— А мне не нравится, что волшебники собираются править миром, — вступил в разговор Найджел. — Как герой, я должен выступать против института волшебства как философского понятия. Придёт время, когда… — Его глаза слегка остекленели, словно он пытался припомнить что-то, что когда-то где-то читал. — Придёт время, когда волшебники исчезнут с лица Диска, и сыны… сыны… в общем, все мы можем относиться к вещам чуть более практично, — неуклюже закончил он.
— В книге вычитал, да? — раздраженно буркнул Ринсвинд. — А индеи там были?
— Он дело говорит, — вмешалась Канина. — Я ничего не имею против волшебников, но не сказала бы, что от них много пользы. На самом деле они нечто вроде украшения. Были до сих пор.
Ринсвинд стащил с себя шляпу. Она была помятой, покрытой пятнами и каменной пылью, с вырванными кусками, обтрепанной верхушкой и звездой, с которой пыльцой сыпались блестки. Но под слоем грязи все ещё читалось слово «Валшэбник».
— А вы это видите? — с побагровевшим лицом осведомился он. — Вы это видите? Видите? О чём это вам говорит?
— О том, что ты не в ладах с орфографией? — предположил Найджел.
— Что? Нет! Это говорит о том, что я волшебник, вот о чём! Двадцать лет за посохом, и горжусь этим! Я своё отработал, так-то вот! Я еда… я побывал на дюжинах экзаменов! Если все заклинания, которые я прочитал, поставить одно на другое, они бы… это бы… вы получили бы целую кучу заклинаний!
— Да, но… — начала Канина.
— Да?
— В действительности ты с ними не очень-то хорошо справляешься…
Ринсвинд уставился на неё свирепым взглядом и попытался придумать достойный ответ. Небольшой участок его мозга, работающий на приём, включился как раз в тот момент, когда частица вдохновения, траектория которой была искажена и искривлена миллиардом случайных событий, с воем пронеслась сквозь атмосферу и неслышно взорвалась именно там, где нужно.
— Талант определяет лишь то, чем ты занимаешься, — изрек Ринсвинд. — Он не определяет того, кем ты являешься. В смысле, в глубине души. Если ты знаешь, что ты такое, то можешь заниматься чем угодно. — Он ещё немного подумал и выдал: — Вот что наделяет чудесников таким могуществом. Самое важное — знать, что ты есть на самом деле.
Наступило исполненное философии молчание.
— Ринсвинд… — сердобольно окликнула Канина.
— Гм-м? — отозвался волшебник, который всё ещё гадал, откуда эти слова взялись в его голове.
— На самом деле ты болван. Ты это знаешь?
«Всем стоять и не двигаться».
Из разрушенного арочного проёма вышел визирь Абрим. На нём красовалась шляпа аркканцлера.
Пустыня мирно жарилась под палящими лучами солнца. В ней ничего не двигалось — за исключением колышащегося воздуха, горячего, как след вулкана, и сухого, как череп.
В палящей тени скалы лежал василиск. Он тяжело дышал и ронял на песок едкую жёлтую слизь. В течение последних пяти минут его уши различали слабый топоток сотен ножек, неуверенно шагающих по барханам. Это указывало на то, что приближается обед.
Василиск моргнул легендарными глазами, развернул все двадцать футов свитого в кольца голодного тела и, извиваясь, словно текучая смерть, выполз из тени на песок. Сундук, пошатнувшись, остановился и угрожающе поднял крышку. Василиск зашипел — но немного неуверенно, потому что никогда раньше не видел ходячих ящиков, тем более с целыми крокодильими челюстями, застрявшими в крышке. А ещё к этому ящику кое-где пристали обрывки кожи, словно он участвовал в потасовке на кожгалантерейной фабрике. Ящик весьма странно пялился на рептилию — она бы не смогла описать его взгляд, даже если бы умела говорить.
«Ну ладно, — подумал василиск, — хочешь играть в такую игру…»
Он обратил на Сундук взгляд, похожий на алмазное сверло. Взгляд, который проникал в голову жертвы через глазные яблоки и обдирал её мозг изнутри. Взгляд, который срывал тонкий тюль с окон души. Взгляд, который…
До василиска дошло, что что-то тут очень не так. Сразу за его круглыми, как блюдечки, глазами возникло новое и неприятное ощущение. Оно началось с малого — с легкого зуда на том крошечном участке спины, который, как ни извивайтесь, вам никак не удается почесать. Постепенно усиливаясь, этот зуд превратился во второе, раскаленное докрасна, внутреннее светило.
Василиск испытывал ужасное, непреодолимое и всепоглощающее желание моргнуть… Он совершил невероятно неблагоразумный поступок.
Он моргнул.
— Ну он и шляпа, — высказался Ринсвинд.
— А? — нахмурился Найджел, который начал осознавать, что жизнь героя-варвара вовсе не так чиста и проста, как он представлял себе в те дни, когда самым захватывающим приключением для него было раскладывание овощей по ящикам.
— Хочешь сказать, он подчинился шляпе? — уточнила Канина и тоже попятилась, проявив обычную человеческую реакцию на нечто крайне кошмарное.
— А?
«Я не причиню вам зла. Вы оказали мне кое-какие услуги. — Абрим шагнул к ним с вытянутыми руками. — Но вы правы. Он думал, что сможет, надев меня, добиться власти. Разумеется, всё произошло наоборот. Удивительно изворотливый и хитрый ум».
— Значит, ты примерила на себя его голову? — поёжился Ринсвинд.
Он и сам надевал эту шляпу. Очевидно, его ум пришелся ей не по вкусу. Тогда как Абрим ей понравился, и теперь его глаза затуманились, стали бесцветными, кожа — бледной, а походка — такой, словно его тело висело под головой. Найджел успел вытащить свою книгу и сейчас лихорадочно листал страницы.
— Ты что, чёрт возьми, делаешь? — спросила Канина, не отводя глаз от жуткой фигуры.
— Просматриваю «Указатель Бродячих Чудовищ», — ответил Найджел. — Как, по-твоему, это, случаем, не мертвец воскресший? Их ужасно трудно убить, для этого требуется чеснок и…
— В этой книге данный тип ты не найдешь, — медленно проговорил Ринсвинд. — Это… это шляпа-вампир.
— Тогда, может, «зомби» подойдет? — продолжал Найджел, ведя пальцем по странице. — Здесь написано, что от них помогают чёрный перец и морская соль, но…
— Предполагается, что ты будешь драться с этими проклятыми тварями, а не есть их, — оборвала его Канина.
«Это ум, который я могу использовать, — сказала шляпа. — Теперь я могу сражаться. Я соберу вокруг себя волшебников. В этом мире есть место только для одной магии, и я — её воплощение. Берегись, чудовство!»
— О нет, — пробормотал Ринсвинд себе под нос.
«За последние двадцать столетий волшебники многому научились. Мы можем сражаться с этим выскочкой. Вы трое пойдёте за мной». Это было не требование. Это был даже не приказ. Это было что-то вроде предсказания. Голос шляпы проникал прямо внутрь мозга, не утруждая себя переговорами с сознанием, и ноги Ринсвинда задвигались сами по себе.
Найджел с Каниной тоже зашагали вперёд неуклюжей, дергающейся, как у марионетки, походкой, которая позволяла предположить, что и ими управляют незримые нити.
— Почему «о нет»? — спросила Канина. — То есть я могу понять принципиальное «о нет», но ведь наверняка есть какая-то причина…
— Если нам представится возможность, мы должны бежать, — отозвался Ринсвинд.
— И ты знаешь, куда?
— Возможно, это не будет иметь значения. Мы в любом случае обречены.
— Почему? — поинтересовался Найджел.
— Ну, — ответил Ринсвинд, — вы когда-нибудь слышали о Магических войнах?
На Диске куча вещей обязана своим происхождением Магическим войнам. И груша разумная — одна из них.
Исходное дерево, скорее всего, было абсолютно нормальным и проводило свои дни в состоянии блаженного неведения за питьём подземной воды и поеданием солнечного света. Потом вокруг разразились Магические войны, которые неожиданно придали его генам обострённую проницательность. А ещё они оставили ему в наследство врождённое дурное настроение.
Но груша разумная легко отделалась. Когда-то, когда только что образовавшаяся на Диске фоновая магия имела крайне высокий уровень и пользовалась любой возможностью вырваться в мир, волшебники были такими же могущественными, как чудесники, и строили башни на вершине каждого холма. А если и есть что-то, чего не может выносить по-настоящему могущественный волшебник, так это другой волшебник. Их инстинктивный подход к дипломатии был таковым: «бей правых, пока не полевеют; бей левых, пока не поправеют».
Это могло означать только одно. Ну хорошо, два. Три.
Всеобщую. Магическую. Войну. И в этой войне не было ни союзников, ни сторон, ни договорённостей, ни пощады, ни прекращения огня. Небеса извивались, моря кипели. Рёв и свист огненных шаров превратили ночь в день, но это никому не помешало, потому что образовавшиеся в результате облака чёрного дыма тут же превратили день обратно в ночь. Земля вздымалась и опадала, как перина в медовый месяц, и сама ткань пространства была завязана в многомерные узлы и выбита о плоский камень, лежащий возле реки Времени. К примеру, самым популярным заклинанием в то время был Временной Сжиматель Пелепела, который как-то раз привёл к тому, что примерно за пять минут возникла, эволюционировала, расселилась по всему миру, достигла расцвета и была уничтожена целая раса гигантских рептилий; только кости в земле остались, чтобы вводить в совершеннейшее заблуждение все последующие поколения. Деревья плавали, рыбы разгуливали по земле, а горы заходили в лавки за сигаретами. Существование было настолько изменчивым, что первым поступком любого предусмотрительного человека, проснувшегося утром, было пересчитать свои руки и ноги.
Все волшебники обладали примерно равной силой и жили в высоких башнях, надёжно защищённых заклинаниями, а это означало, что большинство магических снарядов рикошетом отлетали и попадали в обычных людей, которые пытались честно заработать себе на жизнь, возделывая то, что временно было почвой, и вели простую, добропорядочную (но довольно короткую) жизнь.
Однако сражения всё бушевали и бушевали, разбивая саму структуру упорядоченной вселенной, ослабляя стены реальности и угрожая о