никой. Во многих религиях превозносятся достоинства кротких, но Ринсвинд в это никогда не верил. Самая кроткая тварь порой может показать себя с очень мерзкой стороны.
Но вообще… овцы покрыты шерстью, а ножницы на вид довольно острые. Может, и получится? Внутренний радар сигнализировал, что неудачная попытка чревата несколько меньшими последствиями, чем отказ от таковой.
— А могу я произвести пробный постриг? — осведомился он.
Из загона вытащили овцу и швырнули на землю перед ним.
Ринсвинд улыбнулся Дагги как профессионал — профессионалу. Во всяком случае, попытался. Улыбаться Дагги было всё равно что швыряться меренгами в огромную скалу.
— Гм-м… ещё бы кресло и полотенце. А также зеркало и расческу, — сказал он.
Подозрения, которые испытывал Дагги, крепли с каждой секундой.
— Это ещё чо? На кой тебе все это?
— Привык делать всё как положено.
На задней стороне загона для стрижки овец, на выбеленных солнцем досках, невидимый никем, начал проступать силуэт кенгуру. А затем белые черточки поплыли по деревянной поверхности, будто перистое облачко по чистому небу. А потом начали преображаться…
Сам Ринсвинд очень давно не стригся, но общий порядок он знал.
— Так вы в этом году уже ездили в отпуск? — бойко клацая ножницами, любезно осведомился он.
— Мнннэээ-ээ-ээ!
— А как вам нравится сегодняшняя погода? — В отчаянной попытке завязать разговор Ринсвинд прибегнул к проверенной веками теме.
— Мнннэээ-ээ-ээ!
Овца даже не пыталась оказать сопротивление. Она была пожилая, и зубов у неё было куда меньше, чем ног, зато опыта хватало, и даже её чрезвычайно неглубокий разум понимал: процесс стрижки должен осуществляться совсем не так. Стрижка должна быть краткой борьбой, после которой опять приходит свобода загона — но свобода обновленная, прохладная и со всех сторон проветриваемая. И на протяжении этого процесса не положено интересоваться овечьим мнением о погоде или осведомляться, как именно данная овца намерена провести выходные, — в особенности учитывая, что овца не знает и представить себе не может, ни что такое выходные, ни как их должным образом следует «проводить». А льющаяся в уши лавандовая вода — это уж совсем ни в какой загон не лезет.
Стригали наблюдали за происходящим молча. Народу собралось изрядно: никто в городке не хотел пропустить предстоящее зрелище. В глубине души все знали: тут будет о чём порассказать правнукам.
Ринсвинд отступил на пару шагов, критическим взглядом окинул свою работу, после чего предоставил овце возможность посмотреть в зеркало на свой затылок. Бедное создание, не выдержав этого испытания, заблеяло, невероятными усилиями подобрало расползающиеся ноги и что было мочи рвануло к загону.
— Эй, подожди, ещё ж укладка! — крикнул Ринсвинд вслед.
Он спиной почувствовал устремленные на него взгляды стригалей. После некоторой паузы один обалдело произнёс:
— И что, так стригут овец в твоейной стране?
— Гм-м… а ты как думаешь? — дипломатично отозвался Ринсвинд.
— Вроде как… медленновато.
— А надо быстрее?
— Ну, Дагги как-то остриг за час чуть ли не полсотни штук. А ты ж должен переплюнуть его. Да и к чему весь ентот выпендреж? Надо быстро: чик — спина! чик — перед! чик — голова! чик-чик — по бокам! И делов-то!
— До стрижки, — с тоской в голосе произнёс один стригаль, — была такая красивая овца…
Внезапно со стороны овечьего загона донеслось громкое блеяние.
— Ну, Ринсо, ты готов к настоящему делу? — спросил Дагги.
— Боги милостивые, это ещё что такое? — воскликнул кто-то из толпы.
Изгородь разнесло в мелкие щепки. В проломе возвышался баран. Стряхивая деревянные щепки с рогов, он тряс головой. Из ноздрей животного вырывался пар.
Когда Ринсвинд думал об овцах, в первую очередь ему в голову приходили воспоминания об остром или пряном соусе. Ещё с понятием «овца» ассоциировались представления о типичных овечьих качествах, таких как овечья глупость или овечья кротость. Сейчас же перед ним возвышался баран, и у Ринсвинда внезапно возникли аналогии с… ТАРАНОМ. Баран грозно бил копытом в землю. Он был гораздо крупнее средней овцы. Он был таким огромным, что Ринсвинду даже показалось: этот баран заполнил собой всё его будущее.
— Эй, у меня таких не было! — воскликнул хозяин стада.
Дагги вложил в свободную руку Ринсвинда свои ножницы и похлопал его по спине.
— Он твой, друг. — С этими словами Дагги осторожно попятился. — Ты как, готов продемонстрировать нам своё мастерство?
Ринсвинд посмотрел на свои ноги. Они не двигались. Они словно бы приросли к земле.
Баран, храпя и таращась на Ринсвинда налитым кровью зраком, неотвратимо приближался.
— Зыкински, — вдруг шепнул он, приблизившись на достаточно близкое расстояние. — Ты исполняй свою часть с ножницами, а остальное овцы возьмут на себя. Будь спок.
— ТЫ? — Ринсвинд бросил тревожный взгляд на зрителей, предусмотрительно удалившихся на безопасное расстояние.
— Ха, угадал. Ну чо, готов? Они будут повторять за мной. Они ведь овцы.
Шерсть падала дождем. Стригали смотрели.
— Такое нечасто увидишь, — сказал один другому. — Чтоб овца вот так стояла на голове…
— А какое «колесо» получилось, — заметил другой, попыхивая трубкой. — Для овцы совсем зыкинское.
А Ринсвинд знай себе стриг. Ножницы в его руках как будто обрели собственную жизнь. Овцы так и кидались под лезвия, словно торопясь получить удовольствие. Овечье руно завалило Ринсвинд а сначала по щиколотки, потом по колени, потом добралось до пояса… И вот уже ножницы лязгают в пустом воздухе, шипя и остывая.
На Ринсвинда с подозрением таращились несколько десятков ошалелых овец. И стригалей.
— Гм-м… так соревнование уже началось? — произнёс он.
— Ты только что за две минуты остриг тридцать овец!
— Это хороший результат?
— Хороший? Постричь тридцать овец за две минуты?
— Что ж, извините, быстрее не могу.
Стригали сгрудились посовещаться. Ринсвинд поискал взглядом барана, но тот как сквозь землю провалился.
Через некоторое время стригали, по-видимому, пришли к какому-то решению. Очень осторожно они приблизились к Ринсвинду, причём выглядело это достаточно странно: вроде бы стригали старались держаться от него подальше, а вроде нужно было все-таки подойти…
Затем впереди всех оказался Дагги. Именно что оказался — его товарищи, не сговариваясь, исполнили хореографическую фигуру «разом шаг назад».
— Э-э… Здоровеньки! — нервно поприветствовал он.
Ринсвинд ответил благодушным взмахом руки, лишь посреди жеста поняв, что по-прежнему сжимает в пальцах ножницы. А вот Дагги, судя по всему, не забывал об этом факте ни на мгновение.
— Это… ну… у нас пятьсот кальмаров будет только после того, как нам заплатят за…
Ринсвинд слегка растерялся.
— Будь спок, — наконец сказал он, прибегнув к помощи любимого местного выражения, которое, похоже, могло означать что угодно.
— …Так что, это, если ты здеся ещё немного побудешь…
— Вообще-то, я тороплюсь в Пугалоу.
Дагги, не выключая застывшей улыбки, отступил на несколько шагов, чтобы опять посовещаться с товарищами. Затем снова повернулся к Ринсвинду.
— …Ну, может, у нас получится кой-чо продать…
— Деньги меня, в сущности, не интересуют, — громко объявил Ринсвинд. — Лучше объясни мне, как попасть в Пугалоу. И будь спок.
— Тебе НЕ НАДОБНЫ деньги?
— Будь спок.
Стригали опять сбились в тесную кучку. До Ринсвинда донеслось хриплое: «…Избавляться от него прям щас!»
Дагги повернулся к Ринсвинду.
— У меня есть коняга, могу тебе его отдать, — предложил он. — Парочку кальмаров он точно стоит, а то и поболе.
— Будь спок.
— И тогда ты сможешь уехать…
— Точняк. Будь спок.
Ну что за поразительная фраза. Просто волшебная. После неё всё сразу становится… немного лучше. Акула откусила тебе ногу? Будь спок. Обожгла медуза? Будь спок! Кто-то умер? Зыкински! Будь спок! Срабатывает всегда!
— Будь спок, — повторил он.
— Конь ваще стоящий. Надежный скакун, — гнул своё Дагги. — Такого и на скачках выставить не стыдно.
В толпе зафыркали.
— Будь спок? — уточнил Ринсвинд.
На какое-то мгновение лицо Дагги приняло такое выражение, словно он обдумывал, уж не больше ли пятисот кальмаров стоит его конь. Но Ринсвинд мечтательно пощелкал ножницами, и Дагги сразу принял решение.
— Одним словом, домчит тебя до Пугалоу, глазом не успеешь отморгнуть, — заверил он.
— Будь спок.
Пару минут спустя даже неспециалисту Ринсвинду стала ясна причина доносившихся из толпы смешков. Этот конь мог выиграть лишь те скачки, остальные участники которых были бы давно мертвы. И то никто никаких гарантий не давал. Конь был пегим, мосластым, с копытами размером с миску и, наверное, самым коротконогим из всех коней, когда-либо становившихся под седло. Упасть с этого скакуна можно было, лишь загодя вырыв в земле яму. Такие лошади Ринсвинду нравились.
— Будь спок. Зыкински, — сказал он. — Только… одна маленькая проблемка.
Он уронил ножницы. Стригали попятились.
Ринсвинд приблизился к загону и тщательно изучил землю, которая была дочерна истоптана овечьими копытами. Затем внимательно осмотрел заднюю стенку загона. На которой буквально на мгновение проявился образ кенгуру — проявился и снова пропал…
Некоторое время спустя стригали осторожно приблизились к Ринсвинду, который яростно лупил по выбеленным солнцем доскам и вопил: «Я знаю, знаю, что ты здесь!»
— Енто, того… у нас ваще енто деревом называется, — сообщил Дагги. — Де-ре-вом, — добавил он для особо тупых. — Из него делают стен-ки.
— Вы видели кенгуру? Он вошёл прямо в эту стену! — возбужденно воскликнул Ринсвинд.
— Кого-кого, друг?
— Он ещё и овца к тому же! — объяснил Ринсвинд. — То есть в жизни он кенгуру, но тот баран — это ведь был он!
Слушатели смущённо зашаркали ногами.