Липа упиралась изо всех сил, доказывая, что она прочитала историю, как и географию, перед сном, но мама не хотела верить: «Не ври мне: я видела только один учебник». – «История лежала под подушкой дальше, ты просто не достала». – «Ничего подобного. Там не было больше никаких учебников. Признайся, что ты не учила!».
Липа видела, как мама начала сердиться, но не хотела признаваться в том, чего на самом деле не было. Разговора не получилось – каждая из них осталась недовольна и обижена. Мама – тем, что Липа никак не хотела признаться в своем вранье, а Липа – тем, что ей не верят, да еще и заставляют солгать самой себе. При этом про злополучную четверку никто из них не вспоминал. Это было уже не важно.
На следующее утро мама сказала за завтраком: «Пригласи к нам в гости в субботу своих подружек, устроим чаепитие». У Липы отлегло от сердца – значит, мама больше не сердится. Ей было немного странно услышать такое предложение – этого раньше никогда не случалось. Более того, мама была не очень довольна тем, что подруги приходят в гости. Она об этом не говорила прямо, но всякий раз, когда девочки ненадолго заглядывали к Липе в гости или даже просто заходили за ней по дороге в школу, в прихожей зависало невидимое напряжение, и даже воздух становился сухим и колючим. Липа не любила эти ощущения и старалась свести к минимуму визиты ее подруг, а тут такое предложение! Было в этом что-то таинственное и новое… Она еле дождалась субботы.
Вокруг круглого стола мама расставила пять стульев. Четыре стула стояли на равном расстоянии от стола, а пятый стул выбивался из общего порядка – он стоял чуть в стороне. Оказалось, что этот стул предназначался Липе. Стол был покрыт белой льняной скатертью и имел вид гладкой снежной равнины – никаких предметов на нем не было. Предчувствие чего-то враждебного и холодного пробежало по Липиному телу мелкой дрожью с головы до ног.
«Вот, девочки, мы вас пригласили на наш домашний педагогический совет, – с очень серьезным видом начала мама. – Дело в том, что ваша подруга и наша дочь – Олимпиада – начала обманывать. Несколько дней назад она обманула нас, но вы должны знать, что она может обмануть и вас тоже».
Лида и Наташа сидели, опустив глаза, им явно было неловко участвовать в этой экзекуции. Липу охватила удушливая волна стыда и возмущения. «Я никого не обманывала!» – выкрикнула она, еле сдерживая слезы.
«Более того, – продолжала мама спокойным деловым тоном, – она может обмануть, но ей не хватит духу сознаться и попросить прощения».
«В чем, в чем я должна сознаться?». – «В том, что ты не учила историю». – «Но я учила! Я учила!».
«Вот видите, как я и говорила – она никак не хочет сознаваться. Кишка тонка! Так что подумайте, стоит ли дружить с обманщицей».
В комнате зависла зловещая пауза. «Липочка, ну признайся, что ты не учила», – участливым тоном пытался спасти ситуацию отец. «Но я учила, понимаешь, я учила!» – из последних сил прокричала отцу Липа.
«Вот видите! – торжествующе обратилась к смущенным девочкам мама. – Что и требовалось доказать». И, обращаясь к дочери с металлом в голосе, продолжила: «Я в последний раз предлагаю тебе сознаться и сказать, что ты не учила историю».
Невидимая нить сопротивления жесткому материнскому прессингу лопнула, как сорвавшаяся пружина, и Липа, захлебываясь слезами, прокричала: «Ну хорошо! Если вам так надо, то я НЕ УЧИЛА вашу историю!». Вскочив с ненавистного стула, Липа бросилась в свою комнату, упала ничком на кровать и горько разрыдалась.
Девочки отказались от предложенного чая и быстро попрощались с Липиными родителями, не решаясь заглянуть к плачущей подруге.
Весь вечер Липа молчала. Она не выходила из комнаты и не прикасалась к еде. «Ничего, перебесится и поймет, что врать – себе дороже», – озвучила свое решение мама.
«Ритуля, может, мы все же перегнули палку?» – сделал пробную попытку отец. «А как еще? Как еще? Я предлагала ей спокойно во всем сознаться, но она решила изобразить из себя страдалицу. Что же, ее право. Хочет молчать – пусть молчит».
Хмурое воскресное небо встало на сторону обиженного ребенка: можно было долго лежать в постели, ссылаясь на пасмурную погоду. В комнату без стука вошла мама: «Ну и долго ты будешь изображать униженного и оскорбленного?». Липа ничего не ответила и повернулась к стене. Мама немного постояла и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. В целях воспитательного воздействия она тоже решила не разговаривать с дочерью, пока та не извинится за свое поведение. Они не разговаривали день, два, неделю, месяц… Мама вела себя так, как будто Липы в их семье никогда не было. И сейчас ее нет. Липа приспособилась к этой ситуации: она не выходила на кухню, пока там находились родители. Утром пораньше убегала в школу, а возвращалась поздно, обедала в школьном буфете, уроки делала на подоконнике в школьном коридоре. Подруги, конечно, разболтали, что родители наказали Липу за четверку по истории, но это никого не удивило. Домой Липа старалась приходить поздно, чтобы можно было быстро что-то перехватить на кухне и сбежать в свою комнату. Ей не было слишком одиноко: все-таки папа был ее другом, но и он не мог сдвинуть затянувшийся конфликт с мертвой точки.
Пошел второй месяц домашнего противостояния. Время от времени отец совершал безуспешные попытки помирить своих домочадцев: «Липочка, может, ты все-таки извинишься?». – «За что мне извиняться? Я сделала все, как она сказала». Тогда он обращался к жене: «Ритуля, может, ты все-таки поговоришь с Олимпиадой?». – «С чего бы это? Вот пусть она сначала извинится, потом и поговорим». Отец вздыхал, но обострять отношения ни с женой, ни с дочерью ему не хотелось, поэтому, расстроенный очередной неудачной попыткой, он отходил в сторону.
Закончилась холодная приморская весна, промчался ветреный май, учебный год подходил к завершению, в дневнике были выставлены очередные отличные оценки по всем предметам. Настроение у Липы было приподнятым в предвкушении летней свободы и отдыха. Она набрала телефонный номер и с замиранием сердца ждала ответа. «Алло! Я тебя слушаю», – мамин голос звучал по-деловому ровно. «Я закончила на отлично по всем предметам», – как будто ничего между ними не происходило, отрапортовала Липа. «Ну, что ж, можешь, когда захочешь. Так и должно быть», – услышала она ожидаемый ответ. И жизнь пошла дальше своим чередом. Каждая из них сделала вид, что этих трех месяцев просто не было. А через год Липа уехала в Питер к бабушке – постигать точные науки в университетском лицее.
«Надо как-нибудь выкроить время и распрощаться с этой темой», – подумала про себя Липа, возвращаясь домой после вечерних посиделок у дочери. Человек не безупречен – это прописная истина. Она давно уже позволила себе получать не только отличные оценки. «А вот с пуповиной надо что-то решать… Здесь Марфа права».
«И с чего это я так заочковала? Испугалась, что Марфа не справится, что она там будет беззащитной, что ее кто-нибудь обидит, ей будет плохо там одной – иными словами У НЕЕ НЕ ПОЛУЧИТСЯ!».
«А с какого это перепугу? Я это я, она это она. И все у нее получится», – с этими мыслями Липа достала из сумочки ключи и открыла входную дверь в квартиру.
Павел вышел в прихожую, недовольный долгим отсутствием жены.
– Ты уже поужинал?
– Конечно! Тебя не дождешься…
– Да тут такая тема… Пришлось у Марфы задержаться. Она скоро улетает во Вьетнам.
– Куда-куда?
– В Ханойский университет. Науки и технологий, кажется, если я правильно запомнила. На три года.
– На три (!) года? И ты отпустила? – возмутился Павел.
– Да она уже все решила. Без нас с тобой.
– Это все твои игры в самостоятельность. Лично я всегда советовался с родителями, особенно в судьбоносных вопросах.
– Это в каких, например? Жениться или не жениться?
– Ну что ты сразу все переворачиваешь! Я не про это.
– А про что? Марфе уже двадцать лет. Можно она сама будет решать, что для нее лучше? Кстати, Марфа со мной посоветовалась.
– А меня как будто в вашей жизни не существует? Вернее, я вам нужен, только когда жареный петух в попу клюнет.
– Вот любишь ты все усложнять! Ну, я же тебе все рассказала… Ну прости, пожалуйста, просто времени совсем не было, – Липа попыталась задобрить Павла, включив извинительную интонацию.
– Делайте что хотите, только потом на меня свои проблемы не вешайте, – Павел махнул рукой и с обиженным видом уткнулся в новостной сайт.
«А мы и не вешаем, – подумала Липа. – Ну или совсем чуть-чуть… Не в затяжку».
«Шерочка с машерочкой»
«Привет, Липа. Позвони мне, когда освободишься», – короткое сообщение от Фиры прилетело в тот момент, когда Липа уже собиралась выходить из кабинета, заканчивая очередной консультативный день.
– Привет! Что случилось?
– Слушай, мне надо отреагировать.
Тревожные нотки в голосе подруги заставили Липу заволноваться. Они давно не общались. Еженедельная забава с толкованием сновидений потеряла свою актуальность, в жизни и без того было много неопределенностей, чтобы еще загружаться гаданием на кофейной гуще. Тот воскресный сон так и остался неразгаданным. В данный момент все Липины мысли были заняты клиентами, студентами и напряженными семейными отношениями. А все Фирины мысли были заняты клиентами и Сеней, точнее, Сенечкой, Арсением, а по-простому Липиному определению – Чмоней.
Тот осенний визит Арсения конвертировался для Фиры в долгоиграющий роман без будущего. Как сказала Липина бабушка, «Она его за муки полюбила, а он ее – за сострадание к ним». Впрочем, романом в классическом понимании это назвать было трудно. Скорее, какая-то бесконечная и уже безвкусная эмоциональная жвачка.
Каждый из них жил своей жизнью в своем городе. Редкие приезды Арсения в Питер и еще более редкие приезды Фиры в Москву напоминали историю «Дамы с собачкой». Только, в отличие от чеховской героини, у Фиры не было ни шпица, ни мужа. В этом смысле совесть ее была чиста, чего не скажешь про Арсения. Он по-прежнему был загружен неразрешимой проблемой своих отношений с Дусей, и краткие встречи с Фирой служили для него небольшой передышкой и эмоциональным ресурсом.