— Ты же первая против завода. Вот товарищи и сказали мне: «Иди, устрой свои семейные дела и помоги разобраться селу», — сказал Сыботин и встал со стула.
«Ну вот, начинается!» — содрогнулась Игна, ожидая пощечины. Да, она заслуживает этого. Взбаламутила и завод, и село, и семью… Но Сыботин, как ни и чем ни бывало, повернулся к ней спиной. И только теперь Игне стало ясно, как переменился ее муж за время работы на стройке. Она поняла, в чем его превосходство, его сила — в его сдержанности, в том, что вот он не тронул ее и пальцем. А она…
— И сколько дней будешь дома? — робко спросила Игна.
— Пока все не улажу, — сказал он, заложив руки в карманы и не глядя на нее.
— Да что это с тобой? Уж не выгнали ли тебя с завода? Кажись, на то похоже!
Сыботин молча смотрел на жену. Глаза ее померкли и налились слезами.
— Ты что-то скрываешь! Господи, тебя выгнали! Что же ты молчишь? Тебя выгнали из-за меня? Как я могла! — заметалась по комнате Игна. — Иди, я все тебе расскажу, как вышло… — она потянула его за пуговицу пиджака. Пуговица осталась у нее в руке, а он не тронулся с места. Игна стояла перед ним как громом пораженная. Когда мчалась на завод, разъяренная, точно волчица, когда расправлялась с соперницей, Игна не думала о последствиях, ей тогда и в голову не пришло, что за ее поступок придется отвечать мужу.
— Что же теперь делать? — растерянно спросила Игна, всхлипывая.
Она испугалась, что Сыботина выгнали с завода, и они останутся без средств. Как ни плох завод, но муж приносил оттуда деньги. Они ели заводской хлеб, в заводском магазине покупали одежду и обувь. Жизнь их была связана с заводом сотнями нитей. И надо же было случиться, чтобы не кто-нибудь, а она сама своими руками оборвала эти нити.
— Что же делать? — повторила она, глядя перед собой широко раскрытыми, ничего не видящими глазами.
Раньше она сама хотела, чтобы Сыботин ушел с завода, мечтала, что все мужчины вернутся на село и, засучив рукава, начнут вместе с женами пахать, сеять, растить хлеб, крестьянский хлеб, слаще которого на свете нет. Теперь же сокрушалась, что муж вернулся. Что ему делать здесь, ему — здоровому, крепкому мужчине, отвыкшему от деревни, сжившемуся с гигантом-заводом, его железными корпусами, огромными цехами? Что он будет делать в поле, где и тракторов-то раз, два — и обчелся да и те ломаются по несколько раз на день, он, привыкший командовать на заводе такими громадинами? Что он заработает здесь, на этой жалкой земле?
Она представила себе, что ее ждет, увидела Яничку оборванной, жалкой. Что-то сдавило ей горло. Она болела душой не за себя, не за Сыботина, а за Яничку. Девочка только начинает жить… Ей и приодеться захочется, и погулять! Взять и подрезать ей крылья… За что? Яничка мечтала о техникуме, а теперь, может, и об этом придется забыть! И, сама не своя, Игна снова спросила мужа:
— Что ж теперь делать, Сыби?
Впервые за все время разговора она назвала его по имени.
— Пришей пуговицу…
— Боже мой, у меня совсем ум за разум зашел! — Игна разжала руку и посмотрела на пуговицу, врезавшуюся в ладонь, вскочила, как ужаленная, схватила, игольник и больно наколола палец. Высосав просочившуюся капельку крови, стала проворно пришивать пуговицу, говоря мужу:
— Я думаю, нечего тебе здесь долго околачиваться. Возвращайся-ка ты на работу, а то, чего доброго, кто-нибудь займет твое место. Если нужно, я пойду и скажу им: «Сыботин не виноват! Я заварила кашу, меня и наказывайте!..»
— Ты уже раз ходила, прославилась! Прогремела на весь завод!
Ей стало вовсе не по себе.
— Что было — то было! Только ты все-таки возвращайся! Ты же говорил, что каждый из вас — винтик. Того и гляди, какой-нибудь другой «винтик» закрутят на твое место.
Игна готова была простить Сыботину даже измену, только бы он вернулся на завод. Она знала, что после всего, что случилось, Лидия не посмеет и близко подойти к его комнате. Да и он теперь вряд ли пустит ее к себе.
— Сказал, пока все не улажу, никуда не пойду! Буду сидеть дома, рядом с тобой. Помнишь, ты раньше пела: «Не будешь, милая, работать, а будешь рядышком сидеть»?
— А ты, раз ты умнее, зачем меня слушаешь? И что ты, такой здоровый мужик, будешь делать в этом дурацком селе?
— А вправить мозги жене — разве это мало?
Игна взглянула на него виновато.
— Ты что — не знаешь, что мы, бабы, лучше всего вправляем себе мозги сами. Другой начнет — точно полоснет по голому телу крапивой, а если сама себя крапивой, так почти и не больно.
Сыботин понял, что творилось на душе у жены, и хорошо сделал, не учинив скандала. Он дал ей возможность почувствовать свою вину и самой себя осудить. Он приберег свое веское слово на самый конец разговора, когда уже будет покончено со всеми сомнениями и колебаниями. Кроме того, было еще одно важное дело, которое ему доверил завод. Он решил рассказать о нем Игне, чтобы она отвлеклась от этой неприятной истории.
— Твоя крапива — семечки по сравнению с нашим автогеном…
— Ой! Да ты что, никак машину сломал? Еще платить придется!
— Нет. Только вот я должен своих жечь хуже, чем огнем. Ферму переносить придется. Завод будут расширять аж за Вырло.
— Им что — больше некого было прислать?! Почему сами руководители не явились? Или они уже так заврались, что стыдно в село показываться? Почему не поручили это дело Туче? Впрочем, он себе устроился и в ус не дует, а тебе, дураку, придется кашу расхлебывать.
— Так у них уже были разговоры, да толку никакого. Теперь вот меня посылают, чтобы я разъяснил людям, что они ничего не потеряют, а наоборот, выиграют.
— Хороший выигрыш, нечего сказать! Обрубили селу руки и ноги, а теперь и до туловища добираются.
— Нельзя иначе. Думаешь, мне не больно? Но нужно смотреть вперед, не забывать про перспективу.
— Да ну ее, твою перспективу! Смотри, как бы ты не заработал рожна! А то ведь пастухи да скотники дорого за это не возьмут. Это не шутейное дело. Пусть председатель разбирается, что к чему.
— Сейчас пойду к председателю, пусть созывает собрание.
— Говорю тебе, не суйся! Иди на завод и скажи, что наши не согласны. Да знаешь ли ты, что за это дом могут поджечь! Ведь тогда нам — хоть с мосту да в воду. Село-то гибнет. Молодежь пойдет на завод, а старикам куда? Там вы их не примете, здесь есть нечего! И что вы за рабочий класс, что за коммунисты, если не видите, куда вы нас ведете? Все вперед смотрите, перспективу в глаза тычете, а не видите, что в народе тлеет пожар, да такой, что когда вспыхнет, погасить будет невозможно.
У крыльца раздались быстрые шаги. Яничка влетела в комнату, напевая какую-то игривую песенку, швырнула сумку с книгами на лавку.
— Папка! Вот здорово! — радостно воскликнула она и бросилась отцу на шею.
Увидев отца, она вспомнила про Ицку и вся расцвела… Но потом, словно испугавшись, что выдаст себя, смущенно засуетилась, забегала по комнате, Яничка привыкла, что отец приходит домой только по вечерам, а тут вдруг нежданно-негаданно застала его дома среди бела дня.
— Пап, а почему мама говорит, что подожжет завод? — неожиданно спросила она отца.
Сыботин удивленно посмотрел на Игну.
— Что ты глупости мелешь! — набросилась на нее мать. — А еще комсомолка! Думай, что говоришь!
— Говорила, говорила! Ведь правда, говорила? Я слышала, как ты сказала!.. Берегитесь ее, а то она, когда разойдется, на все способна.
Тут мать вдруг заметила, что на косах дочери снова появились исчезнувшие было бабочки.
— Ты же говорила, что потеряла ленты?
Яничка замолчала и виновато опустила голову.
— Отвечай, что молчишь! Теряла?
— Я их не теряла! — не глядя на мать, пробормотала Яничка.
— Как же нет, когда ты сама мне сказала, что потеряла на заводе.
Отец не вмешивался и молча слушал пререкания матери и дочери.
— Так ты меня обманула? Уже и врать научилась! До чего дошла — мать и отца обманывать! Говори правду.
Яничка словно воды в рот набрала, сгорая от стыда. Если бы не отец, она бы как-нибудь выкрутилась, нашла лазейку. С матерью она могла хитрить, наловчилась обводить ее вокруг пальца. Присутствие же отца ее сковывало. Ей казалось, что он видит ее насквозь.
— Где же все-таки были ленты и как они снова оказались у тебя?
Ради отца, который всегда ее защищал, всегда был на ее стороне, Яничка должна была сказать правду. Но если она признает, что теряла ленты, мать тут же прицепится: «А кто их нашел? Кто их принес? Почему ты скрываешь?» Хочешь, не хочешь, надо будет сказать, кто принес. Но как она скажет, что ленты нашел и принес Ицко! Тут уж мать учинит ей настоящий допрос, пристанет с ножом к горлу: что, да как, да почему. Станет кричать, ругаться, не посмотрит, что отец дома. И Яничка решила отпираться до последнего.
— Я думала, что потеряла, а оказалось, что нет.
— Как это так?
— Да они были здесь… в этом… — запинаясь, выкручивалась Яничка. — Я их забыла в кармане…
— Кому ты врешь? По глазам вижу, что врешь!
— Ну, хватит с этими лентами! — сказал, наконец, отец.
— Ты ничего не знаешь! — повернулась Игна к мужу. — Ты не знаешь, сколько с ней горя. Невесту из себя строит! Аж сюда, в село, приходил к ней какой-то шалопут на свиданье. Свистел под окнами.
Яничка готова была сквозь землю провалиться.
— Мне ведь соседи все сказали! Приходил, говорят, какой-то, вертлявый, чубастый. Говорил, что с тобой работает.
— А, это Ицко! — засмеялся отец.
— Чего ему здесь надо, я тебя спрашиваю?
Яничка молчала.
— Ицко на велосипеде ездит, куда ему вздумается. Принял я его к себе в бригаду. Вот он, наверное, и приезжал похвалиться! Очень не терпится парню стать знатным мастером.
— Ну, и держи его там, при себе кем угодно, а здесь чтобы и ноги его не было.
— Фу, ты!.. Обязательно о самом плохом думаешь!
— Знаю я, как это все начинается и чем кончается! Ты в мои дела не вмешивайся!
Игна села на своего любимого конька, и Сыботин умолк. Пусть учит дочь, а то и впрямь молодые нынче слишком уж торопятся, хотят, чтобы все давалось им легко и просто. Слава богу, он на них насмотрелся на заводе.