– Не такое уж и плохое, в каждом человеке есть и сердечная теплота, и какашки. Весь вопрос – чего больше и в какую бумажку завернуто. А если человек умный, добрый, да еще и с юмором, немного какашек можно и не заметить. Вот взять твоего деда – тот еще фрукт был (царство ему небесное), – тихо вздыхая, продолжила бабушка, вспомнив о давно перешедшем в мир иной муже. – Любил покомандовать. И чистюля бы-ы-ыл, мама дорогая! «Это почему грязная чашка осталась на столе? Надо сразу убирать!». Я было как-то раз возразила и поняла, что лучше сразу убирать – дешевле будет. Зато мы много смеялись и часто говорили хором, значит, были на одной волне.
– Так и мы много смеемся и говорим хором, и нам хорошо вместе, но иногда он такой зануда! Как начнет нудить: зу-зу-зу… Одно и то же, одно и то же…
– А ты пропускай мимо ушей. Он зудит про свое, а ты думай о своем. Не всегда же у тебя есть время о своем подумать, чаще другими людьми голова забита. Используй эту возможность.
– Так ему надо, чтобы я участвовала в разговоре, а то начнется старая песня. «Тебе со мной не интересно» и все такое.
– А ты кивай, посылай ему сигналы, что слушаешь, типа «говори, говори»… Да и вообще, кого я учу? Кто из нас психолог?
– О-о-о-о, пошло-поехало! И ты, Брут!
– И я, – совершенно спокойно, не поддаваясь на Липину провокацию, подытожила бабушка. – Поверь мне, деточка, для семейной жизни это не самый плохой вариант, даже самый хороший. Не многим так везет, как тебе.
Бабушка усмехнулась про себя, понимая, что вчера она уже произносила эту фразу, только предназначалась она совсем другому собеседнику.
– Ты прости меня за нравоучения, Липочка, – бабушка ласково погладила внучку по руке. – Это я у тебя учусь. Вот ты мне говорила, что, когда приходят тревожные мысли и не хватает информации, надо предполагать не одну-единственную версию, причем откровенно негативную, а как минимум три. Если есть негативная версия, то должна быть еще одна нейтральная и одна позитивная.
– Ну и как? Получается?
– Ну да, получается, когда вспоминаю твои уроки. Я еще и подругам мозги на место ставлю, тем, у кого они еще остались, конечно.
– Ты у меня отличница! – похвалила бабушку Липа.
– А то! Обижаешь… Вот не зря же говорят: век живи, век учись. Это я на своем опыте знаю. Мой век уже к концу подходит, а я все учусь.
– Ну-ну-ну… Какой еще конец…
– Ну правда, Липочка, не сто лет же мне жить… Пора и честь знать. Дай дорогу молодым, кажется, так говорили в наше время.
– Это про работу, а не про жизнь.
– Да, про работу… – бабушка на минуту задумалась, как будто вспоминала кого-то или что-то, а потом перевела разговор. – Работа у тебя интересная: каждый день новые люди и новые истории. Лишь бы силенок хватило не только на тех, кто приходит, но и на тех, кто с тобой рядом живет.
– Ты прямо моя ходячая совесть, еще немного, и начну каяться. «Прости меня, дуру грешную», – Липа картинно приложила правую руку на грудь в области сердца и сделала вид, что вот-вот бухнется на колени.
– Что ты, что ты! Бог с тобой! Совсем бабку с ума сведешь, – замахала на нее обеими руками бабушка. – Будешь потом передачки носить в Скворцова-Степанова, а я буду трясти головой и спрашивать: «Ты кто?».
– Не боись! Ты у меня еще крепенькая, в здравом уме и светлой памяти, тебя так просто с толку не собьешь.
– Насчет ума я согласна, а память совсем прохудилась. Вот сегодня с самого утра вспоминаю фамилию одной актрисы. Светленькая такая, глаза лучистые, ей скоро девяносто стукнет, а все еще на сцене играет. Как же ее… Не подсказывай! Я сама должна вспомнить… И главное, такая простецкая фамилия, и прямо заклинило: Козлова, Орлова…
– Так она жива еще?
– Конечно, жива, куда она денется?
– Ну, в девяносто лет можно уже и о вечном подумать.
– Подумать-то можно, но знаешь, как-то хочется оттянуть этот момент…
– Прости, пожалуйста, я не имела тебя в виду. Ты у нас уникум: не бухтишь, не жалуешься, с юмором смотришь на жизнь, тебе еще все интересно, поэтому и нам с тобой интересно, – Липа погладила бабушку. – Может, еще чаю?
– Чаю-чаю накачаю, кохфию нагрохаю… Нет уж, ква-тит. Ты уйдешь, а я в туалет забегаюсь, буду стучать палкой по полу как тыгыдымский конь копытами, все соседи сбегутся. Лучше расскажи, как дела у Марфиньки.
– Нормально, даже хорошо. Она тебе привет передавала.
– Ну, это ты свистишь, конечно, но все равно приятно, – улыбнулась мудрая бабушка. – Что у нее на личном фронте?
– Я уже и не знаю… Она что-то темнит… Явно что-то недоговаривает. Но разве у нее вытянешь подробности…
– А зачем тебе вытягивать подробности? Что должно случиться, то и произойдет, будешь ты про это знать или нет. У бога на каждого свои планы.
– Ты совсем фаталисткой стала!
– Поживи с мое… Чем дольше живешь, тем больше веришь в судьбу. Иногда так лихо все закручивает, прямо драма с пистолем – хоть садись да роман пиши.
– Так в чем же дело? Садись и пиши, – подмигнула бабушке Липа.
– Нет уж, поздно пить боржоми, когда почки отвалились. Вот начну писать, и вдруг – хлобысь! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. И роман останется незаконченным. Непорядок. Мне уже поздно, а тебе – в самый раз. Думаю, у тебя найдется, о чем написать. И главное, ничего придумывать не надо, люди сами приносят тебе свои истории из разряда «нарочно не придумаешь» и наверняка более интересные, чем в любой мыльной опере. Думаю, это всегда что-то запутанное и драматичное, ведь когда у человека в жизни все гладко как по нотам, вряд ли он пойдет к тебе за помощью.
– Тут ты права. Ко мне приходят, когда уже силенок не хватает гонять по голове всевозможные варианты решения проблемы, а решения как не было, так нет. Вплоть до невроза, ни есть, ни спать, как буриданов осел. Слышала про такого?
– А как же! Это тот, что умер от голода между двух мешков с овсом, потому что никак не мог решить, из какого начать есть?
– Именно так. Вот сегодня у меня была одна клиентка, впрочем, клиенткой ее трудно назвать, это моя студентка. Бывшая. Ты все равно ее не знаешь и, думаю, никогда не встретишь, но на всякий случай я поменяю имена, пароли и явки. Так вот.
В то утро Ксения проснулась непозволительно рано – внутренний паникер подал ложный сигнал тревоги, заставляя открыть еще совсем сонные глаза. Ксения посмотрела на часы. Надо было еще спать и спать, чтобы хорошо выглядеть, но сон предательски улетучился, и на его место тут же примчалась вереница тревожных мыслей. Она посмотрела на мирно сопевшего рядом Игната. «Везет же людям! Спит себе как ни в чем не бывало… И ничего, что сегодня самый важный день в его жизни…». Ксюша попыталась убаюкать себя с помощью техники самовнушения Милтона Эриксона, пробуя настроиться на свои ощущения, и, замедляя интонацию, проговаривая про себя известные фразы про «безграничный океан покоя над головой».
Раньше это всегда помогало, но не сегодня. Прошел час, другой… Ксения почувствовала, что ее глаза начинают слипаться, и тут прозвенел будильник. «Бли-ин! Ну что за хрень, – обиделся внутренний голос, но тут же радостная дрожь, пробежавшая с головы до пят, привела тело и мозг в боевую готовность. „Пора! Начинается новая жизнь!“».
«Игнаха, вставай!» – Ксюша принялась тормошить спящего Игната. Тот перевернулся с боку на живот и накрыл голову подушкой, всем своим видом показывая «Тебе надо, ты и вставай».
– Ну Игнаша, ты чего? Мы же никуда не успеем! – возмутилась Ксения.
– Слушай, Ксю, – Игнат отбросил подушку и сел в постели. – Куда нам торопиться? Может, это все фальстарт…
– Что именно фальстарт?
– Ну, вся эта свадьба. ЗАГС, гости… Может, мы рано стартанули. Давай никуда не пойдем, – Игнат, как обреченный перед казнью, умоляюще посмотрел на Ксению.
– Ты что, Игнашенька, – в голосе Ксении появились материнские нотки, именно таким тоном мамочки успокаивают дошколят, впервые шагающих в объятия престарелых воспитательниц детского сада. Типа «Ты что, малыш! Там тебе будет интересно, посмотри, сколько здесь мальчиков, и никто не плачет».
– Ты что, Игнашенька, у нас все с тобой будет хорошо! – повторила Ксения. – Мы же такие счастливые!
– Нам и так хорошо, – недовольно буркнул Игнат.
– А будет еще лучше!
Игнат ничего не ответил.
Ксюша знала, что до встречи с ней у Игната был многолетний роман с одноклассницей. Классика жанра: мальчик с девочкой с первого класса сидели за одной партой, к пятому классу влюбились друг в друга, в восьмом классе впервые поцеловались, на выпускном вечере дали друг другу клятву вечной любви и верности, а накануне свадьбы внезапно расстались. Причина была до тошнотиков банальной – Алина предпочла другого. Для Игната это был удар пыльным мешком из-за угла, он впал в жуткую депрессию, не понимал, как жить дальше и кому верить. Дело дошло до попытки суицида, к счастью, неудачной.
Ксюша влюбилась в Игната без памяти. Меланхоличный, неразговорчивый, худощавый, начитанный, с пронзительным взглядом умных глаз и язвительным юмором – этакий принц датский местного пошиба – в ее представлении именно таким и должен быть программист экстра-класса. Человек с другой планеты. Из параллельной реальности. Она робела в его присутствии, боясь показаться откровенным чайником. А он как-то незаметно для них обоих потеплел и расслабился, его юмор стал более легким и менее циничным, он чаще улыбался и уже напоминал ей не Гамлета, а Евгения Онегина из первой главы бессмертного романа в стихах. Того, что мог «потолковать об Ювенале, в конце письма поставить „vale!“».
В отличие от пушкинской Татьяны, Ксения готова была принадлежать своему избраннику не только душой, но и телом. Не было ничего удивительного в том, что она очень быстро переехала к Игнату в его съемную квартирку на двадцать четвертом этаже. Их совместное проживание затянулось на три года. Как и все женщины, состоящие в гражданском браке, Ксения считала себя замужней. Игнат, как все мужчины, состоящие в гражданском браке, считал себя свободным. Так было до тех по