Одна из таких людей – ее собственная дочь, которой было чуть за двадцать и которая никогда в жизни не носила фиолетовой юбки, даже в детстве. «Ей не хотелось», – объяснила Эльвира. Считает ли Эльвира позором то, что этот обычай исчезнет вместе с ее поколением? Она рассмеялась. «О нет! Моя дочь независима. Она может делать все, что захочет». Потом она добавила: «Мне не грустно. Такова жизнь, все меняется».
Иногда вы проделываете долгий путь, чтобы найти что-то, и, когда вы находите искомое, оно оказывается гораздо ближе к дому, чем вы думаете. То же самое случилось со мной в истории с «тирским пурпуром». Я думала, что найду его в Тире, но нашла только пустые чаны и крутой холм, сложенный из ракушек, – и даже клочок крашеной шерсти, который я увидела в музее, вовсе не был пурпурным. Затем я думала, что найду пурпур в Мексике, но, хотя я была очарована, наблюдая, как прозрачное пятно становится на солнце лиловым, я точно знала, что римляне использовали другой метод.
В Англии я познакомилась с красильщиком по имени Джон Эдмондс. Я связалась с ним, потому что слышала, что он экспериментировал с двумя сотнями различных рецептов красителей (включая вайду) в рамках проекта Музея под открытым небом Чилтерна, – и в итоге он помог мне в моих поисках индиго. Но что меня действительно поразило, так это его более поздние эксперименты, которые он проделал с совершенно другой синей краской, получаемой из морской раковины и ипользуемой для изготовления священных кисточек на иудейской бахроме цицит. Эта история – история утрат и повторных открытий, причем неоднократных.
Вот в чем была проблема: согласно Торе – первым пяти книгам Библии, тому, что христиане называют Ветхим Заветом, – Бог велел Моисею сказать израильтянам, чтобы они сделали «бахрому по краям своих одежд [и] вдели в бахрому на каждом углу голубую нить»[265]. Талмуд, который является книгой еврейских законов, пошел еще дальше и уточнил, что синий цвет должен исходить из особого источника. Было неясно, каким именно должен быть этот источник, хотя и подчеркивалось, что он должен быть от определенного вида морского существа, имеющего раковину.
Бахрома предназначена для того, чтобы напоминать еврейским мужчинам об их священных обязанностях. Мудрец XII века Маймонид предположил, что синий цвет «подобен морю, которое подобно небу, которое подобно святому престолу Бога». Согласно объяснению другого современного комментатора[266], белый цвет на циците представляет логическое, а синий – мистическое, и только вместе они могут полностью символизировать чудеса вселенной. Какой бы ни была символика, все эти цветные напоминания были забыты примерно в VII веке, во времена мусульманских завоеваний. Вероятно, это было исключительное право еврейских красильщиков – окрашивать священные кисти на циците, поэтому неевреям, вероятно, не было веры насчет того, не применят ли они индиго; и никто не додумался записать формулу для потомков.
Таким образом, в течение тысячи трехсот лет у евреев не было синего цвета на циците, или если и был синий, то неправильный. Но открытие Перкином краски из каменноугольной смолы пробудило давно забытые воспоминания[267]. Вдохновленный новыми красителями, польский раввин Лейнер решил провести некоторые исследования старых красок[268]. Теория Лейнера заключалась в том, что «хиллазон», упомянутый в Талмуде как источник истинного синего цвета для цицита, был кальмаром, и в 1880-х годах раввина привело в восторг то, что химики показали ему: действительно можно было приготовить очень нежную синюю краску из сепии кальмара, добавив при варке немного железных опилок. Уже через несколько месяцев тысячи евреев носили синие священные нити.
Но с рецептом Лейнера была проблема, вскрывшаяся в 1913 году, когда студент лондонского университета решил сделать его предметом своей аспирантской диссертации. Ицхак Герцог не был обычным студентом – позже он стал первым главным раввином государства Израиль, а его сын Хаим – первым президентом этой страны. Герцог был очарован проблемой пурпура, особенно после того, как отправил немного краски Лейнера в лабораторию и, к своему удивлению, обнаружил, что та даже не была органической. В лаборатории ему сказали, что это прекрасный образчик берлинской лазури. Кальмар вовсе не был необходим для окраски; цвет в основном зависел от наличия в растворе железных опилок[269].
На протяжении многих лет еврейские ученые экспериментировали с другими видами животных. Проблема, с которой они столкнулись, заключалась в том, что, каким бы способом они ни помещали пигмент из моллюсков в чан, все обычно выходило фиолетовым, и, хотя еврейское слово tekhelet может означать и фиолетовый, и синий, они были убеждены, что исторический цвет гораздо больше склонялся к последнему. В 1908 году ученый по имени Пауль Фридлендер обнаружил, что имперский пурпур химически очень тесно связан с индиго: неудивительно, что древним евреям было так трудно отличить одно от другого.
Затем, в 1980-х годах, химик Отто Эльснер заметил еще кое-что необычное. Он наблюдал, как ткань, окрашиваемая в солнечный день, получалась синей, а в пасмурный день она становилась фиолетовой. Казалось, это было частью ответа, в котором так нуждались евреи. Эльснер установил, что можно получить синий цвет из фиолетового с помощью фотохимической реакции, – и его открытие имело дополнительную теологическую точность, поскольку включало в себя нечто святое, которое, как и сам мир, было порождено светом. Но Эльснер использовал в своих экспериментах современные химические вещества, поэтому и он, и его коллеги столкнулись с более трудной проблемой: как именно древние превращали пигмент в краситель? Щелочные растворы хорошо справлялись, но они также растворяли и шерсть, а это плохо. Очевидно, что в процессе изготовления ткани нужного цвета отсутствовал какой-то важный этап, но кто мог предположить, что тайну разгадает нееврей с банкой из-под варенья и маринованными закусками?
Израильские исследователи связались с Джоном Эдмондсом после того, как узнали о его экспериментах с вайдой. Они хотели знать, не проводил ли он опытов с фиолетовым красителем? Эдмондс сказал, что хотел бы попробовать, и через несколько недель ему пришла посылка, содержавшая небольшой флакон с пигментом из обрубленного мурекса и шерсть. Эдмондса взволновала возможность проверить теорию о том, что если тирский пурпур содержит индиго, то, возможно, как в случае с вайдой и индиго, нужно просто удалить кислород из чана, чтобы раствор стал красителем. И что может быть более удобным ингредиентом для достижения этой цели, чем гниющее мясо моллюска (которое заставило бы бактерии расходовать кислород)? Израильские исследователи не прислали Эдмондсу мясо мурекса, «поэтому я пошел в супермаркет и купил маринованных моллюсков, напоминающих пурпурных, и, вернувшись домой, просто отмыл их от уксуса».
Он нагрел пигмент и моллюсков на мармите, держа уровень щелочи рН = 9,0. Затем он оставил раствор настаиваться в течение десяти дней при 50° по Цельсию. За это время раствор изменил цвет с фиолетового на зеленый (и жена Эдмондса решила, что ей очень не нравится красильный бизнес из-за отвратительного запаха). В первый раз, когда Эдмондс окунул тряпку в жидкость, она стала пурпурной, но позже обнаружилось, что если зеленоватый раствор выставить на свет, то любая положенная в него ткань становится зеленой, а затем, на воздухе, синей. Он думал, что нашел рецепт еврейской святой синевы, приготовленной из чана с пурпуром. Отсутствующим ингредиентом помимо солнечного света был биологический восстановитель – бактерии в гниющих телах моллюсков мурекса. Сегодня, однако, непуристы могут предпочесть использование дитионида натрия, более известного как «средство для удаления цвета», деколорант. Он выполняет аналогичную работу, но воняет куда меньше.
Все это произошло в 1996 году. Профессор Цви Корен, заведующий кафедрой химических технологий в Шенкарском колледже инженерии и дизайна в Израиле, и его коллеги впоследствии пришли к аналогичным выводам по поводу того, как именно древние евреи окрашивали цицит. На конференции по археологическим красителям, проходившей в Амстердаме в 2001 году, профессор Корен показал слайд, на котором люди собирали Murex trunculus на скалистом побережье Израиля. «Вот мы, – сказал он, указывая на возбужденных ученых. – А вот улитки, – добавил он, указывая на маленькие серые пятна на камнях. И наконец, он указал на бородатого мужчину, сидящего на камнях и наслаждающегося лучами солнца. – А вот раввин, он присматривает за тем, чтобы мы не съели мурекса. Потому что это определенно не кошерно».
Как и лучшие шутки, эта шутка Корена была основана на реальном прецеденте. Странным образом можно сказать, что в еврейской традиции тхелет – это игра с границами дозволенного. Буквально это окраска края одежды, и метафорически – граница того, что разрешено евреям. Тирский пурпур – или, в данном случае, тирский синий – один из наименее кошерных цветов. Моллюски – такая же анафема для еврейского меню, как и свинина, поэтому любопытно, что из них делают один из самых священных видов еврейских одеяний[270].
На той же конференции Джон Эдмондс и художница Инге Боэскен-Канольд продемонстрировали пурпурно-синий краситель. Демонстрация проходила в другой части здания – чтобы попасть туда, мне пришлось спуститься на три этажа, пройти двадцать метров по улице, войти через другую дверь и подняться на три этажа. Но мне не нужны были указания: я почувствовала запах чана еще на улице. Даже оттуда я ловила себя на том, что задыхаюсь, а к тому времени, как я поднялась в зал, вонь стала практически невыносимой. Я поняла, что именно поэтому Тир отсылал красильщиков в самый отдаленный уголок города. Но когда Эдмондс и Боэскен-Канольд развесили маленькие образцы тканей для просушки, я поняла, почему жители Тира терпели обонятельные страдания: ведь в горшке с краской творились маленькие чудеса; там были примеры не только ярко-фиолетового, такого же яркого, как все краски, созданные Перкином, но и небесно-голубого цвета, и все это было получено из одного источника. Там, в этой вонючей комнате, находился легендарный тирский пурпур – символ власти, жадности и роскоши, который я искала по всему свету. А рядом с ним был его голубой близнец, который имел те же составные элементы, но в который было добавлено немного солнечного света, чтобы напомнить евреям о более мистической стороне вселенной.