рь спокойно может ехать домой.
— Ненавижу я эту гарь да копоть! И в квартире от нее не избавишься. По ночам спать из-за нее не могу. Душит она меня, проклятая. Которую ночь без сна! Ворочаюсь с боку на бок до самого утра!
— Привыкнешь! — успокаивал ее Сыботин.
— Ни за что на свете! — раздраженно отвечала Игна. — Я привыкла до самой зимы спать с открытым окном, а здесь приходится закупориваться, прятаться от дыма, как от разбойников!
Сыботин рассмеялся, а она еще сильнее злилась.
— А эти поезда! Гремят днем и ночью, ни минуты покоя! Будто по тебе едут. Попробуй, засни! А тут еще ты храпишь, как паровоз… Ворочаюсь всю ночь в постели, а ты знай себе насвистываешь!
Сыботин еще громче рассмеялся.
— А ты тоже храпи. Кто тебе не дает?
— Храпи себе на здоровье, а я не могу. Я здесь с ума сойду! Этот завод у вас все нервы вымотает. Нужно железное здоровье иметь, чтобы все это выдержать!..
— А у нас оно и есть железное, — с гордостью ответил Сыботин.
— Ну, если вы такие крепкие, то и живите себе здесь. А я буду жить так, как мне хочется и где хочется!
— Подожди хоть до крестин. Не обижай председателя. Да и Мара обидится, вы ведь с ней родственницы.
— Двоюродный плетень вашему забору. Но на крестины, пожалуй, надо остаться.
Игна преклонялась перед народными обычаями и свято их соблюдала. Она и сама венчалась в церкви и Яничку крестила, несмотря на то, что особой религиозностью никогда не отличалась. Правда, в церковь ходила только на отпевание. Яничку она крестила дома. Пригласила друзей и родных, устроила все, как полагается, подарки делала крестным и бабке. Так уже повелось издавна, такие праздники сближали людей, и никто не мог посягнуть на этот обычай. Вот почему, вспомнив о крестинах, она смягчилась и согласилась остаться. Сыботин же готов был ходить по крестинам хоть каждый день, лишь бы только задержать подольше Игну. Он боялся, что она не выдержит и уедет. Тучиха заходила к ним чуть не каждый день, делая все возможное, чтобы убедить Игну остаться. Она все еще чувствовала себя здесь одинокой и была рада каждому, кто переезжал из села на завод.
— Скажи ей, Ганка, чтоб она хоть на крестины осталась, — просил Тучиху Сыботин.
— Да о чем тут говорить, конечно, останется! — уверенно ответила Тучиха. — На крестины весь Орешец соберется. И главный инженер будет. Надо нам его приручить, главного инженера. Если это удастся, будем командовать и здесь, и на селе.
— Ну, если он придет, то и я пойду. У меня к нему есть серьезное дело. Надо кое о чем договориться, — многозначительно сказала Игна и повернулась к Сыботину. — Не могу же я пойти на крестины с пустыми руками. Дай мне денег, я пойду куплю какой-нибудь подарок.
— Оставь ты эти глупости! Кто сейчас ходит на крестины с подарками?
— Не будь таким скрягой, — поддержала Игну Тучиха. — Да разве вы, мужики, в этих делах что-нибудь смыслите? Я так и сказала своему — мы не какие-то там шаромыжники. Мы привыкли по-деревенски!
— Не в деньгах тут дело, а в том, что ни к чему тащить с собой всякую рухлядь. Люди должны приходить с открытой душой, а не прикрываться тарелками да кастрюлями. — Но говоря это, он уже рылся в карманах и вынимал деньги.
— Хватит?
— Откуда я знаю? Пойдем вместе и посмотрим, что тут у вас есть в магазинах.
Выйдя из квартиры, встретили Тучу.
— Сыботин, брось женщин, иди там одна площадка обрушилась.
— Ну, раскричался! — крикнула ему Игна. — Тебя бы «Громом» надо было назвать, а не Тучей! Солнышко зашло, а тебе только того и надо! Вместо него ты ответишь здесь на заводе.
— А тебе разве плохо? Погоди, вот скоро и твоего мужа повысят. Как пустят завод, так в начальники и произведут. Вон и дочь вверх тянется, а с ними и ты вырастешь.
— Вырасту из куля в рогожку! Ну, ладно, пойдем, что ли!
Женщины шли за мужьями, перемывая их косточки, а те старались пропускать мимо ушей их ворчанье. Игна уже освоилась с новым поселком: несколько раз была на заводе и с огромным любопытством осматривала его, обошла все продуктовые магазины, а вот в универмаге была впервые.
— Видишь, в этом магазине все есть, — не без гордости сказала ей Тучиха на прощанье. — Здесь тебе не сельпо: раз в месяц привезут ситец и тут же бабы расхватают его. А у нас всегда все есть.
Вечером все собрались на крестины и стали усаживаться за стол. Мара предложила инженеру место в центре стола. Игна позаботилась о себе сама.
— А ну-ка, встань, Туча черная, я хочу посидеть рядом с главным инженером. А то как приеду обратно в Орешец, меня спросят: в какой угол тебя сунули, а я отвечу — сидела на красном месте, в центре стола, рядом с главным инженером, и вела с ним беседу о вас. Я из-за этого и пришла сюда. Беспокоит меня, товарищ главный инженер, один вопрос: что вы хотите делать с Опинчовцем? Болтают, что вы и до него решили добраться.
Главный инженер ничего не ответил. Он почему-то чувствовал себя, как говорят, не в своей тарелке. Стеснялся, старался быть незамеченным, что никак не вязалось с его служебным положением. Ему было лет тридцать пять — тридцать шесть. Он строил уже второй завод, а смущался, словно студент, редко бывавший в обществе.
— Оставь человека в покое, мы здесь собрались не для деловых бесед, — крикнул ей Сыботин с другого конца стола. — Мы сейчас не в деревне. Вот вернемся в деревню, тогда и разговаривай. Сейчас здесь главное — ребенок.
— Так и ребенок наш, орешчанский! Орешчанин!
— Какой же он орешчанин? — воскликнул Сыботин. — Он наш, заводской!
— Нет, дудки! — старалась перекричать мужа Игна. — Разве отец его заводской, а не наш, сельский! Скажи ему, председатель, ты же отец ребенка, какой ребенок — сельский или заводской?
— Важно, где родился. А родился он на заводе, так и в свидетельстве о рождении написано, — ответил вместо Дянко Сыботин.
— Мало ли что там написано? У завода еще и названия-то нет!
— Игна права! — вмешался Туча. — На заводе каждый день рождается новая жизнь, новые люди…
Мара и Тучиха накрывали, на стол. Комната наполнилась запахом жареной рыбы.
— Опять наш Тонкоструец вас кормит, — сказала Игна. — Но это, наверное, последняя рыба. Совсем запоганили воду…
Весь вечер Игна не унималась. Она все время напоминала землякам, что они орешчане и что этого нигде и никогда нельзя забывать. В комнате весь вечер царили смех и шутки. Один только главный инженер витал мыслями где-то далеко. Шутки и смех плескались вокруг него, как волны вокруг одинокой скалы. Он оживлялся, только тогда, когда Мара была рядом.
Но зато Игна не теряла ни минуты. Она подходила к инженеру и дипломатично или прямо в лоб задавала вопросы, касающиеся дальнейшей судьбы села Орешец. Вот и сейчас она добивалась согласия инженера на что-то. А он мягко улыбался и, стараясь не обидеть ее, говорил:
— Пока ничего определенного не скажу. Поговорим с товарищами, обсудим.
Если бы на его месте был Слынчев, тот сразу бы отрезал «да» или «нет». Тот не признавал никаких обдумываний. Он и совещания созывал только для того, чтобы оформить свое мнение, как коллективное. Середины для него не существовало. Ни экватора, ни меридианов он не признавал, для него существовали только северный к южный полюса. Горячее и холодное! Белое и черное! А инженер не только говорил от имени коллектива, но и думал, и действовал заодно с коллективом. И это делало его простым и доступным. В его мыслях и действиях каждый находил что-то свое, частицу самого себя. Но сегодня вечером он выглядел угнетенным. Не откликался на шутки орешчан, не мог преодолеть в себе какой-то невидимый барьер. Мара не знала, что и подумать.
Когда они встретились у дома Янички, ее поразило его обаяние, душевная раскованность, непринужденность чувств и мыслей. Мара тогда была подавлена, а он смог пробудить в ней интерес к новой жизни. Сейчас же она пыталась отвлечь его от мрачных мыслей. Она поглядывала на него радостными сияющими глазами, ласковая улыбка не сходила с ее лица. Но инженер по-прежнему оставался скованным и холодным…
Что с ним случилось? А может, он испытывает то же чувство неловкости и смущения, которое раньше сковывало ее. У нее защемило сердце при мысли о том, что он идет по пути, уже пройденному ею. Лелея эту мысль, она чувствовала, что у нее вырастают крылья. Мара знала, что она нравится инженеру именно такой и, глянув ему прямо в глаза, увидела… Да, да! Ясно увидела в них радость и грусть…
Дянко, заметив, что инженер повеселел, тотчас перевел разговор на техникум.
— Да что там говорить, — сказал он. — Ничего там еще не устроено. В мастерских даже инструментов нет. А директор, вместо того чтобы делами заниматься, по-слынчевски размахивает кулаками направо и налево.
— И с техникумом все устроится, — многозначительно сказал Туча. — Знаем, из какого теста он замешан. Есть мудрая народная пословица: «Горбатого могила исправит».
Он дал понять Дянко, что этот вопрос уже решается.
— Вот только установим оборудование!..
— А зачем вы посадили директором этого мужлана? Наша Мара была хорошим директором в сельской школе и здесь была бы не хуже, — вмешалась в разговор Игна, обращаясь к главному инженеру.
— Что ты, тетя Игна! — покраснела Мара и от волнения уронила тарелку.
Все рассмеялись.
— Ничего, это к счастью!
— Я какая-то сегодня неуклюжая… — извиняясь, сказала Мара, и вышла.
— Вы, орешчане, хотите и завод захватить, — пошутил инженер.
— А почему бы и нет? Завод наш — это всем известно… Завод — наша кровь. Родился на нашей земле.
Дебаты о техникуме стихли. Наступило короткое молчание. И тут в комнату вошла Мара. Она несла на большом блюде, точно хлеб-соль, аккуратно упакованный сверток. Подошла к инженеру и, смущаясь, как школьница, сказала:
— Извините нас. Примите, пожалуйста, этот скромный подарок…
— Ну, зачем это? — покраснев, промолвил главный инженер.
А Мара, развернув сверток, набросила ему на плечо шелковую рубаху…