Это не просто стена, это разграничительная линия. По одну её сторону лежит империя. В агатском языке это слово также несёт значение «вселенная». А по другую сторону нет ровным счётом ничего. Ведь, кроме вселенной, ничего больше не существует.
Ах да, неискушенному наблюдателю может показаться, что всё-таки там, за стеной, что-то есть — например, море, острова, другие континенты и так далее. Всё это с виду очень даже материально, эту землю можно завоевать, по ней можно пройти… но к реальности она не имеет никакого отношения. В агатском языке «иностранец» обозначается тем же словом, что и «призрак», и всего лишь один мазок кисти отделяет его от значения «жертва».
Отвесность же стен объясняется необходимостью охладить пыл всяких зануд, которые упорно верят, что там, по другую сторону, может быть что-то интересное. Поразительно, но даже спустя тысячи и тысячи лет всё равно находятся умники, наотрез отказывающиеся понимать намеки. На побережье эти неверующие сооружают плоты и направляются прямиком через бескрайние моря в сказочные земли. Обитатели континентальной части строят громадных воздушных змеев, а также изобретают всякие летающие стулья, приводимые в действие фейерверками. Разумеется, многие естествоиспытатели гибнут. Ну а тех, кто умудряется уцелеть, вскорости ловят и устраивают им жизнь в интересные времена.
Однако кое-кто всё-таки добирается до большого плавильного котла под названием Анк-Морпорк. Люди прибывают туда без денег — моряки обдирают их как липку, — но с безумным блеском в глазах, открывают там магазины и рестораны и работают по двадцать четыре часа в сутки. Это и называется Анк-Морпоркской Мечтой (главный приз — большая куча денег, заработанных в обществе, где твою смерть никто даже не заметит). Причем чем меньше вы спите, тем лучше вам мечтается.
Иногда Ринсвинду казалось, что жизнь его протекает от пробуждения к пробуждению. Пробуждения были своего рода знаками препинания в длинном предложении его жизни. Надо признать, они не всегда были грубыми. Иногда просто невежливыми. Очень немногие — одно или, может, два — были довольно приятными, особенно когда он просыпался на острове. Солнце монотонно всходило, волны занудно омывали берег, и пару раз ему удалось вырваться из пучины бессознательности, не издав привычного громкого вопля.
Это пробуждение было не просто грубым. Оно было откровенно оскорбительным. Голова Ринсвинда периодически стукалась обо что-то, а его руки были связаны за спиной. Было темно — факт, вызванный надетым ему на голову мешком.
Ринсвинд быстро произвел подсчёт.
«На нынешний момент это уже семнадцатое самое плохое утро в моей жизни», подумал он.
В том, что из вас в кабаке вышибают дух, нет ничего необычного. Случись это в Анк-Морпорке, вы вполне могли бы очухаться только в реке (вернее, на реке) и обобранным до нитки. Или если бы вашим обидчикам под руку подвернулось судно, отплывающее в очень долгий и непопулярный вояж, то, очнувшись, вы обнаружили бы, что прикованы к какому-нибудь там шпигату и единственное, что вам светит в ближайшие два года, это бороздить океанские волны[76]. Но обычно вас всё-таки оставляют в живых. За этим следит сама Гильдия Воров. Одна из воровских заповедей гласит: «Ударь человека слишком сильно — и ты сможешь ограбить его только один раз; ударь его так, чтобы он просто вырубился, — и ты сможешь грабить его каждую неделю».
Итак, он, Ринсвинд, едет куда-то в какой-то повозке. Стало быть, его оставили в живых. Значит, похитители преследуют некую цель.
Не успел он так подумать, как тут же сильно пожалел об этом.
Мешок с его головы грубо сорвали, и взору Ринсвинда предстала некая ужасающая морда.
— Я хочу откусить тебе ногу! — в панике заорал Ринсвинд.
— Не беспокойся. Я друг.
Маску сняли. За ней оказалось лицо девушки — круглое, курносое и очень отличающееся от всех прочих лиц, которые встречались Ринсвинду в империи. А основное отличие состояло в том, что девушка смотрела прямо на него. Ринсвинд припомнил, что вроде бы её одежду (о лице тут речи не шло) он видел на сцене постоялого двора.
— Только не кричи, — предупредила девушка.
— Почему? Что вы собираетесь со мной сделать?
— Мы приняли бы тебя со всеми почестями, но не было времени.
Откинувшись на мешки, которые были свалены у заднего борта покачивающейся повозки, она смерила Ринсвинда критическим взором.
— Четыре Большие Сандалии говорит, что ты прилетел на драконе и уничтожил целый полк солдат, — сообщила девушка.
— В самом деле?
— А ещё ты заколдовал дряхлого старика, и тот превратился в великого воина.
— Правда?
— И ты дал Четыре Большие Сандалии целый кусок мяса, хотя он всего лишь пун.
— Неужели?
— И у тебя есть шляпа.
— Вот шляпа у меня действительно есть.
— И при всём при том, — продолжала девушка, — ты совершенно не похож на Великого Волшебника.
— Гм, видишь ли, тут вышло небольшое… — Девушка казалась хрупкой как цветок. Что не помешало ей, однако, извлечь из складок своего костюма маленький, но очень даже пригодный к употреблению ножик.
С течением жизни у Ринсвинда выработался своего рода инстинкт на подобные знаки. Пожалуй, сейчас не лучший момент, чтобы отрицать своё Великое Волшебничество, решил он.
— Небольшое… — повторил он. — Небольшое… Кстати, а откуда я знаю, что тебе можно доверять?
Девушка ответила ему негодующим взглядом.
— Так ты правда обладаешь удивительной волшебной силой?
— О да! Да! Разумеется! Только…
— Тогда скажи что-нибудь на волшебном языке!
— Э-э… Стеркус, стеркус, стеркус, моритурус сум, — быстро пробормотал Ринсвинд, не отводя глаз от ножика.
— О экскременты, я сейчас умру?!
— Это, э-э… специальная мантра, вызывает прилив магических сил.
Девушка слегка утихла.
— Но это здорово утомляет, в смысле волшебство, — продолжал Ринсвинд. — Все эти полеты на драконах, превращение стариков в воинов… Какое-то время ты творишь волшебство направо-налево, но потом требуется отдых. Как раз сейчас я очень ослаб — ты не поверишь, какой колоссальный объём магии я недавно потратил.
В её глазах по-прежнему читалось сомнение.
— Все крестьяне верят в неминуемое явление Великого Волшебника, — сказала она. — Но, как говорит великий философ Лай Тинь Видль, «ожидая могучего коня, ты способен отыскать копыта даже у муравья».
Девушка опять оценивающе посмотрела на Ринсвинда.
— Там, на дороге, — продолжила допрос она, — ты пресмыкался перед районным комиссаром Ки. Ты что, не мог испепелить его на месте?
— Ну, я старался выиграть время, оценивал ситуацию, не хотел сразу раскрываться, — забормотал Ринсвинд. — Э-э. А если б меня узнали?…
— Значит, этот твой нынешний облик — маскировка?
— Конечно.
— Отличный грим.
— Спасибо, это всё потому, что…
— Только поистине великий волшебник решится выглядеть настолько жалко.
— Благодарю. Э-э… Но откуда тебе известно про этого комиссара?
— Ты бы уже двадцать раз был мёртв, если бы я не говорила тебе, что делать.
— Так ты тот самый голос?
— Нам пришлось действовать очень быстро, чтобы перехватить тебя. Счастье ещё, что тебя увидел Четыре Большие Сандалии.
— Вам?
Она проигнорировала его вопрос.
— А эти солдаты, на дороге… Типичные провинциалы. В Гункунге этот номер у меня бы не прошёл. Но я могу играть много ролей.
Девушка убрала нож, однако у Ринсвинда возникло стойкое ощущение, что на самом деле он её не убедил: если она решила его не убивать, это ещё не значило, что она ему поверила.
Он предпринял ещё одну попытку, о да, это должно было сработать.
— И у меня есть волшебный сундук на ножках, — не без гордости сообщил он. — Он следует за мной повсюду. Сейчас он, правда, куда-то задевался, но вообще это совершенно удивительный предмет.
Девушка отреагировала ничего не говорящим взглядом. Затем протянула тонкую, хрупкую ручку и рывком привела волшебника в вертикальное положение.
— Что, такой же, как эти?
Она отдернула занавеску у заднего борта.
Сразу за повозкой, поднимая облака пыли, угрюмо ковыляли двое Сундуков. Более потрёпанные и подешевле, чем Ринсвиндов Сундук, в общем и целом они принадлежали к тому же виду — разумеется, если слово «вид» применимо к дорожным принадлежностям.
— Э-э. Да.
Девушка разжала руку. Голова Ринсвинда снова ударилась об пол.
— Слушай меня, — сказала она. — Кругом творится много плохого. Лично я не верю в великих волшебников, но многие верят, а людям иногда нужно во что-то верить. Однако если эти излишне доверчивые люди погибнут из-за того, что волшебник, который нам достался, не столь уж велик… В общем, этому волшебнику можно будет только посочувствовать. Вероятно, ты и вправду Великий Волшебник. Если же нет, то советую тебе как следует напрячься и проявить себя с хорошей стороны. Я понятно всё объяснила?
— Э-э. Да.
Смерть угрожал Ринсвинду множество раз. Обычно в происходящем принимали активное участие всякие грозного вида доспехи и мечи. Но в данном случае опасность предстала перед Ринсвиндом в виде хорошенькой девушки и небольшого ножика, и всё же ему почему-то казалось, что этот случай можно сразу занести в категорию самых худших. Девушка откинулась на мешки.
— Мы — бродячий театр, — произнесла она. — Это удобно. Беспрепятственно путешествуешь по всей империи. Мы — актеры но.
— Но что?…
— Ты не понял. Мы — актеры но.
— А, я догадался, что ты хочешь сказать. Вообще-то, представление было не таким уж плохим и…
— Великий Волшебник, «но» — это вид нереалистического, символического театрального представления с использованием архаичного языка и стилизованной жестикуляции и проходящего под аккомпанемент флейт и барабанов. Твоя способность притворяться глупцом выше всяких похвал. Иногда я даже готова поверить, что ты не играешь.