с ним случится то же самое? Как мы с этим справимся?»
В первый раз это было так сложно. Я не могла себе представить, как прошла бы через этот ад заново.
И я понимала страх Майкла. Я тоже его чувствовала, но он не мешал мне любить Меган и проводить время с ней. Болезнь только укрепила связь между нами.
Я хотела быть ближе к Майклу, но он всегда был слишком усталым, не в настроении или занят.
Однажды я предложила вместе сходить к психологу, ведь больной раком ребенок определенно нуждается в нескольких психотерапевтических сеансах. Но Майкл волновался, что кто-то из его фирмы может об этом узнать, а он намеревался оставаться сильным. Теперь он стал партнером и не мог себе позволить демонстрировать слабость. Его поведение огорчало и злило меня, и мне жаль говорить, что этот раскол в наших отношениях со временем только