– Ну и правильно подумал. И мы с тобой счастливы. Разве не так?
– Не знаю… Если ты до сих пор хранишь это, – Павел кивнул головой в сторону измятой салфетки, сиротливо лежавшей на краешке стола, – значит, там ты все еще любишь, а здесь ты просто терпишь. И не надо мне по ушам ездить, я же тебя знаю как облупленную.
В другое время Липа обязательно бы среагировала на последнюю реплику мужа известной шуткой – «смотрите, мадам Облупленная идет!» – но сейчас ей было не до смеха. Павел говорил с ней бесстрастным ледяным голосом, от которого становилось неприятно и жутко. Тревога подступила к самому горлу, у нее перехватило дыхание, в висках появился противный глухой звук: бух-бух-бух, ноги задрожали. Липа изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
– И что теперь? – спросила она нарочито равнодушным тоном, не глядя на мужа, делая вид, что ее больше интересует порядок расстановки роз в стеклянной вазе, чем его решение. Павел пожал плечами. Какой-то замкнутый круг, честное слово… Липа собралась с духом.
– И черт взял эту салфетку! Да выкинь ты ее, в конце концов!
– Зачем выкидывать? – Павел посмотрел на Липу. – Стихи хорошие. Только какие-то слишком пессимистичные. Мрачные. Зачем умирать, когда все хорошо?
– Ну, значит, не все хорошо. И вообще, давай уже забьем на эту тему. Я так устала…
– А знаешь, я ведь тогда хотел тебя отпустить. И не смог. Сначала думал: на фига ты мне сдалась? Ничего особенного в тебе нет. Что, не найду себе, что ли, кого-то получше? Попробовал начать встречаться, но все не то и не те. И понял, что я так к тебе привязан, ужас просто!
– Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна за то, что ты меня тогда не отпустил.
Павел недоверчиво поднял на Липу глаза, в них все еще читалась вселенская грусть и безысходность. «Теперь понятно, зачем ты…» – Липа прикусила язык, у нее чуть не вырвалось «Понятно, зачем ты ездил к бабушке и о чем вы с ней говорили». Но инстинкт самосохранения и данное бабушке обещание вовремя прервали фразу, которая повисла в воздухе, ожидая завершения.
– Понятно, зачем ты купил эти розы, – нашлась Липа. – А ведь если бы ты меня тогда отпустил, я бы, скорее всего, закончила свою жизнь в психушке. Это при благоприятном стечении обстоятельств. А то и того хуже… И что значит не отпустил? Ты же меня не удерживал, просто ждал и приносил мне розы.
Павел продолжал молчать, скрестив руки на груди. Липа отошла к окну и повернулась спиной к Павлу. Ей тоже стало грустно, захотелось плакать, в груди защемило, как будто давно сидевшая в ней заноза извлекается без анестезии вот прямо сейчас, очень медленно, откуда-то из области сердца. Она продолжала говорить вслух тихим голосом с такой задумчивостью и равнодушием, как будто была в каком-то полутрансе.
– Вот представь, что бы со мной было, если бы не ты. С моей-то чувствительностью. Я бы очень быстро поняла, что никакой он не небожитель, а обычный человек. Нет, он неплохой человек. Наверное… Впрочем, я не знаю, это не важно. Просто он не мой человек. А ты мой. Вернее, не так. Ты – это я, причем лучшая часть меня. И только с тобой я могу быть сама собой, ничего из себя не изображая и не контролируя каждое свое слово и каждое действие. Я такая, какая есть. И мне не надо мучиться вопросом, насколько я хороша для тебя. Это такое счастье… Свобода быть собой… И я знаю, что ты принимаешь меня полностью, со всеми потрохами: и с моим умом, и с моим дерьмом. Простите – мне – такую – рифму, – Липа медленно, через паузу произнесла каждое слово в этой фразе. Смертельная усталость вдруг навалилась на нее тяжким грузом.
– Ничего-ничего, пожалуйста, – ироничные нотки в голосе мужа вернули ее в текущую реальность. – Насчет дерьма как раз все правильно, – продолжал Павел. – Этого богатства в тебе хоть отбавляй, тянем-потянем – откачать не можем. Вот так и мучаюсь всю свою жизнь.
Липа повернулась лицом к Павлу и, схватив подвернувшееся под руку кухонное полотенце, шлепнула им мужа по руке: «Ах ты, засранец! Жан пришел и все опошлил! Вот и выворачивай перед тобой всю душу наизнанку… Между прочим, тебе со мной тоже повезло!».
– А я и не спорю, – на удивление быстро согласился Павел. – Тебя мне бог послал. Это чтобы жизнь медом не казалась.
– Где-то я уже это слышала, – Липа насмешливо посмотрела на Павла, – …причем совсем недавно, только в другой интерпретации и в другой обстановке.
Легкий ветерок, залетевший в открытую форточку, принес с собой напоминание о том, что милые бранятся – только тешатся, а неожиданный звонок в дверь вернул этих «милых» на грешную землю, где помимо разговоров о вечном есть еще и дела житейские. «Доставка пиццы!».
– Я заказал… – начал Павел, и они с Липой хором закончили: – …Феде дичь!
Молодой курьер так и не понял, по какому поводу эти двое ржут как упоротые. И кто такой Федя, и про какую дичь они говорят… Хрен поймет этих заказчиков… Пусть себе ржут, главное, чтобы деньги заплатили.
– Не обращайте на нас внимания, – едва сдерживая смех, сказал мужик, что заказывал пиццу, – это из старого советского фильма, «Бриллиантовая рука» называется, не смотрели, нет?
Курьер пожал плечами, все видом говоря: да мне по фиг, главное, деньги заплатите. Мужик выдал деньги со словами: «Да я все понимаю, кто сейчас смотрит старые советские фильмы? Это большая редкость, old school». Курьер хмыкнул, подумав про себя: «Наличка без сдачи – вот это сейчас большая редкость, а все остальное… Мне вообще фиолетово». У него было еще три доставки и незаконченная курсовая по финансовой математике в магистратуре.
Олимпиада Рэмовна – 2.0
«А где Марфа? Ты ее не видишь?» – Липа начала волноваться. Когда двери зала прибытия перестали двигаться, выпустив на волю последнего пассажира, начал волноваться и Павел.
– Девушка, скажите, как узнать, из Ханойского рейса все вышли? – обратился он к проходившей мимо сотруднице аэропорта.
– Вы же видите, никто больше не выходит, значит, все.
«В чем дело? Она же скинула СМС из самолета перед самым вылетом. Может, это прикол такой? Решила разыграть нас? Может, сидит сейчас где-нибудь и наблюдает, как родители мечутся по Пулково». Ну нет, это на нее совсем не похоже – к таким жестким розыгрышам их дочь не была способна. Допустим, она передумала лететь и осталась в Ханое. Допустим, она решила сама добраться до дома типа: «Та-дам! А я уже здесь!». Липа терялась в догадках. На этот раз ни одна из версий ее не устраивала.
Павел, не переставая, набирал номер дочери, но слышал в трубке только противное пиликанье, означавшее, что абонент временно недоступен.
«Поехали домой, что ли… Чего здесь стоять, там будем думать». Они молча дошли до машины, каждый наедине со своими мыслями. Ни тому, ни другому ничего хорошего в голову не приходило. С трудом встроившись в поток машин, плотной вереницей выезжавший с территории аэропорта, Павел на секунду отвлекся и чуть не задел проезжавший слева мерседес. Это обстоятельство еще больше накалило и без того взрывоопасную атмосферу внутри их автомобиля.
– Да кому это делать нечего? Звонит и звонит, – Павел несколько раз отклонял звонок от неизвестного номера. Он и в обычное время не был сторонником телефонных разговоров за рулем, а сейчас тем более. Внезапно какой-то внутренний сигнал заставил его ответить.
– Павел Михайлович, здравствуйте, меня зовут Николай, не кладите трубку, дайте мне пять секунд, пожалуйста. Я сейчас все объясню, – взволнованный молодой голос заставил Павла на мгновение удержаться от того, чтобы скинуть назойливого собеседника.
– Вы кто? – сухо спросил Павел.
– Дело в том, что я муж, – предвосхищая вопрос «Чей муж?», молодой человек быстро продолжил, – Я Марусин муж. Мы хотели сделать сюрприз.
– У вас получилось, – с горькой усмешкой ответил Павел. – А где Маруся?
– Вы только не волнуйтесь. С ней все в порядке. Дело в том, что она рожает.
– Кого рожает? – глаза Павла округлились от изумления, в голосе появились металлические нотки.
– Думаю, девочку – во всяком случае, так нам сказали на УЗИ. У Маруси на посадке начались схватки, хорошо, что скорая уже ожидала, ее увезли сразу же, как только мы приземлились. Сказали, в ближайший роддом. Я уже еду туда.
– Ну что ж, там и увидимся.
Павел резко затормозил и показал правый поворот, чтобы припарковаться и переварить информацию.
– Что происходит? – Липа боялась услышать что-то очень плохое, поэтому в течение всего разговора сидела тихо, как мышь, и лишь сейчас отважилась спросить у Павла, кто звонил и где Марфа.
– Звонил наш зять.
– В смысле зять?
– Вот так. Чему ты удивляешься? Маруська успела выскочить замуж, «никого не спросяся». Вольная птица, вся в мать!
Липа облегченно вздохнула: слава богу, ничего страшного не случилось. И где она сейчас?
– В роддоме. Прямо с самолета. С корабля на бал.
– Ага, хорошенький бал. С другой стороны, все, что ни делается… Может, и правда, к лучшему. Знали бы мы обо всем заранее, уж точно бы кипятком писали: как она долетит на сносях, а вдруг рожать в самолете начнет… Хотя как ни крути, все так и вышло. Ну, или почти так.
– Как ты нас напугала! – вместо приветствия вырвалось у Липы. – Ну разве можно с нами так шутить?
– Прости, мамуль, не подумала… Хотела сделать вам с папой подарок, – Марфа приподнялась на подушках.
Они обнялись и расцеловались.
– Лучший наш подарочек – это ты, а теперь еще и эта маленькая куколка, – Липа бросила ласковый взгляд в сторону кроватки, в которой сладко спала новорожденная малышка.
– И как зовут это чудо?
– Сашка. Александра.
– Почему Александра? Тебе же всегда нравилась Анастасия… – Липа вдруг вспомнила, что ей тоже нравилось это имя. Когда-то… Очень давно… В прошлой жизни, только звучало оно на английский манер – Anastasia.
– Ну я же не мать-одиночка, чтобы единолично выбирать имя ребенку, типа, назову-ка я дочку «Оксана Оксановна», – улыбнулась Марфа. – Мы с Николашкой вместе выбирали. Нам обоим понравилось: Александра Николаевна – звучит красиво, с достоинством и простотой, безо всяких заморочек. Хватит уже экспериментировать –