Я с трудом сглотнула и сделала глубокий вздох.
– Бабуля, я очень люблю Кейт и не хочу ее потерять. И Райан ее любит. Сейчас она совсем запуталась. И мы тоже. Я задам тебе один вопрос, бабуля: знаю, ты не сможешь ответить, но все равно я спрошу… – Я снова сглотнула и крепко сжала ее руку. – Скажи, я родная дочь Абигейл? Или меня удочерили?
Снова я ждала какого-нибудь знака – трепетания ресниц, слабого пожатия руки.
И снова не дождалась.
Что-то сжало мне горло, и стало трудно дышать.
– Бабуля, как же я по тебе скучаю! – прошептала я. – Как мне плохо без тебя!
Я убрала с ее лица прядь волос и тихо зарыдала – и плакала, пока Райан, неслышно подойдя, не положил руку мне на плечо.
Возвращение к началу
Глава шестьдесят шестая
Кейт Уортингтон
Да. Все так.
Последние два года я жила «под прикрытием».
Сбежала в Новую Шотландию – подальше от наркодилера, которому задолжал мой покойный муж. Сменила имя, придумала новую личность, нашла работу в доме престарелых.
Остальное вы уже знаете. Меня наняла чудесная семья из Честера. Что свело меня с ними – случай, судьба, бог? Не знаю. Просто не знаю.
Да и так ли важно?
Сколько раз, возводя глаза к звездному небу, я молилась о том, чтобы у моего ребенка жизнь сложилась лучше, чем у меня? Счастливо, словно в сказке – как у детей тех «богатых и знаменитых», что плавают на собственных яхтах и каждое лето отправляются на Честерские гонки?
Должно быть, та давняя мечта о свободе и исполнении желаний и привела меня в Новую Шотландию. Когда я спросила себя, куда бежать из собственной жизни, превратившейся в тюрьму, внутренний голос ответил: туда, в край мечты.
А может быть, где-то в глубине души я знала, что встречу там свою дочь? Что однажды мои молитвы будут услышаны?
Что, если Марисса Смит и есть тот нерожденный ребенок, которого я потеряла двадцать лет назад?
Знаю, звучит безумно.
Читайте дальше.
Если Марисса выжила после кесарева сечения и ее втайне от меня отдали на удочерение другой семье, организовать такой «заговор» мог лишь один человек. Лестер Уортингтон, мой отец.
Я набрала его номер в Коннектикуте; руки тряслись от ярости и страха. Ярость едва ли требует объяснений, но страх… Это сложнее.
В самом деле, чего я боялась? Упреков отца за то, что разыскиваю скелеты в шкафу? Или, быть может, меня страшил его ответ? Что, если он скажет: да, все правда, пока ты лежала в коме, я отдал твоего ребенка на удочерение…
Или: нет, как ты могла такое подумать? Разумеется, твой ребенок мертв.
Я словно спустила курок – и теперь со скоростью пули летела в прошлое, в тот страшный день двадцать лет назад, когда, очнувшись в больнице, я узнала, что тетя и сестра мертвы, и чрево мое пусто, и крохотного существа, ради которого я жила, нет и уже не будет.
Выдержу ли я повторение этой потери? Как хотелось верить, что Марисса – моя родная дочь!
И все же я понимала: такого просто не бывает. Моя жизнь – не мыльная опера. Мы в реальном мире, и я не из тех фантазерок, что верят в сказки. Наоборот: в чудеса я не верила, даже когда творила их своими руками, возвращая людей с того света, как ту женщину из озера.
Медленно, словно ворочая тяжелые камни, я набрала номер отца и села, услышав гудок на другом конце провода.
Трубку он снял сразу.
– Алло!
У меня засосало под ложечкой. Уже больше года я не говорила с отцом.
– Привет, папа. Это Кейт.
Молчание.
– Ты меня слышишь? – спросила я.
– Слышу, – по-обычному хмуро ответил он.
В детстве этот недовольный, ворчливый голос пугал меня до дрожи. Однако детство давно ушло, а трепет сменился отчужденностью и враждебностью.
– Не ожидал тебя услышать, – продолжал он. – Давненько ты не давала о себе знать.
– Да, – ответила я. – У меня все хорошо. – Сам он, разумеется, об этом не спросил. – А ты как?
Несмотря ни на что, я помнила о хороших манерах. Пока еще помнила.
– Все отлично. Где ты, Кейт? Все еще в Канаде?
– Да. Кажется, в последний наш разговор я работала в доме престарелых. Теперь меня наняла одна семья для ухода за больной с Альцгеймером.
– Ясно… Что ж, дело благородное.
«Благородное…» Что он знает о благородстве? А о сострадании? Доверии? Верности?
– Думаю, я догадываюсь, зачем ты звонишь, – сказал он, и внутри у меня все перевернулось.
– Догадываешься?!
– Конечно. Услышала новости о Джеке Уилбере и хочешь разузнать поподробнее.
Джеком Уилбером звали того наркоторговца, что пришел ко мне за деньгами на следующий день после похорон Глена.
– Нет, я ничего не слышала, – ответила я. – А что с ним?
Короткое молчание.
– Так ты не в курсе? Десять месяцев назад его арестовали вместе со всей бандой. И недавно приговорили к тридцати годам тюремного заключения – за наркоторговлю и прочие грязные делишки. Впрочем, досрочно он может выйти и раньше.
Я заморгала, переваривая новость.
– Почему же ты мне не сказал? – спросила я.
– Сказал. Оставил сообщение на автоответчике.
– Я ничего не получала! Почему ты не позвонил по мобильному?
– Послушай, я оставил сообщение – чего ты еще хочешь? Если ты его случайно стерла, я не виноват.
Он даже не потрудился позвонить, чтобы сказать, что опасность миновала и я могу вернуться домой!.. Но я прикусила язык. Кричать на отца сейчас бессмысленно: у меня к нему серьезный разговор.
– Я хочу тебя кое о чем спросить. И очень прошу, пожалуйста, скажи мне правду.
– Разумеется.
Я представила себе, как он недоуменно хмурится, откинувшись в кожаном кресле, с неизменной трубкой в зубах.
Я не знала, как начать.
– Помнишь моего плюшевого мишку? – спросила я наконец. – Медведя по имени Бубба?
– Помню.
– Когда погибла Миа, Бубба был со мной в машине. Что случилось с ним?
Отец ответил не сразу.
– Не знаю, Кейт. Должно быть, остался на месте катастрофы, а потом кто-нибудь его подобрал.
– Ты уверен?
– Нет, – ответил он, – на самом деле я понятия не имею, что стало с твоими вещами. А почему ты спрашиваешь?
Сердце мое отчаянно забилось. Я сделала глубокий вдох.
– Папа, что произошло с моим ребенком?
– В смысле?
Не в силах оставаться на месте, я вскочила и начала мерить шагами кухню.
– Ты сказал, что моя дочь не выжила. Но я так и не видела ее останков и всегда чувствовала, что она не умерла. Мне нужно знать… Скажи, ты ее забрал?
Теперь на том конце провода наступило долгое молчание.
– Что значит «забрал»? На что ты намекаешь?
– На то, что она не умерла. Я постоянно об этом думаю. С самого начала ты хотел от нее избавиться. Что, если, пока я лежала в коме, ты отдал ее на удочерение?
– Кейт!.. – воскликнул отец, но я не дала ему договорить.
– Нелегальные усыновления происходят сплошь и рядом, – продолжала я. – Множество бездетных пар готовы заплатить любые деньги за возможность иметь ребенка. Скажи, на эти деньги ты купил нам дом после аварии? И оплатил мои курсы парамедиков? Ты старался загладить вину?
– Боже правый! – взревел он в трубку. – Ты что, тоже наркотиками балуешься?!
Я прикрыла глаза.
– Нет, папа. И это удар ниже пояса. Ты прекрасно знаешь, я даже не пью.
– Тогда объясни, как тебе в голову взбрела эта чушь! Ты в самом деле веришь, что я украл у тебя дочь, сказал, что она умерла, а сам продал ее на черном рынке?! Знаешь, Кейт, сходи-ка к врачу!
– Подожди! – взмолилась я. – Пожалуйста! Скажи, ты не знал женщину по имени Абигейл Смит? Или, может быть, Глэдис Смит?
– Первый раз слышу. Всего доброго, Кейт.
Щелк! Он повесил трубку.
Вот и все. Я с размаху шваркнула телефоном о стол и, рухнув на стул, закрыла лицо руками.
– Что со мной?! – простонала я. – Должно быть, я вправду сошла с ума!
В тот же вечер, около девяти часов, в моей квартире раздался телефонный звонок.
– Алло!
– Привет, Кейт. Это Райан.
Я села.
– Привет! Рада тебя слышать. Как Глэдис?
– Все так же, – ответил он. – Мы с Мариссой провели с ней сегодня почти целый день. Откровенно говоря, я ни на что не надеюсь. Да и Марисса, кажется, начала понимать, что это конец, просто растянутый во времени.
– Мне очень жаль! Как держится Марисса?
– Стойко. Она у меня боец.
– Да, она сильная. Ты можешь ею гордиться: вы с Абигейл вырастили достойного человека.
Несколько мгновений он молчал.
– А как ты, Кейт? На тебя столько всего свалилось…
Ярость и чувство бессилия, терзавшие меня после разговора с отцом, растаяли, словно туман в солнечных лучах. Я свернулась калачиком на постели и положила голову на подушку.
– Тебе и Мариссе сейчас надо бы думать только о Глэдис. Извини, что завела сегодня утром этот разговор – следовало отложить расспросы до более удобного случая.
– Извиняться не за что, – ответил Райан. – И, знаешь, иной раз самые неожиданные вещи происходят как раз вовремя. Хотя я до сих пор опомниться не могу от удивления. Когда мы достали у Буббы из груди красное сердечко… Этот мишка у Мариссы уже много лет – и все эти годы носил в себе сердце, сшитое твоими руками! Просто невероятно!
В глазах защипали слезы. Я перекатилась на бок и прижала телефон к щеке.
– Безумие какое-то, правда? – спросила я, и, несмотря на все усилия, голос дрожал.
– Как бы там ни было и чем бы ни обернулось, я благодарен жизни за все. И Марисса тоже. Мы с ней говорили об этом сегодня по дороге из больницы. О том, что Глэдис прожила долгую и интересную жизнь. Трудную, порой трагичную, но и счастливую. Наш долг перед ней – помнить об этом и радоваться за нее. И благодарить судьбу за то, как долго она была с нами.
– Ты прав! – проговорила я. – Она удивительная женщина.
Немного помолчав, он спросил:
– А ты не изменишь свое мнение, если выяснится, что Мариссу удочерили? Не почувствуешь отвращения к семье, купившей ребенка на черном рынке?