Так было, и родители были спокойны за своих детей. Они знали, что здесь, на этой улице, с ними ничего плохого не может случиться.
А завод перевернул все вверх дном. Он принес тревогу за детей.
Музыки на селе не стало слышно. Музыканты перекинулись на стройку, остались только Дуди-барабанщик да кларнетист Цильо, только какой из них оркестр. Да и танцевать теперь было некому. Молодежь проводила воскресенья на заводе. Там было интереснее. Принарядившись, парни и девушки высыпали на берег реки, поросший зеленой муравой. Новый «скребок» растянулся на несколько километров.
А тут еще вдобавок ко всему — матч. Все побежали на стадион. Только Игна не пускала Яничку.
— Никуда ты не пойдешь! Слышишь, что я сказала?
Но дочка не слушала ее. Она стояла перед зеркалом, тайком покусывая губы, чтоб были ярче. Обдергивала на груди блузку, выпрямляла плечи, поднимала и опускала брови. Улучив момент, когда мать, закрутившись по хозяйству, оставила ее в покое, Яничка вытащила где-то раздобытую ею помаду и намазала щеки. Услышав шаги матери, она, сгорая от стыда, быстро стерла краску ладонью, а потом, поплевав на носовой платок, долго драила им щеки.
— Полей цветы! — приказала ей мать. — Ну, какая из тебя девушка выйдет! Такие хорошие цветы, а ты на них ноль внимания! Ну, что ты за хозяйка будешь… без цветов?
— Зачем мне цветы? А нужны будут, так там есть магазины.
— Где это «там»? — насторожилась Игна.
— Как где? На заводе, в городах…
Игна уже не раз слышала от дочери о заводе, о городе. Она знала, что ее дочь не останется здесь, на селе — она с малолетства тянется к другой жизни. И это вполне понятно. Ее Яничка не знала того, что выпало на долю матери, и поэтому, вполне естественно, ее влекла новая жизнь. Не в силах остановить течение, которое захватило и ее дочь, Игна стремилась задержать Яничку около себя пока подрастет.
— Довольно болтать! Полей цветы, кому сказано! — прикрикнула на нее мать.
— Ладно, полью! А пустишь меня на завод?
— Еще чего? Девчонка, одна… на завод! Ты уже не маленькая! Должна остерегаться…
— Кого остерегаться? Все идут, и я хочу.
— Ты на других не смотри!
— У них тоже есть матери.
— Какое мне дело до других!
— Выходит, ты мать, а другие нет! Пойду проведаю папу.
— Отец на работе, и нечего тебе болтаться по стройке. Где ты его найдешь?
— Найду… на работе. Ты как его нашла?
— Никуда не пойдешь, кому сказала. А уйдешь — домой не приходи!..
— У папы останусь!
— Ему только тебя не хватало. Выбей эту дурь из головы и берись за работу!
— Нет, нет, нет! — стучала кулачками по столу Яничка, и Игна видела в ней себя. В детстве она была такой же упрямой. Да и выйдя замуж, не раз приводила мужа в бешенство своей строптивостью.
— Честное слово, побью.
— Попробуй только ударь, уйду и не вернусь! При теперешней власти родителям не дано права бить детей. Если я заявлю в партийный комитет, тебе несдобровать!
Тут Игна не выдержала и шлепнула дочь по щеке. Не успела Яничка заслониться рукой, как раздалась вторая пощечина. Игна явно переборщила. Яничка заплакала…
— Хватит реветь! Если ты с этих пор начнешь шляться… — Игна вовремя осеклась. Ей стало стыдно своих слов, стыдно, что она могла подумать такое о своей дочери.
Яничка, хлопнув дверью, выскочила из комнаты. Напрасно Игна ждала дочь. Ей сказали, что она ушла с подружками на завод.
Дорогой Яничка позабыла о ссоре с матерью. Боль и обиду развеял по полю ветер. Слезы высохли, щеки покрылись ровным румянцем.
В этом возрасте, когда девочка уже не ребенок, но еще и не девушка, все мимолетно — и радость, и горе, легко меняется настроение, легко забываются обиды. Ее душа, словно цветок, раскрыта навстречу жизни со всеми ее загадками, увлечениями, тайными мечтаниями, летучими тревогами и недолговечными вдохновениями. Никто так и не узнал о первой тревоге Янички, о первой стычке зарождающегося девичества с материнской ревностью. Тайна эта затаилась в глубинах ее души, словно бусина, соскользнувшая с оборвавшейся нити в девичью пазуху. Крохотная, круглая, гладкая… Ее просто перестаешь ощущать.
Легкие ноги быстро несли Яничку вперед. Когда ее глазам открылся завод с причудливыми, угловатыми очертаниями строящихся огромных корпусов, окутанных голубоватой дымкой, придававшей им таинственность, она готова была вспорхнуть и полететь через реку, через луг, туда, где работает отец. Ей казалось, что завод уже готов… Чем ближе подходила она к заводу, тем больше столбы пыли над стройкой напоминали дым, вьющийся из труб цехов.
— А что будет, когда заработает сразу столько машин! — воскликнула Яничка, но подружки, не слушая, потащили ее в другую сторону, туда, где пестрое скопление народа резко очертило на лучу зеленый прямоугольник стадиона.
Должна была состояться встреча заводской и сельской команд. Футболисты, делая разминку, подпрыгивали на зеленом поле. Вдруг они сбились в кучу и о чем-то горячо заспорили. Яничка быстро поняла, в чем дело. Орешчанские парни требовали вернуть им игроков, которые теперь работали на заводе. А заводские не соглашались.
— Они наши! — кричали орешчане.
— Были ваши, теперь наши!
— Тогда не будем играть! — грозились деревенские.
А те, из-за кого разгорелся весь этот сыр-бор, не знали, как быть. Они колебались, считая, что их место — рядом с дружками из сельской команды, и в то же время чувствуя, что завод тоже имеет на них какие-то права.
Спор разрешился вмешательством родителей:
— Беньо! Тончо-о! Если не будете играть за наших, не признаем вас за сыновей! Пусть хоть увольняют, но вы должны играть за своих!
Борьба была острой. Кто победит — завод или село? Белые или красные футболки? Яничка с замирающим сердцем следила за игрой, горячо переживая каждую неудачу белых. Каждый гол, забитый в их ворота, был для нее точно нож в сердце. Только к концу игры орешчанам удалось сквитать один мяч. Это было весьма слабое утешение за пять пропущенных голов.
— Они вас подкупили! — набросились односельчане на Беньо и Тончо. — Предатели вы, вот кто!
— «Пять — один»! — торжествовали заводские и с насмешкой заявляли противнику:
— Да что с вами играть! Больно кишка тонка!
Это была последняя попытка села восстать, воспротивиться великану, надвинувшемуся на село всей своей мощью. Волны орешчан откатились с глухим ропотом.
Яничка с ними не пошла. Она торопилась на завод к отцу. Следом за ней шла целая группа заводских парней, и один из них, тот, который шел впереди, возбужденно ораторствовал:
— Пока все идет как по маслу. Громим противников одного за другим. Посмотрим, как пройдет встреча с округом. Если победим, выйдем в класс «Б».
Яничка больше не слушала, о чем они говорят, и старалась не оглядываться. А они время от времени останавливались и горячо спорили.
Яничка любила ходить на футбол, ей нравилась эта мужественная игра, она смотрела на победителей влюбленными глазами, но поведение болельщиков, которые из-за футбола готовы были лезть в драку, ей казалось просто смешным. Раз она не выдержала и оглянулась. Юноша, который так рьяно спорил, и, казалось, готов был броситься на любого, кто попытается ему возразить, был без фуражки, с вихрастым петушиным чубом. Он не шел, а летел, так много в нем было уверенности в себе и силы. Она видела, как он лихо перескочил через большую лужу вместо того, чтобы ее обойти, сердито махнул дружкам рукой и пошел дальше один. Вечерело. Завод готовился к ночному бдению. Было еще светло, но кое-где уже мелькали огоньки электрических лампочек. Ослепительно вспыхивало голубовато-зеленое сияние электросварки. Яничка щурилась и старалась на него не смотреть. Корпуса дыбились, росли, надвигались на нее со всех сторон, точно великаны из сказки. Сидя на матче, она по-детски мечтала о том, что их ребята победят и что эта радость возродит село. Но теперь она видела, что завод — непобедим, и не спускала влюбленных глаз со снующих по воздуху вагонеток, движущихся то вправо, то влево ковшей и крюков подъемных кранов, подающих наверх кирпичи, балки, бетонные плиты. И ей казалось, что это не завод, а некое волшебное царство. Она шла, не глядя под ноги, не замечая рельсов, ям, словно плыла по волнам света и звуков, взлетая вместе с ковшами подъемных кранов ввысь, туда, где работал отец.
Вдруг Яничка поскользнулась и шлепнулась в воду. Зазевавшись, она угодила в одну из ям, которых обычно не счесть на больших стройках.
— Ха-ха-ха! — засмеялся кто-то за ее спиной. Яничка попробовала выбраться, но не тут-то было.
А к ней уже спешил на помощь тот самый вихрастый паренек, который так рьяно вступался за спортивную честь заводской команды и верил в то, что футболисты завода выйдут на первое место в округе. Он протянул ей руку, но Яничка не взяла и барахталась в воде, пытаясь выкарабкаться. Не успела она опомниться, как парень подхватил ее на руки, точно ребенка, и вынес из ямы.
Она не знала, что делать. Никто еще не носил ее на руках. Глаза парня смеялись у самого ее лица. От него пахло одеколоном и еще чем-то — заводским. Она не знала, что это за запах, но он был ей приятен.
— Как ты попала в это болото? Вся промокла насквозь!
— Пусти меня! — спохватилась Яничка, почувствовав, что парень прижимает ее к себе. На какое-то мгновенье ей показалось, что она плывет по воздуху в гамаке, над ней сверкало, переливалось зелеными, синими, белыми, красными, будто тюльпаны, огнями заводское небо. И тут вдруг парень склонился к ней и поцеловал ее в щеку, а затем пылающими губами зажал ей рот, из которого готов был вырваться крик возмущения. Все закачалось, поплыло, закружилось перед глазами Янички. Она вырвалась наконец из рук парня и стояла ошарашенная, оглушенная.
— Бессовестный! Что ты наделал? — пролепетала Яничка.
— Поцеловал тебя! — сказал парень и протянул руки, как бы собираясь снова схватить ее, но она ловко увернулась. — Встретил заблудившуюся горлинку и поцеловал. Тебя, наверное, еще никто не целовал, я — первый.