Эрик критически осмотрел Плоский мир. На его лице читалась обречённость человека, которому доподлинно известно: всё лучшее в этой жизни нуждается в психическом эквиваленте двух пальчиковых батареек, а магазины откроется только после каникул.
— Я должен получить дань, — безапелляционно заявил он.
— Чего ты должен?
— Все правители мира, — пояснил Эрик. — Они обязаны платить мне дань.
— Да уж, ты и впрямь проштудировал этот вопрос, — саркастически заметил Ринсвинд. — А чего данью-то ограничиваться? Не хочешь ли луну с неба, раз уж мы тут, наверху? На этой неделе у нас специальное предложение — к каждому покорённому миру прилагается один бесплатный спутник.
— А там есть какие-нибудь полезные минералы?
— Что?!
Эрик вздохнул, демонстрируя своё великое терпение.
— Минералы, — повторил он. — Ну, залежи…
Ринсвинд покраснел (созвучие ores-orals в английском).
— Мне кажется, мальчику в твоем возрасте не следует думать о…
— Я имею в виду обычные металлы. Если это просто груда камня, то зачем она мне?
Ринсвинд посмотрел вниз. Крошечная луна как раз поднималась из-за дальнего края Плоского мира, проливая бледное сияние на мозаичный узор, в котором переплелись земля и море.
— Ну, просто красиво… — сказал он. — Послушай, уже темно. Может, тебе заплатят дань утром?
— Я хочу получить хоть что-нибудь прямо сейчас!
Ринсвинд внимательно осмотрел свои пальцы. Раньше у него как-то не очень получалось ими щелкать.
Он предпринял ещё одну попытку.
Когда Ринсбинд снова открыл глаза, то обнаружил, что стоит по щиколотку в грязи.
Среди талантов Ринсвинда самым выдающимся было его умение убегать, которое он возвёл в ранг чистого искусства. Пока он бежал, ему было неважно, бежит он к чему-то или от чего-то. Значение имел лишь сам бег. Я бегу, следовательно, я существую; а точнее, я бегу, следовательно, если мне хоть немножко повезёт, я по-прежнему буду существовать.
Но кроме того, Ринсвинд был известным знатоком лингвистики и практической географии. Он мог крикнуть «Помогите!» на четырнадцати языках и умолять о пощаде ещё на двенадцати; он проехал множество стран Плоского мира, некоторые из них — на большой скорости. Работая в библиотеке Незримого Университета, Ринсвинд заполнял долгие, чудесные, скучные часы тем, что читал о всех тех экзотических и далёких местах, где он никогда не бывал, и вздыхал от облегчения, что ему так никогда и не придется их посетить.
И вот сейчас он оказался в одном из таких мест.
Его окружали джунгли. Это были совсем не те симпатичные, привлекательные, открытые джунгли, сквозь которые так любят летать на лианах накачанные герои в леопардовых шкурах, но серьезные, настоящие джунгли, джунгли, возвышающиеся липуче-колючей зеленой стеной, джунгли, в которых каждый представитель растительного царства как следует засучил кору и принялся усердно перерастать своих соперников. Почву тут вряд ли можно было назвать таковой, поскольку она представляла собой кладбище растений, ожидающих обращения в компост; вода стекала с одного листа на другой; во влажном, насыщенном спорами воздухе гудели насекомые; и все заполняла та ужасающая, бездыханная тишина, которую обычно производят моторы фотосинтеза. Любой герой, вознамерившийся с бойким улюлюканьем пролететь через эти заросли, мог бы с тем же успехом попытать счастья с яйцерезкой.
— Как это у тебя получается! — полюбопытствовал Эрик.
— Наверное, у меня такой дар, — отозвался Ринсвинд.
Эрик окинул чудеса природы беглым, пренебрежительным взглядом.
— Это не похоже на царство, — пожаловался он. — Ты сказал, что мы отправимся в какое-нибудь царство. И это ты называешь царством?
— Обычно я называю это дождевыми лесами Клатча, — ответил Ринсвинд. — Но они битком набиты всякими затерянными царствами.
— Ты имеешь в виду таинственные древние расы принцесс-амазонок, подвергающих всех пленников-мужчин изнурительным обрядам, связанным с плодородием? — заинтересовался Эрик. Его очки слегка затуманились.
— Ха-ха, — холодно произнёс Ринсвинд. — Ну и воображение у этого ребенка.
— Какеготам, какеготам, какеготам! — крикнул попугай.
— Я читал о них, — возразил Эрик, вглядываясь в зелень листвы. — Разумеется, эти царства тоже принадлежат мне. — Он немного помолчал, вглядываясь во что-то, видимое ему одному, и с жадностью в голосе добавил: — Ничего себе!
— На твоём месте я бы сосредоточился на дани, — буркнул Ринсвинд, устремляясь в глубь леса по тому, что в здешних местах сходило за тропинку.
Ярко окрашенные цветы ближайшего дерева повернулись и проводили его взглядом.
В джунглях центрального Клатча действительно сокрыты затерянные царства таинственных принцесс-амазонок, которые захватывают в плен путешественников-мужчин и заставляют их выполнять специфические мужские обязанности. Эти обязанности поистине тяжелы и изнурительны, и век несчастных жертв очень недолог. (Это потому, что установка розеток, прибивание полок, выяснение причины загадочных звуков, доносящихся с чердака, и стрижка газонов способны доконать даже самый сильный организм).
Есть в этих джунглях и скрытые плато, где резвятся и играют чудовищные рептилии из прошедшей эпохи, а также кладбища слонов, забытые алмазные копи и таинственные развалины, украшенные иероглифами, от одного вида которых способно заледенеть самое мужественное сердце. В общем, места для деревьев на картах Клатча практически не остаётся.
Те немногие путешественники, которые вернулись из этой страны живыми, оставили для своих последователей ряд ценных указаний, как то: а) по возможности избегайте свисающих вниз лиан, на одном конце которых имеются глазки-бусинки и раздвоенный язык; б) не берите в руки полосатые чёрно-оранжевые лианы, которые, подергиваясь, лежат у вас на дороге, потому что с другого конца к ним очень часто бывает прицеплен тигр; и в) лучше в эту страну вообще не лезть.
«Если я демон, — туманно рассуждал Ринсвинд, — то почему все меня жалят и пытаются уронить? В смысле, меня ведь можно ранить только воткнутым в сердце деревянным кинжалом? А ещё на меня как-то должен действовать чеснок — если я ничего не путаю…»
Через какое-то время джунгли расступились, и путники вышли на обширную равнину, простирающуюся до далекой голубой гряды вулканов. Земля представляла собой лоскутное одеяло, образованное из озер и болотистых полей; то тут, то там высились огромные ступенчатые пирамиды, над каждой из которых в рассветный воздух поднималась тонкая струйка дыма. Лесная тропа переходила в узкую, но тем не менее мощёную дорогу.
— Что это такое, а, демон? — поинтересовался Эрик.
— Похоже на одно из Тецуманских царств, — ответил Ринсвинд. — Насколько я помню, там правит Муцума.
— Она принцесса-амазонка, да?
— Как ни странно, нет. Ты, Эрик, удивишься, когда узнаешь, как много на свете царств, которыми не правят принцессы-амазонки.
— В любом случае выглядит тут всё довольно примитивно. Слегка напоминает каменный век.
— Тецуманские жрецы славятся своим календарем и широко развитой сетью публичных обсерваторий.
— А-а, — оживился Эрик. — Прекрасно.
— Ты не понял, — со вздохом проговорил Ринсвинд. — Обсерватория — это место, откуда наблюдают за звёздами.
— О-о.
— И не стоит так плохо думать о местном населении. Жрецы — великолепные математики.
— Хм— Эрик с серьезным видом поморгал. — Сомневаюсь, что у такой отсталой цивилизации, как эта, есть что считать.
Ринсвинд тем временем внимательно разглядывал колесницы, которые быстро мчались в их сторону.
— О-о, — сказал он. — У них очень сложная математика. Они считают жертвы.
Тецуманская империя, расположенная в окруженных джунглями долинах центрального Клатча, известна своими органическими огородами, изысканными поделками из обсидиана, перьев и нефрита, а также массовыми человеческими жертвоприношениями в честь Кусалькоатля, Пернатого Змея, бога массовых человеческих жертвоприношений. Вообще, Кусалькоатль — очень конкретный бог и любит, когда всё расставлено по своим местам. И конкретно ваше место, как считают его приверженцы, — среди кучи других людей на вершине большой ступенчатой пирамиды, где некто в элегантном головном уборе из перьев затачивает изящный обсидиановый нож, предназначенный исключительно и персонально для вас.
Тецуманцы заслужили на континенте славу самых самоубийственно мрачных, раздражительных и пессимистичных типов, каких только можно встретить. Причину этого вы скоро узнаете. Насчёт местного календаря Ринсвинд тоже говорил правду. Тецуманцы давно уже сообразили, что мир вокруг становится только хуже; таким образом, воспринимая окружающую действительность ужасающе буквально, они разработали сложную систему, позволяющую следить за тем, насколько хуже стал каждый последующий день.
В противоположность всеобщему мнению, тецуманцы всё-таки изобрели колесо. Но их представления о том, как его следует использовать, радикально отличались от наших.
Это была первая из виденных Ринсвиндом колесниц, которую тащили ламы. Но вовсе не это было в ней самым странным. Самым странным было то, что несли её люди. Они держались за ось, по двое с каждой стороны, и бежали следом за животными, шлепая сандалиями по булыжной мостовой.
— Как думаешь, у них там дань? — спросил Эрик.
В первой колеснице ехал приземистый, довольно-таки кубический человек в наряде из шкуры пумы и головном уборе из перьев.
Бегуны, тяжело дыша, остановились, и Ринсвинд увидел, что у каждого из них имеется нечто похожее на примитивный меч, изготовленный путем закрепления осколков обсидиана на деревянной дубинке. Впрочем, мечи эти выглядели не менее смертоносными, чем их культурные, высокоцивилизованные собратья. На самом деле они выглядели даже страшнее.
— Ну? — сказал Эрик.
— Что ну? — переспросил Ринсвинд.
— Прикажи ему отдать мне дань.
Толстяк с трудом сполз с колесницы, подошел к Эрику и, к величайшему удивлению Ринсвинда, распростёрся перед мальчишкой в пыли.