Самолет приступил к снижению, они пристегнули ремни, утомленная стюардесса прошла по проходу, захлопали кресла и столики, приводимые в исходное положение. Липа закрыла глаза, у нее заложило уши. Вот всегда так! Кира смотрела в иллюминатор на приближающиеся огни любимого города. Говорить дальше было невозможно из-за гула моторов и ощущения ваты в ушах, да и незачем – все самое главное было сказано.
Они расстались с пожеланиями всего доброго и с надеждой на новую встречу, и разошлись каждая к своей машине и к своему мужу.
– Ты что такая задумчивая, как не родная? – Павел вопросительно посмотрел на Липу, включая зажигание.
– Ты все равно не поверишь. Оказывается, «как в воду глядела» – это не метафора. Это действительно существует… И, кстати, я очень даже родная!
– Ну слава богу, а то я уж было подумал, что встретил какую-то чужую Липку.
– Р-р-р! Не называй меня Липкой, Дормидонт!
– Теперь вижу, точно мое… чудо в перьях, – поддел жену Павел. – Так что там с водой?
– Оказывается, существуют люди, которые на самом деле могут увидеть предстоящие события на поверхности воды. При совершении определенных ритуалов, конечно, и с использованием специальных атрибутов.
– Каких, например?
– Ну, там нужен медный таз, медный кувшин.
– А-а, теперь понятно, что значит накрыться медным тазом, – в обычной для него манере вести разговор продолжал троллить жену Павел.
Липа не обратила внимания на ироничные реплики мужа: она все еще была под впечатлением от услышанного от Киры Николаевны.
– Вот ты понимаешь, сколько бы люди ни пытались докопаться до природы таких явлений, они за всю историю существования разумного человека так ни на шаг не приблизились. Действительно, прав был Бернард Шоу: «Жизнь – это изумительная тайна».
– Шо-шо? Какой еще Бернард?
– Не прикидывайся шлангом, ты все прекрасно понял. Это цитата великого острослова. Тебе до него далеко.
– Да уж, конечно… А ты знаешь, что чужими цитатами пользуются те, у кого своих мыслей не хватает? Это, кстати, тоже цитата.
– Вот-вот, у тебя тоже нет своих мыслей, так что хотя бы в этом мы сходимся.
– Не-е-е… Все совсем не так: у тебя это – отсутствие собственных мыслей, а у меня это – эрудиция. Мне можно.
– И почему это ты всегда решаешь, кому что можно?
– А кто в доме козяин?
– О-о-о… Мы еще и слова коверкаем… Тоже мне «вьюноша бледный со взором горяшчим».
– А это еще кто сказал?
– Пока не знаю… Одна умная тетенька, Александра Николаевна.
– Александра Николаевна? Кто такая? Откуда ты про нее узнала?
– От верблюда, – ожидаемо парировала Липа. – Во сне увидела.
– У-у-у… Как все запущено… Оказывается, «царь – ненастоящий!».
– Она-то ненастоящая, а вот Кира Николаевна – очень даже настоящая, доктор наук, профессор, главный редактор известного журнала, и ее история тоже самая что ни на есть настоящая, но необъяснимая в обычных причинно-следственных категориях. Одним словом, тайна за семью печатями, – Липа задумалась. Она еще не приняла решения – надо ли посвящать Павла в подробности необычной истории, услышанной от ее коллеги, или лучше промолчать. Определенно, лучше промолчать – он все равно не поверит и начнет комментировать со свойственной ему язвительностью. Она начнет раздражаться. Еще, чего доброго, они поссорятся в дороге, даже не доехав до дома…
– О чем задумалась? – вопрос Павла застал Липу врасплох, она поторопилась ответить.
– Все-таки непонятно, почему одним людям дается редкая способность, и не просто редкая, а экстраординарная способность получать информацию заранее, еще до того, как событие произойдет, а большинству людей – нет. А ведь люди, в большинстве своем, на редкость любопытные и амбициозные существа: хлебом не корми, дай докопаться до разгадки всего тайного, и желательно побыстрее, пока кто-то другой не опередил.
– Ну нет. Большинство людей как раз живет себе обычной жизнью: ест, спит, огорчается или радуется, работает или учится, или просто балду гоняет, встречается с друзьями или не встречается, ссорится с соседями или, наоборот, тусуется с ними, женится или разводится – это whom-how, что называется. А фигней страдают, то бишь сны разгадывают, только некоторые особо одаренные экземпляры. Эти особо одаренные чем глубже лезут, тем больше закапываются. Вот такой парадокс.
– Ну, ты же не будешь отрицать, что есть что-то еще за пределами нашего обычного понимания? Только научного объяснения этому пока нет. И, вполне возможно, ответ отчасти спрятан в наших сновидениях. Вот, к примеру, Альфред Адлер вообще считал сновидения и грезы одним из пяти факторов достоверного изучения личности.
– Ну и как? Достоверно изучил? Вот в рентгендиагностике все понятно как божий день. Или оно есть, или его нет. И мудрить нечего. А для пущей достоверности есть еще КТ и МРТ. Главное в нашем деле – не лезть туда, куда тебя не звали. Кстати, церковь совсем не приветствует попытки простых смертных разгадать, что там, во снах, зашифровано. По телеку недавно какой-то батюшка выступал. Это ведь тоже неспроста. Думается мне, когда Господь создавал человека, он заранее зашифровал кое-какую информацию таким образом, чтобы никто никогда не докопался. И подальше спрятал, в закрома бессознательного, до поры до времени, потом об этом вспомнил и решил немного поприкалываться: достал из закромов, все перемешал, посолил, поперчил, зачерпнул в половник и… хрясь! – выдал порцайку «особо одаренному экземпляру» в очередном сновидении. Вот вам пища для ума, как говорится, «кушайте, не обляпайтесь!». Как тебе такой вариант? По-моему, все очень просто, и нечего фигней страдать, Олимпиада Рэмовна… И куда вас все время тянет? В неизведанное, в бессознательное… Надо быть проще, и к вам потянутся люди. Это тоже цитата, и самая мудрая за всю дорогу. И вообще, водителя во время движения не отвлекать! Давай лучше музыку послушаем.
– Да ну тебя! – Липа сделала вид, что обиделась, а про себя подумала: «Хорошо, что у меня есть Фира».
«Не в затяжку»
Грязный весенний снег безо всякого стеснения громко чавкал в такт Липиным шагам. Что касается уборки улиц, Питер – город контрастов: если в центральных районах на улицах более-менее чисто, не высший класс, а так, на троечку, то в спальниках – просто ужас-ужас. Питерские дворники, несмотря на неславянскую внешность, в отношении к делу вполне себе славяне – раскачиваются медленно и запрягают долго. А потом пытаются быстро ехать, но ничего у них не получается, и зимние сугробы сами решают, когда приводить приговор в исполнение. Вот за одну ночь взяли и растаяли, заполнив дворы грязной снежной жижей.
«Каждый год одно и то же», – со вздохом подумала Липа, пробираясь по мокрому снегу к парадной, где Марфа снимала однушку.
«Привет, мамуль!» – веселый голос дочери провернул невидимый ключик к запасникам Липиной энергии, и она почувствовала прилив свежих сил и светлой радости. Если ребенок веселый и активный, значит, у него все хорошо. И неважно, сколько ребенку лет: два года или двадцать лет. «Привет, Марусик! А у тебя становится все уютнее: не прошло и года, как ты стала настоящей хозяйкой! – похвалила дочку Липа, надев предложенные тапочки и пройдя на маленькую кухоньку. – Обрастаешь барахлишком: все в дом, все в дом». Марфа улыбнулась: «Да я так… Не в затяжку, тем более, скоро съезжать».
– Вот с этого места поподробнее… Неужели мы с папой дождались возвращения блудной дочери?
– Так уж и блудной?
– Ну, я в хорошем смысле. Не про падшую женщину, а про ту, которая блуждала в пространстве, то есть путешествовала, – нашлась Липа.
– Вот и я про это, – уцепилась за «поданный мяч» Марфа.
– Про что «про это»? – Липа внутренне напряглась, предчувствуя, что за этим последует какая-нибудь завиральная идея дочери.
– Про путешествие.
– И куда ты собралась?
– Во Вьетнам. По обмену. В Ханойский университет науки и технологий.
– А поближе ничего не нашлось?
– Поближе неактуально: в тренде азиатские страны, там сейчас все самое интересное. Мне просто повезло, из семнадцати претендентов выбрали меня, понимаешь, как это круто? Ну, ты что, не рада за меня? – в голосе дочери Липа уловила неподдельную грусть и разочарование. Они с Марфой были подругами, такими, «прям настоящими», с высокой степенью доверия. Это то, что для Липы было самым главным с момента рождения Марфы. Именно так она и хотела, определив для себя главный жизненный принцип. Доверие – вот к чему надо стремиться в воспитании детей. А остальное дело десятое. Или второе, третье, но никак не первое.
Никто из близких ее не понимал: ни родители Павла, ни тем более ее родители. С ними у Липы были сложные отношения. Оба они работали на крупном промышленном предприятии на Дальнем Востоке, куда поехали после окончания университета в поисках «тумана и запаха тайги». Выйдя на пенсию, они так и остались жить в небольшом приморском городе с серыми пятиэтажками, ямами на дорогах и сугробами во дворах, обросли связями, друзьями и собаками, раз в два-три года выбирались «на родину предков» в Питер – на дочь посмотреть и себя показать.
Липа с четырнадцати лет жила в Питере с бабушкой по папиной линии и училась в престижном лицее при университете. Она была просто обязана пойти по стопам родителей – стать ученым-математиком, инженером-конструктором или программистом, на худой конец, а ее занесла нелегкая в «дурацкую психологию»…
«Это все растленное влияние Запада. Так я и знала, что твоей маме нельзя доверить ребенка. Эти ее восторженные придыхания: „Город столичный – это неприлично“! Театры, музеи, выставки. И чем все закончилось? Не могла настроить Олимпиаду на серьезное дело». – «При чем здесь моя мама? Олимпиада – взрослый человек, она вправе сама выбирать профессию, которая будет ее кормить в будущем». – «Ты уверен? Лично мне так не кажется. Это просто очередная блажь». – «Ну чего ты так раскипятилась, Ритуля? Может, она еще и не поступит на этот ее психфак, – покачав головой, выразил робкую надежду отец. – Психфак… Слово-то какое… Короткое, а целых два ругательства». – «Да уж… На работе нам все кости перемоют… Кому рассказать, что мы надеемся на то, что наша дочь завалит вступительные, – не поверят. Прямо сплошной цугцванг: и поступит – плохо, и не поступит – плохо. Стыдно друзьям сказать, зачем только в физмат-лицей отправляли, вот уж точно не в коня корм, позорище…».