Мы уверенно поклонились друг другу, и наша делегация выкатилась из домика посла.
— Ну, ребята, он вам и покажет… — сказал Виталий, по-простецки расположившись на вездеходе и чему-то радуясь.
— Всем покажет, — мимоходом бросил Снетков, привычно меся грязь под ногами, — лафа закончилась.
— Здравствуйте!
Кейн Лаушер сел в кресло напротив и поставил свой портфель на маленький стеклянный столик рядом с собой.
— Добрый день, — ответила Шандар. — С какой целью вы прибыли к нам и о чем хотите поговорить?
— Я имею честь разговаривать с главой колонии на планете Сиба?
— Да, — ответила зель, с усилием разжимая губы: господин игнорировал ее вопрос, беря инициативу в свои руки.
— А кто этот молодой человек рядом с вами? — он указал на меня ухоженным пальцем, блеснувшим ногтем под лучом солнца из окна. — Я же просил полную конфиденциальность.
— Это переводчик.
Посол изменился в лице. Видимо, удивление было слишком большим.
— Но мы же говорим на одном языке, — то ли спросил, то ли утвердил он.
— Это вам только кажется, — зель расслабилась. — Как только он выйдет, мы перестанем понимать друг друга. А ведь в наши цели входит достижение полного понимания, не правда ли?
— Понимание — главное при решении подобных вопросов. Если вы гарантируете, что ваш переводчик не будет распространять услышанную здесь информацию, то он может остаться.
— Он останется, — Шандар наклонила голову.
Посол кивнул. После чего они с зель перешли на высокие материи, в которых я совершенно не разбирался. Один нападал, другой отвергал аргументы противника. Потом нападал другой, а первый приводил контраргументы. Выглядело, как кружение борцов, ухвативших друг друга за куртки и стоящих в низкой стойке, когда ни один прием невозможно провести. Тут уж кто первый устанет и ошибется.
Но мне и не требовалось вникать во всё это. Я пытался прочувствовать посла, определить, когда он нагло врет, а когда пытается говорить правду. Когда держит камень за пазухой, а когда чистосердечен. Получалось с трудом: всё ж Кейн был профессионалом. Единственное, что я мог сказать наверняка, это то, что в нижнем слое, который касался собственно договора о предоставлении Сибе статуса заповедника, никаких подвохов не было. Но в случае принятия, у нас могли быть неприятности другого рода, которые свели бы на нет этот договор.
Я надеялся, что Шандар предусмотрела всё. Очень надеялся. Наша жизнь и свобода — это наша жизнь, а стать причиной ухудшения жизни ничего не подозревающих людей я не собирался.
Шандар замолчала и посмотрела на меня. Я кивнул. Разрешил, так сказать. Если что — меня бить.
Зель улыбнулась послу самой обворожительной улыбкой, которую я у нее видел, и сказала, что на этом обсуждение можно прекратить. И что не будем терять времени и всё подпишем. Если Кейн и обрадовался, то виду не подал. Достал из внутреннего кармана тонкую книжечку электронного дневника, что-то там пометил стилом, убрал и полез в портфель за документами.
Лаушер заранее подготовил все требуемые бумаги в нужном количестве экземпляров. Шандар внимательно прочла их все, иногда хмыкая, берясь за ручку и снова ее откладывая.
— Есть претензии?
— Претензий нет, — сказала зель. — Как насчет поправок?
— Вы можете написать, что документ в целом принимается, но допускается внесение поправок в любое время по согласованию сторон.
— Хорошо. Кем должен быть подписан этот документ?
— Вами, — улыбнулся эмиссар, — как руководителем колонии.
— В настоящее время колонией руководит выборный Совет. Первое заседание прошло вчера, поэтому мы вас и не успели поставить в известность.
Лицо у Кейна непроизвольно дернулось, будто его больно и внезапно ударили. Но он быстро справился.
— Значит, свою роспись должен оставить председатель Совета. Вы.
— Как бы вам это… Ну, хорошо. Как вы понимаете, я должна доложить Совету о ваших предложениях, ознакомить его с ситуацией, выработать непротиворечивую концепцию, а потом уже проставить подпись. Между прочим, с формальной точки зрения, подписи всех членов Совета равнозначны подписи председателя, разве не так?
— Так, — эмиссар скривился, уже понимая, что ему не дадут сделать так, как он собирался, — но ведь это потребует усилий от множества людей, и нет гарантий, что весь Совет будет единодушен. Мы растянем подписание на долгое время. А пока договор не подписан, никакого взаимодействия между нашими планетами быть не может.
— Ничего. Я вам гарантирую, что завтра с утра все члены Совета подпишутся и выскажут вам свои претензии, что будет оформлено, как поправки к основному тексту.
Лаушер поднялся, поклонился и дерганым шагом пошел к выходу. Мы с Шандар проводили его взглядом, но за ним не пошли. Ничего, сам доберется до своего «люкса». Нам требовалось наедине обсудить наши действия.
— Они знают, что официально ты не существуешь. И если бы ты подписала бумаги, то соглашение было бы недействительно. А тогда можно делать всё, что хочешь, не считаясь с желаниями колонистов.
— Я поняла, — сумрачно ответила Шандар. — Какой, думаешь, будет его следующий шаг?
— Признать Совет недействительным? Неправомочным?
— Нет. Он убьет меня.
— Как это? Зачем? Твоя смерть ничего не меняет, а он — не убийца, этим занимаются совершенно другие люди. Но даже если так — ты позволишь ему сделать это? Ты — воин!
Но зель не слушала. Она бегала по кабинету, в котором мы вот уже два дня как свалили всякое барахло, натыкаясь на него и отбрасывая в сторону. Хорошо хоть артефакты лежали на столе и не попадались под ноги зель, а то от них мало что осталось бы.
— Нужно уходить, Илья. Ты же обещал. Я помню, обещал!
— Да что с тобой, Шандар? — я никогда не видел зель в паническом состоянии и не мог глазам поверить. — Куда спешить? До завтра — куча времени.
— Куча? Времени? Время так не меряется. У нас не больше десяти минут. Делай что-нибудь.
— Да я делаю, делаю, — отмахнулся я. — Вещи собери пока.
Шандар сгребла артефакты в один рюкзак, добавила к ним вещей из кучи, во второй запихнула несколько аварийных рационов, банок с водой и остальную одежду, зашнуровала и довольно отрапортовала:
— Готово!
У меня дела шли не так хорошо. Во-первых, я никак не мог поверить про десять минут. Во-вторых, тирби-тиль беспорядочно летала по всей комнате, не даваясь в руки. А в-третьих…
Я не успел придумать третью отговорку.
Из вентиляционного отверстия выкарабкалось мерзкое многоногое существо, поводя во все стороны сяжками и раскрывая челюсти. Меня просто отшатнуло от него подальше, а Шандар отскочила, приседая и хватаясь за нож. Я всё же сумел сделать к ней шаг, хотя от вида омерзительного насекомого меня чуть не выворачивало. Схватив зель за плечо, я поискал глазами летающий огонек и с ужасом увидел, что тирби-тиль стремительно пикирует на вставшую в боевую позу многоножку.
— Не смей, дура! — заорал я. — Домой!!
Не знаю, что я имел в виду под домом, но тирби-тиль вдруг свернула прямо перед сомкнувшимися челюстями и полетела ко мне. Я облегченно вздохнул, всхлипнул, ощущая, как напряжение меня отпускает, и ухнул в темноту.
9. Норан
Интересный, всё-таки, у меня дом. Или это не мой дом? Да и что считать моим домом? Тсаворит? Землю? Куда я попасть-то хотел на самом деле?
Еще одна капля сорвалась за шиворот. Я поежился и открыл глаза. Зря, конечно. С закрытыми глазами, по крайней мере, можно было представлять что угодно. Но белый непрозрачный туман давал мало простора фантазии.
— Что так мокро? — пробурчала зель снизу.
Видимо, она лежала на земле — я не мог разглядеть ничего ниже пояса, от чего казалось, что меня разрезали пополам и верхнюю половину насадили на белого полуразложившегося червя.
— Ноги чьи-то, — объявила Шандар и подергала меня за штанину. — Илья, ты?
— Ну, я, — отозвался я.
— А где твоя верхняя половина?
— Верхняя — здесь. А вот где нижняя? — задал я глубокомысленный вопрос. — Ладно, хватит валяться. Вставай, Шандар.
Шандар покряхтела и совершенно неожиданно из белесой мглы выросла ее голова, а потом верхняя половина туловища, причем совсем не в том месте, где я ее ожидал.
— Явно не Сиба, — заявила она, будто я сам этого не видел, — но что?
— Если тебя это успокоит — я тоже не знаю.
— Не, не успокоит. Ты фонарик взял?
— Теоретически — брал. А ты его в рюкзак положила? Кстати, в том месте, где ты лежала — рюкзаки были?
— Сейчас посмотрю, — Шандар опустилась на руки и опять исчезла. Через минуту вынырнула и сказала. — Рюкзаки на месте. А фонарик ты в рюкзак должен был положить. Когда многоножка появилась.
Ее слова живо вернули меня к моменту нашего отправления. Я сглотнул и осторожно поинтересовался:
— Это что было?
— Тебе лучше не знать. В особенности о ее питании.
— Хорошо, что мы не задержались рядом с ней.
— Хорошо-хорошо, — думая о чем-то другом, ответила Шандар.
Да и сам я думал о другом: неожиданность перемещения и полная неизвестность о точке прибытия заставляли искать успокоения в пустом разговоре.
— Ну, нашла фонарик?
— Нет! — огрызнулась Шандар. — Сам ищи.
Вот так всегда: как самой не справиться, так сразу Илья делай. Стоп! Зачем нам фонарик?! У нас тирби-тиль есть — пусть светит. Где ж она? Словно в ответ, сзади послышалось жужжание, и живой огонек сел мне на плечо. Потоптался, вспорхнул и неторопливо полетел, светясь в тумане оранжевым облачком. Я моментально успокоился: с тирби-тиль мы не пропадем.
— Давай рюкзаки, — сказал я Шандар. — Пошли. У нас проводник есть.
Шандар подняла один, передала мне, взгромоздила свой себе на плечи и недовольно сказала:
— Не нравится мне твоя стрекоза. Что-то в последнее время она всюду лезет.
— Так помогает же!
— Это и подозрительно.
— А мне — нет. Меня другое волнует: найдем мы хоть кого-нибудь?