-Вот так, Лизавета Андреевна, я теперь от тебя не на шаг. Ты истинная дочка своего отца, эти мизинцы у него точь в точь как твои, это ж надо же. Веруня-то никому и не сказала, что ты Андреева дочка-то. Ну, наверно, и правильно, Михнев-то тогда бы и на мокрое пошел... да. Андрюха, Андрюха, жив ли?
Бабуля умерла ночью, просто не проснулась, Вишняков и Лёвка взяли все хлопоты на себя - Лиза находилась в каком-то жутком состоянии между сном и явью, все казалось, смотрит она так популярные сейчас у молодежи, фильмы ужасов.
И только когда начали закапывать бабулю, она очнулась, и дико закричав, рванулась из цепких рук Вишнякова. Тот не говоря ни слова, держал рыдающую, извивающуюся, рвущуюся к могилке, Лизу. Стоящий рядом с ним тоже врач, шустро открывал сумку, вытащил шприц с лекарством и прямо через кофточку уколол Лизу в плечо.
Минут через пять она обмякла.
-Вот так-то лучше, спи дочка! - услышала она Вишняковские слова, проваливаясь в сон.
Проснулась она от режущей боли внизу живота, попыталась встать и поняла, что лежит на чем-то мокром. Потрогала рукой, посмотрела... кровь.
Лёвка как чувствовал, выглянул из кухни:
-Проснулась, красавица?..
-Лев, - прохрипела Лиза, - 'Скорую' вызывай, у меня... Вишнякова зови!
Левка, увидев кровь, не растерялся - лихорадочно заворачивая её в одеяло, схватил на руки и потащил в больницу, что была через две улицы, приговаривая:
-Э, деваха, держись, мы ща быстрее добежим, пока твоя Скорая приедет, мы уже там будем!!Он пер напролом, это потом он сам удивится, как сумел дотащить её и не упасть. В приемном покое, пнув дверь ногой заорал с порога:
-Давайте быстрее, дочка умирает!
-Вот и неси свою дочку до лифта, - буркнула санитарка, видя, что руки его как закаменели, и быстрее будет, если он донесет её сам.
Время поджимало. Левка так и тащил её до реанимации, там Лизу еле смогли взять из его сведенных судорогой пальцев. Он сел на пол в коридоре, заявив, что никуда не уйдет, так и сидел. Мимо бегали медсестры, пролетел на ходу одевая халат, Вишняков. А Лёвка все сидел и судорожно молился Богу, чтобы деваха осталась жива.
Через вечность его начал трясти Вишняков:
-Вставай. Слышь, жива наша девочка. Успел ты её вовремя донести. Слаба пока, большая кровопотеря, но будет жить, ты молодец, Скорая бы точно не успела.
И тут видавший виды, прошедший через свой личный ад, опустившийся на самое дно Лёвка прослезился. С этого дня он просто поселился возле приемного покоя. И через пару дней его использовали как подсобного рабочего: он таскал дрова, подметал двор, помогал переносить больных, разгружал продукты, вытаскивал отходы...
Видя его усердие, взяли его таки в штат, подсобным рабочим, Вишняков пообещал помочь с документами, такой хирург в маленьком городке имел вес.
Лиза выздоравливала долго и тяжело, сказались все потрясения. А Лёвка как верный пес, охранял и оберегал её покой.
Он не говорил Лизе, что этот козлина-мажор имел наглость приехать для якобы стребования долга с Агапкиной. Ну Левка и показал долг, он ухватом гнал этого гада до машины.
- Вали, сука позорная, ща всю машину раскурочу, с меня хрен чё возьмешь, я бомж, - он замахнулся, и Виталик лихорадочно дергая рычаг скоростей, мгновенно с ревом сорвался с места.
-Сволочь, - сплюнул Лёвка. - Эх, Андрюха, как ты тут нужен! Не верю, что ты сгинул .
Лиза, выписавшаяся из больницы, впала в депрессию, Лёвка старался - тормошил её, пытался смешить, на что она только слабо улыбалась и часами сидела в тени большой яблони.- Федорыч,- взмолился Лёвка, влетев к нему в кабинет и не обращая внимания на сидевшего там пожилого мужика, - ведь потеряем мы деваху, смотри, с месяц выписалась, а как замороженная, сидит без движения часами.
-Да я уже ругался с ней, не слышит она нас! - удрученно вздохнул Вишняков. - Я и с ветклиникой договорился, ждут её там. А она вишь как.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался мужик, - поподробнее, ветклиника, значит, ветврач у вас имеется?
-Да, только вот... - мужики рассказали историю Лизы.
- Пошли-ка, Лёва, к тебе в гости, может, я сумею расшевелить вашу ледяную статую.
Статуя, слабо улыбнувшаяся новому человеку, все также отрешенно сидела, глядя куда-то внутрь себя.
-Никитич меня зовут, - тяжело присаживаясь рядом с ней, сказал мужик, - послушай-ка меня, дочка, что я тебе расскажу.
И повел речь о тундре, о проблемах малочисленного народа хантов, о том, что испокон веков занимающиеся оленеводством люди испытывают большие сложности с разведением олешков, поголовье которых значительно сократилось, о доброте и отзывчивости этого народа, о суровой природе, о их бесхитростных, славных детках...
Лиза, сначала слушавшая его из вежливости, неожиданно для себя прислушалась, а потом произнесла.
-Но я же оленей только на картинке и видела.
-А что тебе мешает увидеть в живую, оленихи те же коровы, а с коровами-то приходилось тебе иметь дело? Вот что я тебе скажу, я здесь ещё неделю буду, к Виктору вон через пятнадцать лет обещаний приехал. Надумаешь ехать со мной, ни грамма не пожалеешь, люди тебя не обидят, наоборот, такого уважения, как там, ты вряд ли здесь, на материке встретишь. Да,холодно, лето короткое, но экстрима и романтики - выше крыши.
Левка же, видя, что его деваха начала говорить с мужиком, шустро накрыл стол под яблоней, притащил чайник и, с умилением, наблюдал, как Лиза незаметно для себя потянулась в пряникам. Он только успевал подливать ей чай в кружку, забрасывая Никитича вопросами и желая, чтобы тот подольше не уходил. И проснулась Лиза, весь вечер ходила из угла в угол, думала, прикидывала.
А наутро огорошила Лёвку:
-Лёвыч! Я, пожалуй, поеду с Никитичем на север, а ты оставайся на хозяйстве, сходим в ЖЭК, пропишем тебя, и живи, а я в гости буду наведываться.
-Лиз ты мне как дочка стала. Я тебя точно в самую нужную минуту встретил, сначала ты меня согрела. А теперь вот я долг отдаю тебе.
- Что ты все долг-долг, раз свела судьба в трудную минуту, значит, так и надо.
И уезжала Лиза из дому с легким сердцем, надев отцовские дешевенькие сережки, а медальончик оставив дома, на хранение Левычу, а Лёвка и Вишняков втихую радовались и переживали за свою девочку.
Девочка за два с лишним года стала известна по всем стойбищам, её всегда ждали в каждом доме, она лечила, как сама смеялась "и детей и зверей", к ней обращались и стар и млад, пригодились все навыки и знания, она умела, казалось, все: принять роды у женщины, вправить вывих, сделать массаж, осматривала местных детишек, ругалась на нерадивых родителей, ставила банки, компрессы и уколы, смеясь, говорила, что вот только зубы лечить не умеет.
Местный народ с большим уважением звал её 'Дохтурка Лиза'. Куда бы она не заехала - везде её ждал лучший кусок и лучшее место. Она строго спрашивала за грязь и антисанитарию, частенько заезжала без предупреждения, для проверки - жизнь пошла трудная, но интересная. Она привыкла к монотонному пейзажу тундры, дальним большим переходам между стойбищами, привыкла ездить на оленях, не боялась собак, лихо научилась стрелять из ружья, подаренного ей благодарными жителями дальнего совхоза. Она смогла справиться с эпидемией среди оленей - не вылезала сутками от заболевшего молодняка, ругалась, материлась, плакала, но все олешки выжили. Искренне и всем сердцем она полюбила этих таких красивых душой людей, и на всех буровых и малых аэродромах она была желанной гостьей.
Находились поклонники, но никто не волновал её, казалось, навсегда замерзшее сердце.
Одно только отравляло ей жизнь - незаживающая рана от обиды. Ладно бы она сделала этой Скворцовой что-то действительно подлое... И все симпатичные высокие мужчины вызывали у неё конкретную неприязнь, вот она и обидела симпатичного стажера у Никитича глупыми словами.
А навестив в конце мая своего названного отца-Никитича (У меня вас аж три штуки! - смеялась она. -Ты, Левыч и Виктор Федорович - я такая богатая. - Ишь, ты,богатая она, - ворчал Никитич, - отцов на штуки считает!!), - увидела незабываемое зрелище: на полянке возле домика шла борьба. Олег, Антон и Вовка пытались побороть Мишу, тот ловко уворачивался от них и все трое оказались поверженными... ещё трое, раздевшись, полезли на него, и опять он уложил всех.
А Лиза, раскрыв рот, стояла и любовалась таким красивым мужиком. Широкие плечи, весь такой жилистый, подтянутый, с мускулами, которые не имели ничего общего с мускулами качков, он вызывал... восхищение??
-Дура, очнись! - одернула себя Лизавета и пошла обниматься с Никитичем!
Где-то через полтора года после отъезда Лизы в городе начались какие-то непонятки.
-Вроде как наметился передел власти, - говорил Лёве Вишняков, к тому времени собравшийся уходить из больницы, - надоело на голом энтузиазме пахать ,да и людям в глаза смотреть стыдно, когда говоришь им, что на операцию надо принести все, вплоть до бинтов. Ху... ая дерьмократия, орали, упивались свободой. Я всегда знал, что в СССР, подав заявку, получу почти все, что мне надо для операции, а сейчас... над своими инструментами трясусь, не дай бог чего, останусь без рук. Это в столицах, там оно да, снабжают, а в нашем Мухине кто кому нужен?
- А чё нам, Федорыч, передел власти? Пусть дерутся как хотят, ща вроде мирно, без стрельбы начали друг друга топить. Я свои копейки всегда заработать сумею, вон пару магазинов оббегу, поразгружаю чего, на хлеб и чай есть. Я вот все радуюсь, как вовремя твой Никитич подвернулся - наша деваха теперь ого-го, на своем месте, я когда с ней говорю ,как это... а - тащусь. И радуюсь, ожила она, да и не последний человек в тундре-то.
Новости хлынули как-то лавиной... объявился какой-то Дрозд, и в течение двух месяцев местные обожравшиеся царьки Михневы, оказались у разбитого корыта, разорены и чуть ли не бомжи. В маленьком городке все было на виду, вот и знали на следующий день новости. Лёва выслушивал всё, не особо комментируя: