Глен взял меня за подбородок, повернул лицом к себе и нежно поцеловал. Губы у него были теплые, мягкие – и, как всегда, сердце мое мгновенно растаяло. Как я проживу без него целых шесть месяцев?!
– Как не хочется уезжать! – прошептала я, обвивая его шею руками.
– А я не хочу тебя отпускать. – Он обнял меня и ласково гладил по голове, по спине. – Никогда не думал, что смогу так сильно полюбить! Я буду любить тебя до самой смерти.
– И я тебя!
Губы наши слились; я откинулась на кровати и потянула его за собой… но в этот миг нам пришлось отпрянуть друг от друга: на лестнице послышались шаги отца.
Глава двадцать четвертая
Пять месяцев спустя
Теперь я ходила, словно проглотила баскетбольный мяч, и часто в задумчивости поглаживала живот – точь-в-точь как женщина, виденная мною тогда в больнице. Я даже разговаривала с малышом. Да, мы с ним вели долгие беседы обо всем на свете!
Наверное, оттого, что больше поговорить было не с кем, если не считать тети Анджелы. Я ходила в местную школу, но друзьями там не обзавелась. Все знали: я та самая беременная девчонка, которая здесь прячется, а в конце года родит и уедет, так что никто не рвался со мной дружить – и я этому только радовалась.
Слава богу, в те времена не было «Фейсбука».
Однако с тетей я очень сблизилась. Анджела была младшей сестрой отца. Типичная «женщина из большого города» – независимая, яркая, стильная, она работала в модном рекламном агентстве. Ее деловые костюмы и высокие каблуки приводили меня в восторг. В какой-то мере я завидовала ее свободе, ее образу жизни, хоть и понимала, что такого успеха мне, скорее всего, не достичь никогда. По крайней мере, если ребенок останется со мной, ведь тогда я даже школу не окончу. Но я не возражала. Я с нетерпением ждала появления ребенка на свет и была довольна своей участью.
Миа часто писала мне, в каждом письме подбадривала и призывала «стоять на своем». Она не сомневалась: рано или поздно мама и папа не только смирятся с решением оставить ребенка, но и помогут мне и Глену окончить школу.
В этом я была не так уверена, однако надеялась на лучшее.
А Глен… ах, как мне его не хватало! Порой я всерьез страшилась, что от тоски по нему развеюсь легким облачком, и ветер разнесет меня по свету. Если бы не его письма, приходившие аккуратно каждый день – бумажные письма от руки, ведь электронной почты еще не существовало, – я давно уже собрала бы чемодан и вернулась домой куда раньше намеченного срока. От того, чтобы стремглав броситься на ближайший поезд, меня удерживали только его слова ободрения и любви.
Его письма я читала столько раз, что выучила наизусть. Они и теперь со мной – в стенном шкафу, в кедровой шкатулке: иногда я достаю их и перечитываю. И светло, и грустно вспоминать те дни нашей юной любви, когда мы так тянулись друг другу – и так надеялись на будущее.
Письма Миа тоже хранятся у меня, но их я перечитываю редко. Слишком больно. Особенно последнее – где она писала, что приготовила мне замечательный сюрприз.
Глава двадцать пятая
«Сюрпризом» от Миа оказался ее приезд. Субботним утром, за три недели до ожидаемой даты родов, она появилась у нас на пороге.
С радостным визгом я бросилась к ней и крепко-крепко обняла.
Выглядела Миа как обычно – лучше не бывает: свежая завивка, алая помада, шикарные черно-белые туфли на платформе.
– Миа! Как ты здесь оказалась?
– Решила сделать тебе сюрприз. И, между прочим, я не одна приехала! – С этими словами она протянула мне небольшой черный пакет.
– Что это?
Я взяла у нее подарок, заглянула внутрь и радостно рассмеялась.
– Да это же Бубба!
Сестра привезла мне плюшевого мишку – самую первую, самую любимую мою игрушку. Выстиранного и в новом розовом платьице. Ну и что, что Бубба мальчик? Миа обожала розовые платья!
– Я подумала, ты захочешь передать его будущему малышу. У него ведь огромное сердце, полное любви, помнишь?
Конечно, помню! Медвежонка сшила мама по выкройке из журнала к моему рождению; а когда мне исполнилось шесть, мы с мамой вместе зашили ему в грудь маленькое красное сердечко, набитое ватой.
Я крепко прижала Буббу к себе.
– Миа, спасибо огромное! Я так рада, что ты об этом подумала!.. Ну что же ты стоишь, проходи! Есть хочешь? Я теперь все время хочу. Ты завтракала в поезде?
– Съела бутерброд, – ответила она. – А где Анджела?
– На работе.
– В субботу?
– Ну да. У нее в понедельник большая презентация. Так живут женщины, которые делают карьеру.
Миа поставила чемодан в прихожей и вошла следом за мной в гостиную.
Анджела жила в двухкомнатной квартире на шестнадцатом этаже: потертые ковры, крохотная кухонька, зато из окон потрясающий вид на город. Особенно хороши были заходы солнца. Я уже предчувствовала, что буду скучать по бостонским закатам, когда вернусь домой.
– Как мама и папа? – спросила я, ставя чайник на плиту.
Миа сняла жакет и села за стол.
– Все хорошо. Как обычно. Вот, мама просила тебе передать. – И она извлекла из сумочки конверт.
Я взяла его в руки. Обычный запечатанный конверт, без всяких надписей. Не поздравительная открытка, как я сначала подумала.
Вскрыв конверт, я обнаружила внутри сто долларов наличными.
– Зачем?
– На случай, если тебе что-нибудь понадобится, – объяснила Миа. – Папе она ничего не говорила. Сегодня утром, провожая меня на поезд, потихоньку сунула этот конверт.
– Пожалуйста, скажи ей от меня спасибо!
Я положила деньги к себе в сумку, висевшую на ручке кухонной двери, и снова подошла к плите посмотреть, как там чайник.
– Ты надолго? – спросила я у Миа.
– Только до завтрашнего вечера. В понедельник мне на работу.
Что-то сжало мне горло. Как хотелось вернуться в Бар-Харбор с ней вместе – снова оказаться дома, увидеть друзей… и Глена!
Еще три недели, напомнила я себе. Всего три недели. А потом я уеду домой.
Я еще не знала, что вернуться в Бар-Харбор мне предстоит гораздо раньше – и после этого жизнь моя изменится навсегда.
Глава двадцать шестая
Вечером Анджела повела нас в свою любимую пиццерию. Я съела три больших куска пиццы, хоть и опасалась, что всю ночь буду мучиться изжогой.
Однако вовсе не изжога разбудила меня в пять утра.
Я села на кровати. Дверь со скрипом приотворилась; на пороге, освещенная ярким светом из коридора, маячила Анджела – темный силуэт.
Миа – она спала на матрасе на полу – тоже проснулась и села. Обе мы недоуменно смотрели на Анджелу. Она была в белой шелковой ночной рубашке до колен. Молча стояла в дверях, чуть покачиваясь, и тяжело дышала, словно только что пробежала марафон. В первый миг мне подумалось: может быть, она ходит во сне?
– Что случилось? – спросила Миа.
Анджела сделала неуверенный шаг вперед – и вдруг упала на колени. Я отбросила одеяло и, вскочив с кровати, бросилась к ней, присела рядом:
– Анджела, что с тобой?
Она скорчилась, держась за грудь.
– Дышать не могу… кажется… кажется, сердце…
Миа вскочила на ноги.
– Боже мой! Вызовем «Скорую»? – спросила она у меня.
– Да. – Я мотнула головой в сторону прихожей. – Телефон там. Позвони 911, скажи наш адрес, скажи, что в подъезде домофон и мы на шестнадцатом этаже.
Миа выскочила за дверь, а я осталась с Анджелой. Не зная, что делать, я уложила ее на матрас.
– Постарайся успокоиться, – говорила я. – Все будет хорошо. «Скорая» сейчас приедет.
Анджела кивнула; но в глазах ее застыл страх. Лицо посерело, на лбу выступили капельки пота. Она до боли сжимала мою руку.
– Все будет хорошо, – повторяла я, осторожно убирая ей волосы с лица. – Может быть, ты просто отравилась пиццей?
Она снова кивнула; но обе мы понимали, что дело не в пицце. Анджела взяла меня за руку, положила себе на грудь.
– Вот здесь… давит… спасибо, Кейт… прости… это я должна была о тебе заботиться, а не…
– Ты обо мне заботишься! – перебила я. – Не знаю, что бы я делала в эти несколько месяцев, если бы не ты!
Она сморщилась от боли и прикрыла глаза. Мне стало страшно.
– Анджела? Как ты? Тебе что-нибудь нужно?
– Просто… не уходи, – еле слышно пробормотала она.
Я не понимала, что с ней могло случиться. Анджела – здоровая, спортивная молодая женщина, трижды в неделю ходит на йогу. И на сердце никогда не жаловалась…
– С тобой такое бывало раньше? – спросила я.
– Нет… никогда…
– «Скорая» уже едет! – сообщила, вбежав в комнату, Миа.
Глава двадцать седьмая
Когда в квартиру Анджелы наконец вошли парамедики с носилками, я готова была пасть ниц и целовать им ботинки. Наконец-то! Теперь все будет хорошо! Сам вид их вселял уверенность: они были в форме, словно полицейские, действовали быстро и слаженно. Не теряя времени, сразу направились к Анджеле, присели по обе стороны от нее и начали быстро, спокойным деловым тоном расспрашивать о симптомах.
– Как вас зовут? – спросил темноволосый.
– Анджела Уортингтон.
– Меня зовут Скотт, я парамедик. А это Джон, мой напарник. Можете сказать, что с вами?
Анджела ответила: чувствует сильную боль в груди, отдающую в левую руку (о левой руке она нам с Миа не говорила), и трудно дышать.
– Раньше бывали подобные боли? – спросил Скотт.
– Нет, никогда.
– Как долго продолжается боль? Возникла резко или постепенно?
– Я проснулась от боли примерно час назад.
Пока Скотт, взяв Анджелу за руку, считал пульс, Джон сказал:
– Анджела, сейчас я надену вам на руку манжету для измерения давления, а затем закреплю у вас на груди провода для ЭКГ. Это поможет нам понять, что с вами происходит.
Анджела кивнула. Мы с Миа прижались к стене, чтобы не мешать парамедикам, и, боясь даже вздохнуть, смотрели на их работу.
Уверена: именно тот момент стал для меня решающим. Хотя тогда я этого не понимала. Я не принимала сознательного решения: мол, хочу стать парамедиком. Вообще об этом не думала. Да и как? – я ведь была на девятом месяце и не знала даже, окончу ли школу. Все, что я знала – что готова молиться этим людям, словно богам, властным над жизнью и смертью. Что безмерно им благодарна.