На пике своего могущества империя инков контролировала десять тысяч километров дорог. В отсутствие колес и лошадей, не говоря уже о телефонах и электронной почте, правительство управляло подвластной территорией с помощью огромной команды эстафетных бегунов, которые пробегали по двадцать километров, а затем передавали сообщение сменщикам. Механизм усложнялся тем, что у этих людей не было достаточно развитой системы письма, и, когда простому бегуну было слишком трудно запомнить сообщение гражданской службы, что случалось достаточно часто, он брал закодированные шнуры («кипу»), чтобы не потерять информацию. Каждый цвет и узел имел определенный смысл. Черная нить обозначала время, желтая – золото, синяя – небо и, как следствие, богов. Но красный, глубокий пурпурно-красный, символизировал самих инков, их армии, их всемогущество. Жизнь, сила и смерть оказывались связанными одной-единственной нитью. Так, например, красный шнур с завязанными наверху узлами означал великое сражение, а кроваво-красные узлы позволяли понять, сколько людей погибло: это была жизненно важная информация для генералов, готовящихся к стычкам на границах империи.
У инков существовало несколько видов красной краски. Они могли вымачивать древесину бразильского дерева, чтобы получить темно-розовую краску, или сделать оранжевую краску из высушенных семян растения аннато, и, конечно, в их распоряжении была древесина, которую я обнаружила в своих поисках черной краски, хотя из них лучше было получать черную краску, а не красную. Но лучшей из всех красок они все же считали рубиновую, получаемую из кошенильного насекомого. Женщины использовали кошениль в качестве румян, гончары применяли ее для украшения своих изделий, домашние декораторы использовали ее на стенах, а художники – для создания фресок. Но больше всего краски было обнаружено в текстиле, значительная часть которого сейчас разрушена временем и солнечным светом.
Сама по себе кровь жука не прошла бы никаких тестов на стойкость цвета – без каких-либо добавок все окрашенное потеряло бы цвет при первой стирке. Чтобы закрепить краску, древние мезоамериканцы смешивали ее либо с оловом, либо с квасцами. Они делали то же самое, что и колористы фирмы Winsor & Newton на своей первой фабрике в Харроу, то же, что и современные производители карминовых красителей, такие как Антонио Бустаменте, делают сегодня в огромных чанах из нержавеющей стали.
Сегодня квасцы – настолько дешевое и такое узкоспециализированное вещество в промышленности, что на него почти не обращают внимания, ведь большинство людей, которые не являются ни красильщиками, ни химиками, никогда не слышали о нем. Но в свое время оно (на самом деле это несколько веществ, поскольку квасцы могут состоять из сульфата алюминия, а также калия либо аммиака) было одним из самых важных химических веществ в мире, ибо его в огромных количествах использовали кожевники, изготовители бумаги и особенно красильщики[107]. Без него вы вряд ли смогли бы придать одежде какой-либо цвет и обрекли бы себя на тусклый гардероб. Мало какое людское сообщество, начиная с египтян, удовлетворилось бы подобным.
Квасцы также называются «протравой», поскольку это настолько вяжущая субстанция, что она «вгрызается» в краску своими «металлическими зубами» и заставляет ее прилипать к ткани. В 35-й книге «Естественной истории» Плиний описал, как египтяне окрашивали одежду «весьма примечательным способом», согласно которому ткань сначала насыщали протравой, после чего «ткани, все еще внешне ничуть не изменившиеся», погружали в котел с кипящей краской».
В Средние века главный европейский рынок квасцов находился в Шампани: красильщики из Фландрии и Германии отправлялись во Францию, чтобы закупить ценное сырье, привезенное на ослах из Алеппо на востоке и из Кастилии на западе; самое же лучшее сырье привозили из Смирны, что на турецком побережье. При таком выраженном мусульманском контроле над мировыми ресурсами католический мир испытал сильное облегчение, когда в 1458 году человек по имени Джованни ди Кастро обнаружил крупное месторождение квасцов в ста километрах от Рима в городе под названием Толфа. В течение нескольких десятилетий Ватикан практически монополизировал этот ценный товар, и лишь в XVI веке во Фландрии были найдены его залежи (ходили слухи, что Генрих VIII Английский женился на Анне Клевской только для того, чтобы заполучить эти запасы квасцов в свои руки), а примерно в 1620 году йоркширец сэр Томас Чалонер рискнул жизнью, тайно переправив двух папских рабочих в Англию, чтобы узнать секрет добычи этого вещества из сланцев. Как описывает геолог Роджер Осборн в своей книге «Плавающее яйцо», с этого момента все скалы, относящиеся к нижнему юрскому периоду от Уитби до Редкара, «были раскромсаны и свалены на побережье». Когда в середине XIX века лучшие умы научного и религиозного сообществ заинтересовались древней историей земли, именно в усыпанных обломками каменоломнях Йоркшира были обнаружены некоторые из самых впечатляющих находок морских ископаемых, окаменелости, которые, как пишет Осборн, «позволили нам осмыслить немыслимое».
Когда Тернер покупал кармин у поставщиков красок в Англии, эта краска, несомненно, была сделана из кошенили, тоннами импортировавшейся из Америки, а затем превращаемой в пигмент. Но если бы он жил несколькими столетиями раньше, то использовал бы нечто, также называемое «кармин», но сделанное из жука Старого Света, длинного, но тонкого, тоньше ногтя пятилетнего ребенка, и почти такого же твердого. Это насекомое – кермес, двоюродный брат кошенили, химически близкий по составу, но с гораздо более меньшей концентрацией краски[108]. От его санскритского названия krim-dja произошли слова «кармин» и «малиновый» (crimson). И сегодня персы, говоря о красном цвете, используют слово «кермес».
Среди римских солдат, которые двигались по Европе, завоевывая земли для Нерона в I веке н. э., был греческий врач. Несомненно, Диоскорид выполнял свой долг в лагерных госпиталях, лечил раненых солдат с помощью лекарств и острозубых пил, но больше всего его интересовало нечто другое. Он был счастлив, когда ему удавалось вырваться из лагеря на целый день и провести его на склонах холмов, собирая лекарственные растения. О своих открытиях Диоскорид написал учебник: его Materia Medica стала полезным источником информации для ботаников, врачей и историков.
Диоскорид описал, как нужно собирать кермес, тщательно соскабливая его ногтями с шарлахового дуба (Quercus coccinea), на котором тот обитает. Но любопытный факт – он описал его как «coccus», что означает «ягода», и не объяснил, что на самом деле это насекомое. По мнению некоторых людей, это означало, что Диоскорид никогда не видел насекомое на самом деле, но я думаю, что есть и другое объяснение. Одна из прелестей языка – встроенные в него метафоры. Кермес, вероятно, так долго называли «дубовой ягодой», что все знали его именно под этим названием. Возможно, через две тысячи лет кто-нибудь раскопает некую древнюю шпионскую историю и посмеется над нами за то, что мы сами употребили в неверном контексте слово «жучок». «Какими невинными они были в те дни, какими анимистами в своих верованиях, – мог бы подумать будущий читатель. – Подумать только, насекомое может подслушивать разговоры и сообщать о них!» Плиний Старший, живший в то же время, что и Диоскорид, также был либо невероятно смущен происхождением краски, либо использовал общепринятый метафорический язык того времени. В своей «Естественной истории» он называл кермес ягодой, зерном, но также описывал его как небольшого червя – scolecium.
Но как бы оно ни называлось, на этом маленьком насекомом был построен крупный бизнес. С тех пор как древние египтяне начали возить кермес на верблюдах из Персии и Месопотамии, торговля им охватила весь известный мир от Европы до Китая. Римлянам эта краска так понравилась, что они иногда требовали уплаты налогов мешками с кермесом. Когда Испания оказалась под властью Рима, половина налогов в столицу шла в форме кермеса, который там называли «грана», а остальное в основном состояло из более обычных зерновых пород, к примеру, пшеницы. При таком гарантированном спросе производство всегда приносило хороший доход, а сбор кермеса был тем видом бизнеса, который мог быть делом многих поколений одной семьи. В отличие от кошенили, которых умерщвляли путем высушивания на солнце, насекомых кермеса убивали путем медленного воздействия уксусных паров или погружения в ванну с уксусом. Это не всегда срабатывало. Доктор Харальд Бемер, который провел двадцать пять лет в Турции, возрождая производство ковров с помощью натуральных красителей, рассказывал, как собирал диких кермесов на деревьях вокруг деревень ткачей, после чего бросал их в ванну с уксусом, как было описано в книгах. «Однако им это понравилось, и они начали плавать и выпрыгивать. В тот день в задней части моей машины ползало множество живых насекомых», – уточнил он.
В средневековой Европе стало модно носить одежду из нового вида ткани, привезенного из Центральной Азии. Ткань называлась «алая» (scarlet), и это был кашемир того времени – чрезвычайно популярная, часто подделываемая, невероятно качественная и ужасно дорогая материя: она стоила по крайней мере в четыре раза дороже обычной. Но самое любопытное, что «алая» ткань не всегда была красной. Иногда она оказывалась синей или зеленой, а иногда даже черной. Причина, по которой в английском scarlet сейчас означает «алый», а не «шикарный текстиль, который могут позволить себе только светские дамы, но к которому мы все стремимся», заключается в кермесе.
В средние века кермес был одним из самых дорогих красителей в Европе. Художники редко пользовались им: даже более чем за пятьсот лет до того, как Тернер принял опрометчивое решение о нанесении нестойкого пигмента на бушующие небеса, большинство людей знали, что эта краска очень нестойкая. Но красильщикам она нравилась. А что еще они могли бы использовать для окрашивания самого ценного текстиля? Имелась марена – корень относительно дешевого растения (о нем я буду рассказывать в главе, посвященной оранжевому цвету). Она была хороша при окрашивании ковров и одежды обычных людей и достаточно быстро выцветала. Но у этого цвета был коричневатый оттенок и никакого насыщенного малинового тона, за который так ценился кермес. У зеленого и синего цветов были свои поклонники, но ведь самая ценная ткань заслуживала самой ценной краски, и кермес победил. Таким образом, «женщина, одетая в багряницу» на самом деле означает «женщина в дорогой одежде», что было особенно обидно для некоторых членов христианской церкви, привыкших, как и некото