Через десять минут бабушка принесла на подносе в Липину комнату заварочный чайник, две чайные пары из тонкого императорского фарфора со знаменитым кобальтовым рисунком, вазочку с сушками, два кусочка вафельного торта и плитку шоколада. «Налетай! Подешевело!» – подмигнула она Липе и следом торопливо добавила:
– Сиди-сиди! Я подвину к дивану журнальный столик.
Липа удобно устроилась на своем любимом диване, бабушка придвинула к столику легкое кресло из румынского гарнитура, разлила по чашкам ароматный чай и принялась рассказывать про свое увлечение музыкой The Beatles. В ее поколении больше уважали Элвиса Пресли и Фрэнка Синатру, но она сразу влюбилась в Пола Маккартни, как только услышала песню «Yesterday». Буквально на следующий день она завела общую тетрадку, на обложке которой было написано «The Beatles». В эту заветную тетрадь она записывала русскими буквами тексты английских песен, не очень-то понимая их смысл. Главным для нее было точное воспроизведение звуков. Так мало-помалу она натренировала эталонное британское произношение, а заодно выучила популярные английские фразы. Бабушкин способ преодоления языкового барьера оказался на редкость эффективным: вторую четверть и полугодие Липа закончила с пятеркой по английскому языку.
Со временем «королевское» чаепитие приобрело черты секретной сходки – этакой «встречи на Эльбе» исключительно для них двоих. Липа могла приехать к бабушке к пяти часам вечера, зная, что предварительного предупреждения не требуется. По умолчанию бабушка всегда была готова принять ее с пяти до шести вечера в любой день и в любую погоду. Липа также по умолчанию всегда привозила традиционное угощение к столу. По мере роста благосостояния вместо сушек и вафельного торта предпочтение было отдано маленьким питерским пирожным. Бабушка заваривала чай, Липа устраивалась на стареньком уютном диване, придвигала к маленькому столику, накрытому белой кружевной салфеткой, старенькое кресло для бабушки, разливала по чашкам чай, и они начинали секретничать о своем, о девичьем.
Через какое-то время оказалось, что Липа не единственный человек, с кем бабушка ведет задушевные беседы за five-o’clock tea. Как-то раз Липа застукала за этим занятием в гостях у бабушки Павла, Павлика, как звала его бабушка с первой минуты их знакомства. Это было в те дни бешеной Липиной влюбленности, когда она никого и ничего не замечала. Ей было абсолютно все равно, что обсуждают за ее спиной два близких для нее человека. Это потом, освободившись от любовного дурмана, Липу насторожило отношение бабушки к Павлу как к объекту заботы и обожания. Бабушку в Павле устраивало все. Абсолютно все. Она считала его самым лучшим вариантом для Липочкиного замужества: надежный, порядочный, в меру привлекательный («не Ален Делон, но и не обезьяна какая-нибудь»), откровенный, вежливый и главное, без ума любит ее дорогую внучку. Они сплотились намертво, как однополчане, оставшиеся в живых после тяжких боев, навсегда давшие клятву воинскому братству. Казалось, никто и ничто не сможет их разнять или обратить в другую веру. «Мы спина к спине у мачты, против тысячи вдвоем», – вот это как раз про них, про бабушку и Павла. После того как буря миновала и страсти-мордасти улеглись, бабушка с Павлом остались лучшими друзьями, сохранив доверие и готовность прийти на помощь друг другу по первому зову. Бабушка и сейчас могла в любое время позвонить Павлу с тем, чтобы тот настроил WhatsApp (опять накрылся медным тазом), починил розетку или отвез ее на дачу в Васкелово, и тот никогда ей не отказывал, несмотря на всю свою занятость и причиненные неудобства.
Устроившись по своим местам «согласно купленным билетам», бабушка, вздыхая, первой начала очередной задушевный разговор.
– Жаль, что Павлик не сдержал слово. Он мне обещал, что ничего тебе не расскажет, а сам раскололся при первом скачке. Это на него совсем не похоже…
– В смысле?
– Ну, ты же сразу прибежала, выходит, знаешь, что он был у меня.
– А он был у тебя? Интересно, когда?
– Вчера. В наше обычное время с пяти до семи. Сказал, что ты встречаешься с подругой. Думаю, он хотел поговорить о чем-то важном, но не решился. В итоге поболтали так… ни о чем, в основном о погоде. Помнишь английскую поговорку: когда не о чем говорить, говорят о погоде… Мне кажется, он до сих пор ни в чем не уверен, – бабушка многозначительно посмотрела на Липу.
– Вот уж неуверенным его никак не назовешь, скорее наоборот. И потом, ты знаешь, мы с ним с самого начала договорились, что никто из нас никогда не будет вспоминать тот дурацкий эпизод.
– Это, конечно, хорошо… Но, как говорится, ложечки нашлись, а осадочек остался. Вообще-то ты должна быть благодарна своему мужу.
– За что это?
– За то, что тогда он тебя не отпустил. Вот что бы с тобой было, когда бы вся эта история закончилась? А она бы точно закончилась, а ты бы осталась у разбитого корыта.
– Очень много «бы» да «кабы». И что значит «не отпустил»? Он вроде бы меня и не держал, я сама так решила.
– Конечно, сама. А попробовал бы удержать, какую-нибудь сцену бы устроил, ты бы точно хвостом вильнула. Скажешь, не так?
– Откуда мне знать… История не имеет сослагательного наклонения… И вообще, отпустил, не отпустил, удержал, не удержал – это все очень индивидуально. Кого-то надо удержать, а кого-то, наоборот, отпустить. Вот, к примеру, если бы видный советский военноначальник Евгений Шиловский не отпустил к Булгакову свою обожаемую жену Елену Сергеевну после того, как удерживал ее больше года взаперти, то не было бы нетленного булгаковского романа. И ни шикарная квартира с домработницей в придачу в центре Москвы, ни высокая должность мужа, ни даже двое детей не удержали будущую Маргариту.
– Ну то Булгаков…
– Ну конечно… Это у нас другое – небожителям можно. А с меня что взять?
– Как же твоему мужу с тобой трудно!
– Нам обоим трудно. Никто и не говорил, что будет легко. Знал, на что шел. Вот чего он ко мне тогда прицепился как банный лист? – тоном обиженного ребенка Липа попыталась перетащить бабушку на свою сторону.
– Его тебе бог послал, – с укоризненным видом парировала бабушка, защищая своего любимого Павлика.
– А-а! То есть сейчас я должна сказать: «Карп Савельич, я не верю своему счастью!»?
– Ты у меня дурочка с переулочка, ничего в мужиках не понимаешь.
– А вот здесь ты должна сказать: «А еще психолог!».
– Ой, куда-то не туда нас с тобой сегодня увело. И чай совсем остыл.
Бабушка раскачалась на кресле взад-вперед, чтобы придать себе «начальное ускорение», как она говорила, и оп-ля! чуть кряхтя, поднялась с кресла. Осторожно повернувшись на месте и все еще держась за одну ручку кресла, как за поручень в трясущемся вагоне метро, она попросила внучку.
– Подай, пожалуйста, чайник – я заварю свежий чай.
– Да и так нормально, – попыталась удержать бабушку Липа.
– Нормально не есть хорошо! – Липа и не сомневалась в таком ответе. В их посиделках было недопустимо портить благородный напиток добавлением горячей или холодной воды. Чай должен быть только из заварочного чайника и именно такой крепости, как они обе любят. Так было с самого начала и так продолжается до сих пор. Бабушка во многих вопросах была настоящей перфекционисткой. Липа давно оставила все попытки перевоспитать ее типа «грэндмамулечка, take it easy» – это было совершенно бесполезным занятием, особенно сейчас, в ее прекрасном возрасте.
– Тебе помочь? Давай я хотя бы донесу до кухни чайник. Он же тяжелый, а руки у тебя уже слабые, – предложила Липа, зная, что услышит в ответ.
– Зато ноги еще, слава богу, передвигаются, и голова соображает. Паркинсон с Альцгеймером пусть еще немного подождут в сторонке, придет их время, тогда купите мне кресло-каталку.
– Каталку-то мы купим, так ведь ты будешь на ней рассекать по квартире, как в лихие девяностые по Невскому проспекту. Только успевай уворачиваться – все углы соберешь, – рассмеялась Липа.
– Так что привело тебя ко мне, прекрасное дитя? – донеслось из кухни.
– Просто захотелось тебя увидеть – представь себе, такое бывает! – с улыбкой в голосе громко ответила Липа.
Вместо привычной бабушкиной хулиганской поговорки («и на е-бывает, и наебывает») она услышала расслабленное «Чудеса, да и только… То неделями нет никого, то сразу один за другим…».
– Ну что, начнем? Once again? Попытка намбер ту, – снова усаживаясь в кресло и тихонько кряхтя, предложила бабушка. Было видно невооруженным глазом, что путешествие из Липиной комнаты до кухни и обратно далось ей нелегко.
– Начнем, – кивнула Липа. – Так зачем к тебе приходил Павел? Ах да… Про меня посплетничать.
– Стоп, стоп, стоп, это запрещенный прием, мы так не договаривались, – бабушка помотала головой. – И потом, у меня к тебе просьба. Раз уж я, старая дура, проболталась, ты, пожалуйста, не говори Павлику, что знаешь, что я знаю, что он знает, короче, что я проболталась тебе, что он был вчера у меня.
– Не переживай, не скажу, хотя прям так и подмывает…
– А зачем тебе это? Павлик – прекрасный человек. Зачем тебе его тюкать фэйсом об тэйбл? Он расстроится и перестанет доверять мне свои переживания. А это очень для него важно и для меня тоже. И вообще, в чем кайф унижать мужчину? Что ты хочешь ему, да и себе, доказать? Что ты крутая? Так это мы все знаем, и Павлик лучше всех. Он просто не говорит тебе об этом.
– Мог бы и сказать, между прочим.
– Значит, не может. Вот ты и подумай, почему он тебе об этом сказать не может, а мне может, только никого подставлять не надо. Кстати сказать, он и сам крутой, а ты ему часто об этом говоришь?
– Нет, не говорю. Ну разве что в шутку – всерьез он это не принимает, начинает защищаться, считает, что я манипулирую.
– Значит, не доверяет твоим словам.
– Да с этим все понятно. В теории все разобрано по полочкам. Только в отношении своих близких теория не работает, их надо принимать такими, какие они есть. Это пакетное предложение, – грустно сказала Липа.