Я машу рукой, поторапливая его.
— Белый политик получил самые положительные отзывы, — говорит Говард.
— Кто бы мог подумать!
— Да, но это еще не самое интересное. По мере того как степень предубеждения росла, рейтинг светлокожего черного падал быстрее, чем рейтинг темнокожего черного. Однако когда предубежденных голосующих распределили на знающих о своем расизме и тех, кто о нем не догадывался, все изменилось. Люди, которые не боялись показаться предвзятыми, были жестче настроены по отношению к темнокожему черному, чем к светлокожему. Избиратели, которых волновало, что скажут о них люди, если они проявят себя расистами, голосовали за темнокожего гораздо активнее, чем за светлокожего. Понимаешь? Если белый человек чересчур усердно старается не показаться расистом, он перегибает палку и подавляет свои истинные чувства к темнокожему человеку.
Я смотрю на него.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Потому что Рут черная. У нее светлая кожа, но она все равно черная. И не всегда можно доверять белым людям в этом жюри присяжных, если они говорят, что не имеют предрассудков. Косвенно они могут быть гораздо бо`льшими расистами, чем это проявляется снаружи, и поэтому на суде могут повести себя непредсказуемо.
Я уставилась в стол. Одетт ошибается. Убийство не одноцветно. Наш трубопровод из школы в тюрьму это хорошо показывает. Есть огромное количество причин, почему этот круг так трудно разорвать, и одна из них — это то, что белые присяжные привносят с собой в суд предвзятость. Они гораздо более склонны пойти на уступки ради ответчика, который похож на них, чем ради того, кто от них отличается.
— Хорошо, — говорю я Говарду. — И какой у тебя план?
Когда вечером я залажу в постель, Мика уже спит. Но потом он протягивает руку и кладет ее на меня.
— Нет, — говорю я. — Я слишком устала, чтобы сейчас чем-то заниматься.
— Даже для того, чтобы меня отблагодарить? — говорит он.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— За что?
— Я нашел тебе неонатолога, — улыбается он.
Я сажусь.
— И?
— И мы встретимся с ним в эти выходные. Я этого парня знаю еще по мединституту.
— Что ты ему сказал?
— Что моя сумасшедшая жена-адвокат устроила Лисистрату до тех пор, пока я не найду эксперта в этой области.
Я смеюсь, обхватываю лицо Мики ладонями и целую, долго и медленно.
— Смотри-ка! — говорю я. — У меня второе дыхание открылось.
Одним быстрым движением Мика обнимает меня и перекатывается, так что я оказываюсь под ним. Его улыбка поблескивает в свете луны.
— Если ты готова на это за неонатолога, — шепчет он, — то что ты мне дашь, если я найду что-то действительно впечатляющее? Паразитолога, например? Или лепролога?
— Ты меня балуешь, — говорю я и притягиваю его к себе.
Я встречаюсь с Рут у черного входа в здание суда на случай, если Уоллес Мерси решит, что выбор жюри стоит того, чтобы потратить на него время и энергию. На Рут тот же сливовый костюм, в котором она ездила со мною за покупками в «Ти Джей Макс» на прошлой неделе, и белоснежная блузка. Волосы собраны на затылке в узел. У Рут исключительно профессиональный вид, и, глядя на нее, можно было бы предположить, что на суд она пришла, потому что работает адвокатом, если бы только ее колени не дрожали так заметно.
Я беру ее за руку.
— Расслабьтесь. Честное слово, из-за этого не стоит нервничать.
Она смотрит на меня.
— Просто все так внезапно… стало таким реальным.
Я знакомлю ее с Говардом и, когда они пожимают друг другу руки, вижу, как что-то почти незаметное проскальзывает между ними, — сознание того, что им обоим удивительно оказаться на этом суде по разным причинам. Мы с Говардом становимся рядом с Рут, заходим в зал и занимаем места за столом защиты.
Несмотря на то что мы, адвокаты, считаем судью Тандера скотиной, присяжные его боготворят. Волнистые с серебристой проседью волосы и строгие складки, берущие в скобки очередную мудрость, которую он собирается изречь, придают ему соответствующий вид. Сотня наших потенциальных присяжных набивается в зал, и он готовится раздать предварительные указания.
— Помни, — шепчу я Говарду, наклонившись за спиной Рут, — твоя забота — делать заметки. Столько заметок, чтобы у тебя аж руки судорогой свело. Если кто-то из этих присяжных вздрогнет на определенном слове, мне нужно знать, что за слово. Если они заснут, мне нужно знать когда.
Он кивает, и я пробегаю взглядом по лицам возможных присяжных. Некоторых я узнаю по фотографиям в «Фейсбуке». Но даже те, кого я не вспоминаю, сидят с выражением, какое мне приходилось видеть не раз. Тут есть лица тех, которые я про себя называю «бойскауты» — те, кто рад исполнить свой долг перед родиной. Тут есть «морганы стэнли» — бизнесмены, которые то и дело поглядывают на часы, потому что их время явно намного важнее, чем протирание штанов на скамье присяжных. Есть «рецидивисты», которые уже проходили через это и теперь удивляются: почему, черт возьми, их снова позвали?
— Дамы и господа, я судья Тандер. И я рад приветствовать вас в зале суда.
Боже!
— В данном случае государство представлено в лице нашего обвинителя Одетт Лоутон. Ее задача — доказать вину на основании неоспоримых свидетельств. Ответчик представлен Кеннеди Маккуорри.
Когда он зачитывает список обвинений, выдвинутых против Рут — убийство и непредумышленное убийство, — ее колени дрожат так сильно, что я опускаю руку под стол и прижимаю ладонь к ее ногам.
— Позже я объясню, что означают эти обвинения, — говорит судья Тандер. — А пока ответьте: кто-либо из членов жюри знаком со сторонами данного дела?
Один из присяжных поднимает руку.
— Не могли бы вы подойти ко мне? — говорит судья.
Одетт и я тоже придвигаемся ближе к судье. Включается генератор шума, чтобы остальные присяжные не услышали, что будет говорить этот парень. Он указывает на Одетт:
— Она посадила моего брата за наркоту, лживая сука.
Естественно, его отправляют восвояси.
После еще нескольких вопросов судья улыбается группе:
— Ладно, я вас отпускаю, бейлиф отведет вас в комнату присяжных. Мы будем вызывать вас по одному, чтобы адвокаты могли задать вопросы частного порядка. Пожалуйста, не пересказывайте их своим коллегам-присяжным. Как я уже говорил, бремя доказывания несет государство. Мы еще не начали снимать показания, поэтому я призываю вас быть внимательными и честно отвечать на вопросы перед судом. Мы хотим убедиться, что ничто не помешает вам выполнять обязанности присяжных. Так же и вовлеченные стороны имеют право рассчитывать на то, что их дело будет рассмотрено людьми справедливыми и беспристрастными.
«Еще бы сам судья был таким же», — саркастически думаю я.
Допрос кандидатов в присяжные напоминает коктейльную вечеринку без алкоголя. Присяжных нужно разговорить, им нужно понравиться. Нужно вести себя так, будто тебя очень интересует его карьера, пусть даже он работает контролером качества на заводе по производству вазелина. Пока передо мной проходят лица присяжных, я каждому в уме выставляю оценку. Идеальный присяжный — это 5. Плохой присяжный — это 1.
Говард, чтобы не запутаться, записывает причины, по которым тот или иной присяжный нас не устраивает. В конце концов нам придется иметь дело с троечками, четверками и пятерками, потому что только семи претендентам мы можем дать безапелляционный отвод, не требующий объяснений. И мы не хотим использовать все эти возможности сразу — вдруг потом нам попадется еще более проблематичный присяжный?
Первым перед нами предстает некто Деррик Уэлш. Ему пятьдесят восемь, у него плохие зубы, одет он в клетчатую рубашку навыпуск. Одетт приветствует его с улыбкой.
— Мистер Уэлш, как поживаете?
— Вроде нормально. Немного голоден.
Она улыбается.
— Я бы тоже перекусила. Скажите, мы когда-нибудь работали вместе над каким-либо делом?
— Нет, — отвечает он.
— Чем вы зарабатываете на жизнь, мистер Уэлш?
— Держу магазин бытовой техники.
Она спрашивает его о детях и их возрасте. Говард хлопает меня по плечу. До этой секунды он лихорадочно рылся в анкетах.
— Это у него брат — полицейский, — шепчет он.
— Я читаю «Уолл-стрит джорнэл», — говорит Уэлш, когда я опять поворачиваюсь к нему. — И Харлана Кобена.
— Вы что-нибудь слышали об этом случае?
— Немного. По новостям, — признается он. — Я знаю, что медсестру обвинили в убийстве ребенка.
Рядом со мной вздрагивает Рут.
— У вас есть мнение о том, виновна ли подсудимая в данном преступлении? — спрашивает Одетт.
— Насколько я знаю, в нашей стране ты невиновен, пока твоя вина не доказана.
— Как вы представляете себе свои обязанности в роли присяжного?
Он пожимает плечами:
— Ну, наверное, слушать показания… и делать, что скажет судья.
— Спасибо, Ваша честь, — говорит Одетт и садится.
Я встаю с места.
— Здрасьте, мистер Уэлш. У вас, кажется, есть родственник в силовых структурах?
— Мой брат служит в полиции.
— Он работает у нас, здесь?
— Уже пятнадцать лет, — отвечает присяжный.
— Он рассказывает вам о своей работе? С какими людьми ему приходится иметь дело?
— Иногда…
— С вашим магазином случались какие-нибудь неприятности?
— Один раз нас ограбили.
— Считаете ли вы, что увеличение уровня преступности объясняется наплывом меньшинств?
Он обдумывает ответ.
— Мне кажется, это больше связано с экономикой. Люди теряют работу, впадают в отчаяние.
— Как по-вашему, кто имеет право определять ход лечения — семья пациента или профессиональный медик? — спрашиваю я.
— Ну, это зависит от конкретного случая…
— У вас или ваших родственников лечение в больнице когда-либо приводило к плохим последствиям?
Губы Уэлша сжимаются.
— Моя мать умерла на операционном столе во время обычной эндоскопии.
— Вы обвинили врача?
Он колеблется.
— Мы уладили вопрос.