нт и сам влез в брюки. Среди голого царства мы теперь выглядели официальными лицами. Наподобие банщиков.
Затем Сеня взял наперевес кинокамеру, а мне вручил свой преферансный блокнот.
— Значит, так: я — главный режиссер, а ты мой ассистент. Усек?
— А может, не нужно? — вяло отбивался я.
— Будь мужчиной. Они на это клюют. — Сеня, готовясь к операции, говорил беззвучно, словно рыба. — По-твоему, лучше спросить, теплая ли водичка. Или — мы вас где-то видели. Примитив. Все всё прекрасно понимают. И всем нужен только повод. Тут, брат, хоть удава на шее носи: придут и погладят.
Я капитулировал перед этой логикой, потому что понимал: ничто само в рот не падает, сколько ни сиди в ожидании.
Сеня уже выбрал объект. Неподалеку под кустом чернотала на сером общежитском одеяле спиной к спине устроились две девчушки. Одна чернявенькая, с заколкой в виде солнышка, другая беленькая, с острыми лопатками и длинной нежной шеей. Загорели они как-то странно — только руки и плечи. По всему было видно, что им нечасто случалось выбираться на пляж. Девчушки, не поднимая глаз, упрямо зубрили толстые учебники.
— Ну, как водичка? — нашелся Сеня, когда мы, потея под палящим солнцем, подступили к ним.
Девчушки удивленно подняли головы и переглянулись. Сеня подарил им свою знаменитую нержавеющую улыбку и отрекомендовался проникновенным бархатистым баритоном:
— Главный режиссер Святополк-Мирский. Конечно, слышали обо мне?
Девчушки еще раз обменялись взглядами и, не сговариваясь, кивнули.
— Так вот, наша съемочная группа сейчас ищет натуру для массовых сцен. Вы бы нам подошли. Понимаем те, на невольничьем рынке паша выбирает себе пленниц. И вы — товар, понимаете, живой товар. Вас целый месяц гнали степью янычары, вы ужасно похудели. Голодные, измученные, но непокоренные. Вы сможете удержаться от приема пищи три дня?
— Сможем! — восторженно пискнула беленькая и, устыдившись самой себя, покраснела до ушей. Видно, она скупала, как и все девчата в ее возрасте, фотографии артистов в газетных киосках.
— А этот товарищ кто? — недоверчиво косясь на мой блокнот, спросила черненькая. В ее терновых, с сизиной глазах запрыгали резвые бесенята. — Тоже режиссер?
— Ассистент первого помощника главного режиссера, — угрюмо, как угнетенный начальством подчиненный, буркнул я.
И этой угнетенности, раздражительности они как будто поверили. Во всяком случае, вторая, ясноглазая, со смешными веснушками на чистом лице, заглядывавшая живому режиссеру в рот, откуда только что вылетела вдохновенная импровизация. И Сеня, как актер, почувствовавший доверие публики, молодцевато подтянулся и подсел к ним на одеяло. Покопавшись в «дипломате» он хлопнул себя по лбу:
— Черт, визитную карточку забыл… У вас есть телефон?
Подружки пошушукались, причем беленькая на чем-то горячо настаивала, и наконец решились.
— Записывайте… — сказала та, что побойчее.
— Ассистент, запишите кандидатуры в список, — щелкнул пальцами Сеня. — Кого попросить?
— Скажите тете Дусе, чтобы позвала Агнессу из пятьдесят третьей, — сказала черненькая. — Это меня. А мою подругу зовут Виктория.
Сеня подмигнул мне. Спектакль проходил как по нотам.
— А тетя Дуся это кто? — приложил ладонь к уху Сеня, будто не расслышав.
— Да так… живет у нас… собаку выводит, — подгребая песок, независимо произнесла Агнесса.
— И что, вы вместе живете в одной квартире? — будто следователь, допытывался Сеня.
— Да нет, — закусив губу, сказала Агнесса. — На одном этаже. Мы соседки.
— Что вы говорите… Это удобно, — сделал мне круглые глаза Сеня. — А учитесь где?
— А мы работаем… В Доме моделей, — посмотрев на Сенину кинокамеру, отрезала Агнесса.
Сеня встал и галантно расшаркался.
— Так я и понял. Вы манекенщицы.
В терновых глазах Агнессы появились колючки. Сеня шутил с огнем.
— Нет, не угадали. Мы модельеры-конструкторы.
Сеня оглядел два дешевеньких из ацетатного шелка платьица, голубое и розовое, висевшие на кустах. Беленькая в это время присыпала песком уголок одеяла с жирным штампом.
— Ах, ах, ах, — включил свою тысячеваттную нержавеющую улыбку Сеня. — Да-да, я вас, кажется, где-то видел. Это не вы ли, случаем, демонстрировали свои модели по телевизору?
Как я ненавидел его в эту минуту! Придворный шут. Нашел на ком вымещать свою бездарность. Режиссер собачий. Эти бедные девчушки изо всех сил старались не ударить лицом в грязь. Шла игра — кто больше.
— И я вас где-то видела, — вдруг сказала черненькая, напряженно всматриваясь в наглую Сенину рожу.
Сеня на миг окаменел:
— Ошибаетесь, режиссер всегда за кадром.
А между тем над Оболонью появилась черная, как паровозный дым, туча и на всех парах двинулась на нас. С каждой минутой нарастал глубинный подземный гул, словно это чудовище неслось по железным рельсам, гремя на стыках. Свежий ветер пробежал по берегу, переполошив отдыхающих. Гигантскими чайками забились сорванные простыни. Выше моста взвилась детская панамка. Разовый тираж газет стаей бумажных птиц улетел в небо. Пляж сделался похожим на вокзал, забитый людьми, где каждый хватал свои вещи, бежал, расталкивая других, неизвестно куда, будто одновременно прибывали поезда всех направлений. Ударил первый гром.
Толпа нас разъединила. Мы с беленькой большеглазой девчушкой прибились к молочной палатке с куцым козырьком. Место мы выбрали не самое лучшее. Косая полоса воды обрушилась прямо на нас. Через минуту мы промокли насквозь. Прятаться было бесполезно. Я прикрыл свою новую знакомую спиной от ветра и теперь ощущал, как испуганно бьется ее маленькое сердце. Мы стояли, сжатые с двух сторон людьми, словно зачарованные, боясь пошевельнуться. Ее волосы пахли горьковатым любистком. Отчаянный, лихой дождь стучал по крыше, как из водосточной трубы, лил мне за воротник, смывал с нас липкие ненужные условности, которые мы сами себе придумываем. Эта огненная молниеносная летняя гроза объединила нас со всей природой. Так, наверное, благоговейно стояли среди грозового храма и наши далекие пращуры, благодаря Даждьбога за спасительный ливень, за спелые яблоки в садах, за налитую свежестью и силой душу.
Девчушка вдруг подняла голову, взглянула на меня ясными карими глазами, и мне почудилось, что в них, как в криницах, была налита вся моя судьба, до краев, до самой смерти.
— Меня зовут Витка, а вас?
В это мгновение я почувствовал, что вот оно, самое родное, самое дорогое в моей жизни, которое нужно держать крепко-крепко, чтобы не убежало, не кончилось, как этот летящий ливень.
Но он кончился. Первый солнечный луч ударил по золотым маковкам, что вырастали из изумрудной зелени на правом берегу. Редкие капли, падавшие с развесистой вербы, казались медными. Асфальтовая дорожка на глазах начала сохнуть, и в этом зыбком, туманном, умытом мире вдруг возник откуда-то возбужденный Сеня, таща за собой разгоряченную Агнессу. Ее розовое ацетатное платье прилипло к телу. Я решил, что им уже удалось найти общий язык.
Сеня сделался тихим и ласковым, хоть к ране прикладывай. Агнесса, видно, здорово вправила ему мозги.
— Пока девчата высохнут, сбегай за мороженым. — Сеня принялся хлопотать над девушками, как наседка, заставил раздеться и развесить платья на знакомом кусте, сделать зарядку, чтобы разогреться. «А ты иди, иди», — подгонял он меня в спину. Уходя, я слышал, что он всех познакомит с тем самым, знаменитым актером, ведь они закадычные друзья. Что, снимая сериал в джунглях Амазонки, наступил на кобру, но, к счастью, это оказался кабель. Что их примут в театральный, стоит ему, Сене, только свистнуть. И так далее. Девчата искренне и простодушно смеялись, а меж ними цвел сытый Сенин баритон. Возможно, повод — это действительно главное.
Через час мы отправились на американские горки, выстояли длиннющую очередь за порцией страха. Когда тележка со свистом понеслась в бетонное перекрытие, в черную амбразуру тоннеля, когда сердце стало невесомым и собиралось выпорхнуть, Вита крепко-крепко обхватила меня руками, прижалась головой к спине, словно прирастая навеки. И когда мы, пошатываясь, выбирались из тележки, я еще долго чувствовал себя спасителем, за которым как за каменной стеной. Этой девчушке я действительно был нужен.
Потом Агнессе захотелось покататься на автомобильчиках, которые вертелись на тесной площадке, словно жуки в коробке. Она в этом деле оказалась профессионалом, приходила в восторг от столкновений, игрушечных аварий, а когда Сеня прозевал поворот, на полном ходу загнала его в глухой угол. Сеня бился там, словно рыба об лед, но выбраться до конца сеанса не смог. И хотя сначала смотрел на все эти невинные забавы свысока, снисходительно, потом расхохотался, возжаждал реванша, совал дежурной трояки, пока нас не попросили.
После калейдоскопа аттракционов мы выбрались на фуникулере в город, долго гуляли в парке, угощались молочными коктейлями, сидели на всех скамейках, смеялись над своим измятым видом и были счастливы. Сеня превосходил самого себя. Он сыпал театральными анекдотами, смешными историями, в которых фигурировал наравне с мосфильмовцами, но очень скоро начал похлопывать их по плечу, смотреть на них сверху вниз. Его пора было одевать в магазине «Богатырь». Он смешно показывал, как к нему приходит со своим сценарием бывший его кровопийца-профессор, а он, Сеня, говорит: «Где сценарий, не вижу, бумага есть, а сценария нет». Более благодарных зрителей ему не надо было искать.
Незаметно и мягко на город опустился фиолетовый вечер, и на улицах зажглись фонари. Опьяненный собственным успехом, Сеня вдруг загорелся желанием повести публику в ресторан. Тот самый, где была свадьба. Жанны.
— Чем мы хуже? — подмигнул он мне.
Девушки долго не соглашались, но и Сеня уперся, словно осел. «Выпьем за наших прекрасных дам», — провозглашал он, не желая опускать занавес.
Но на дверях ресторана висела скромная табличка: «Спецобслуживание». Сеня подергал ручку. Было заперто.