— Если только облако не набито камнями, — вставил астролог в жалкой и, как выяснилось, совершенно безуспешной попытке пошутить.
— Но опуститься он где-то должен. «Где?» — спрашиваем мы себя.
— Где? — преданно повторил астролог.
— И тут перед нами вырисовывается программа действий.
— А-а, — откликнулся астролог, пускаясь бегом в попытке не отстать от волшебника, который шагал по Двум Толстым Кузенам.
— Эта программа заключается в том, чтобы…
Астролог посмотрел в глаза, серые и неумолимые, как сталь.
— Э-э… прекратить поиски? — догадался он.
— Вот именно! Мы пускаем в ход те способности, которыми наделил нас Создатель, мы опускаем взгляд — и что же мы видим?
Астролог мысленно застонал и опустил голову.
— Плитки? — наобум высказался он.
— Плитки, да, которые вместе составляют…
Траймон принял выжидающий вид.
— Зодиак? — рискнул доведенный до отчаяния астролог.
— Правильно! Поэтому всё, что нужно, — это составить для Ринсвинда гороскоп, и нам станет точно известно, где он находится!
Астролог ухмыльнулся как человек, который, отплясывая чечётку на зыбучих песках, вдруг почувствовал под ногами твёрдый камень.
— Мне понадобится точное место и время его рождения, — сказал он.
— Это легко. Прежде чем подняться сюда, я скопировал их из университетского личного дела.
Астролог посмотрел на записи и наморщил лоб. Пройдя через комнату, он выдвинул широкий ящик, заполненный схемами и таблицами. Перечитал записи. Взял со стола пару замысловатого вида компасов и проделал над таблицами несколько пассов. Поднял маленькую медную астролябию и осторожно провернул её. Что-то просвистел сквозь зубы. Схватил кусок мела и быстро написал на грифельной доске несколько цифр.
Траймон тем временем смотрел в окно на новую звезду. «Легенда, записанная в пирамиде Цорта, гласит, что тот, кто произнесет Восемь Заклинаний, когда Диск будет в опасности, получит всё, что пожелает, — думал он. — И это случится так скоро!»
«Я помню Ринсвинда, — продолжал размышлять он. — Это тот лохматый парнишка, который, когда мы учились, всегда был самым последним в классе! Магии в нём ни на грош. Дайте его сюда, и посмотрим, сможем ли мы собрать все Восемь…»
— О боги! — шепотом сказал астролог.
Траймон резко обернулся.
— Ну?
— Замечательный гороскоп, — замирающим голосом отозвался астролог и нахмурил брови. — Только очень странный.
— В чем же его странность?
— Ринсвинд родился под знаком Занудной Группки Тусклых Звезд, которая, как ты знаешь, лежит между Летающей Мышью и Веревочкой С Узелками. Даже Древние не могли сказать ничего интересного об этом знаке, который…
— Да, да, давай дальше, — раздраженно поторопил его Траймон.
— Это знак традиционно ассоциируется с профессиями изготовителей шахматных досок, торговцев луком и производителей гипсовых бюстов небольшой религиозной значимости, а также с людьми, страдающими аллергией на слово. Волшебники под этим знаком просто не рождаются. И в час рождения Ринсвинда тень Кори Челести…
— Меня не интересуют технические детали, — прорычал Траймон. — Прочти мне его гороскоп, и всё!
Астролог, который получал от своего рассказа немалое удовольствие, вздохнул и проделал кое-какие дополнительные расчёты.
— Ну хорошо, — сказал он. — Звучит гороскоп так: «Сегодняшний день идеален для того, чтобы заводить новых друзей. Доброе дело может иметь неожиданные последствия. Не выводите из себя друидов. Вы скоро отправитесь в странное путешествие. В еде вам не повезет с маленькими огурчиками. Люди, угрожающие вам ножом, вероятно, задумали что-то недоброе. Постскриптум. Насчет друидов мы серьезно».
— Насчет друидов? — переспросил Траймон. — Интересно…
— С тобой всё в порядке? — поинтересовался Двацветок.
Ринсвинд открыл глаза.
Поспешно сев, волшебник схватил туриста за рукав.
— Надо убираться отсюда! — с напором заявил он. — Немедленно!
— Но здесь вот-вот состоится древняя и традиционная церемония!
— Плевать на то, какая она древняя! Я хочу ощутить под ногами надежную булыжную мостовую, хочу почувствовать старый знакомый запах выгребных ям, хочу туда, где много народу, очагов, крыш, стен и тому подобных, родных вещей! Я хочу домой!
Он обнаружил, что его охватывает та внезапная и отчаянная тоска по насыщенным испарениями, закопченным улочкам Анк-Морпорка, которая сильнее всего проявляется весной, когда смолистый блеск мутных вод реки Анк приобретает особый оттенок, а крыши заполняются птичьими песнями или, по крайней мере, ритмично кашляющими птицами.
У Ринсвинда даже слёзы навернулись на глаза, когда он припомнил нежную игру света на куполе Храма Мелких Богов, известной городской достопримечательности, и комок подкатил к горлу при мысли о лотке с жареной рыбой на перекрёстке Мусорной улицы и улицы Искусных Умельцев. Он подумал о маринованных огурцах, которые там продаются, о длинных зелёных штуковинах, таящихся на дне банок, словно утонувшие киты. Они взывали к нему через многие мили, обещая представить его засоленным яйцам, плавающим в соседней банке.
Он подумал об уютных сеновалах платных конюшен и о тёплом сене, на котором он проводил ночи. Иногда он, глупец, высказывал недовольство таким образом жизни. Тогда он находил эту жизнь скучной, а теперь она казалась невероятно далёкой и желанной.
Всё, с него хватит. Он отправляется домой. «Маринованные огурцы, я слышу ваш зов…»
Он оттолкнул Двацветка в сторону, с величайшим достоинством подобрал потрепанный балахон и повернулся лицом туда, где, по его мнению, находился его родной город. С сосредоточенной решимостью и немалой долей рассеянности Ринсвинд шагнул с вершины тридцатитонного дольмена.
Десять минут спустя — когда встревоженный и почти раскаявшийся Двацветок выкопал его из большого сугроба у основания каменных столбов, — выражение лица Ринсвинда нисколько не изменилось. Двацветок вгляделся в своего приятеля.
— С тобой всё в порядке? — спросил он. — Сколько пальцев я поднял?
— Я хочу домой!
— Хорошо.
— Нет, нет и нет, не пытайся меня отговаривать, с меня довольно. Мне бы хотелось сказать, что всё это было очень здорово, но я не могу, и… что?
— Я говорю, хорошо, — повторил Двацветок. — Я совсем не прочь снова повидать Анк-Морпорк. Полагаю, большая его часть уже восстановлена.
Следует отметить, что когда оба приятеля в последний раз видели вышеупомянутый город, в нём бушевал довольно свирепый пожар — факт, имеющий некоторое отношение к попытке Двацветка внедрить идею страхования от внезапного бедствия в умы корыстолюбивого, но невежественного населения. Однако опустошающие пожары были регулярной чертой жизни Анк-Морпорка. Жизнерадостно и педантично этот город всегда отстраивали заново с использованием традиционных местных материалов: сухого, как трут, дерева и соломы, пропитанной для водостойкости смолой.
— О, — сказал Ринсвинд, немного понижая тон. — Тогда ладно. Хорошо. Прекрасно. Ну что, пошли?
Он торопливо поднялся на ноги и стряхнул с себя снег.
— Только я думаю, нам следует подождать до утра, — добавил Двацветок.
— Почему?
— Ну, потому что сейчас жуткий холод, а мы не знаем толком, где находимся, Сундук куда-то исчез, да и темнеет с каждой минутой…
Ринсвинд помедлил. Ему показалось, что где-то в каньонах его сознания послышался отдаленный шорох старой бумаги. Волшебника томило ужасное предчувствие, что впредь такие сны будут часто повторяться, а у него были и другие, гораздо более интересные дела, кроме как выслушивать нотации от кучки древних заклинаний, которые не могут прийти к единому мнению насчет того, как начиналась вселенная…
Тоненький сухой голосок, донесшийся с задворков его мозга, поинтересовался:
— Ну, как дела?
— Заткнись, а? — отозвался Ринсвинд.
— Я всего-навсего сказал, что сейчас жуткий холод и… — принялся оправдываться Двацветок.
— Это я не тебе, это я себе.
— Что?
— Заткнись, а? — устало буркнул Ринсвинд. — Насколько я понимаю, вряд ли здесь найдётся чем подкрепиться?
Гигантские камни чёрными и угрожающими глыбами выпирали на фоне умирающей зелени заката. По внутреннему кругу в свете нескольких костров взад-вперед торопливо сновали друиды, настраивая необходимую для каменного компьютера периферию, как то бараньи черепа на украшенных омелой шестах, знамёна с вышитыми извивающимися змеями и тому подобными штуковинами. За пределами пятен света толпились обитатели равнин; фестивали друидов пользовались устойчивой популярностью, особенно когда что-то шло наперекосяк.
Ринсвинд уставился на сборище.
— Что происходит?
— Ну, — с энтузиазмом отозвался Двацветок, — очевидно, здесь проводится церемония, возникшая многие тысячелетия назад и отмечающая, э-э, возрождение луны или, возможно, солнца. Нет, я почти уверен, что луны. Судя по всему, церемония эта очень торжественная, красивая и окутана спокойным достоинством.
Ринсвинд содрогнулся. Когда Двацветок принимался подобным образом разглагольствовать, им сразу овладевало беспокойство. Слава богам, он не назвал церемонию «живописной» и «оригинальной». Ринсвинд так и не нашел удовлетворительного перевода для этих слов, но самый близкий синоним, который он смог подобрать, означал «неприятности».
— Вот бы Сундук сюда, — с сожалением продолжил турист. — Как кстати пришелся бы мой иконограф. Всё обещает быть очень оригинальным и живописным.
Толпа предвкушающе зашевелилась. Похоже, церемония вот-вот начнётся.
— Послушай, — торопливо заговорил Ринсвинд. — Друиды — это жрецы. Поэтому, пожалуйста, не выводи их из себя.
— Но…
— Не предлагай купить у них камни.
— Но я…
— Не заводи разговор о самобытных народных обычаях.
— Я думал…
— И ни в коем случае не пытайся продать им страховой полис, это мгновенно выведет их из себя.
— Но они же жрецы! — взвыл Двацветок.