– Я… я не знаю, что мне с тобой делать! Всех пленных черных мы отправили на лодках к Остову еще вчера. Но ты не можешь туда вернуться. Они повесят тебя за то, что ты сделала!.. Небо, ты скажешь хоть слово, или будешь молчать, пока сам Солнце не заявится ко мне в хижину!?
– Дельфин…
Обернувшись, я увидел в дверях Нору. Этого еще не хватало! Лашуня перестала сторожить, засранка!
– Так это правда? Это ты ее прячешь?.. – проговорила она, не сводя глаз с фигуры Яшмы. Лашуня подняла голову и зашипела на жрицу. Испугавшись, Нора отступила к выходу. – Я не понимаю, объясни мне! Объясни, зачем ты это сделал!
– Ее пытались отравить в лазарете, – начал я, но жрица не стала слушать. Она замотала головой.
– Нет… нет-нет-нет… ты не понимаешь! Ничего не понимаешь!..
В ее глазах стояли слезы. Она посмотрела на меня, как на последнего предателя, и выбежала вон.
– Ну вот, теперь тебе не придется меня прятать, – хмыкнула Яшма, сев на кровати.
Вскоре весь Огузок знал, что мутантка жива и находится у меня в хижине. Не прошло и получаса, как у моего дома собралась целая толпа народу. Лашуня никого не пускала внутрь, я вышел к ним один.
– Ее никто не тронет, пока не будет суда! – сказал я, обращаясь к воинам. – Солнце может требовать чего угодно, правила общие для всех. Ее судьбу решат на общем совете, как только она сможет ходить!
Я почувствовал, как кто-то отпихнул меня в сторону. Обернувшись, я увидел Яшму. Она вышла из хижины.
– Отстаньте от доходяги, я пойду с вами, – сказала она.
– Не вздумай! – рявкнул я.
– Я решила!..
Она попробовала повысить голос, но что-то пошло не так. Повязка на ее груди на глазах стала алой, Яшма выпучила глаза от боли. Я подхватил ее, пока она не упала.
К счастью, к этому моменты подоспела троица. Они помогли мне отнести мутантку в дом, а Лашуня позаботилась о том, чтобы никто не посмел пройти внутрь. Чувствуя свою вину, в этот раз крыса не подпускала никого к хижине ближе, чем на метр.
Вскоре меня вызвали в шатер совета, мне пришлось идти, оставив с Яшмой троицу.
На совете я сказал о том, что жрицы пытались отравить мутанку. Солнце все отрицал, тогда я стал настаивать на суде, но человеческом, а не божественном.
Я описал перед предводителями все достоинства Яшмы и убедил большинство, что она незаменима, как работник. Определенно, у нее были мотивы, по которым она вернулась на Огузок, зарезав двадцать черных. Мы все должны были ее выслушать.
Василий поддержал меня, Луна тоже решил, что в суде ничего плохого нет. Погодник все еще не оправился после сражения, и не смог голосовать. Карпуша горячо поддерживал Солнце, а Буревестник упрямо шел наперекор жрецу, и в итоге по числу голосов было решено судить Яшму сразу после того, как она поправится.
После совета я кинулся домой, чтобы рассказал им новость. Они одобрили мои действия.
– Яшме повезло, что ты член совета. Иначе не было бы ни шанса, – вздохнул Шляпа.
– Я сделаю все, что в моих силах, – сказал я, глядя на спящую мутантку. Вот паршивка, такую кашу заварила… а сама знай себе жрет и дрыхнет.
Все эти дни я работал у зеленых. Миналии здорово прибавилось, она появлялась в самых неожиданных местах, едва успевали собирать.
– Как там эта Яшма? – спросил Карпуша, вываливая на грядку полное ведро свежей миналии. Несколькими взмахами внушительных граблей он превратил склизкую траву в равномерный слой каши.
С завистью поглядев на то, с какой силой и навыком Карпуша справляется с работой, я взялся за грядку перед собой, в полной мере осознавая свою никчемность.
– Вчера она смогла взять в руку ложку, но… А почему ты спрашиваешь?
– Я слышал, на нее не действуют яды, а нам сейчас нужны сильные руки. Миналии вокруг стало столько, что ее не успевают собрать из воды! Она в прудах с ламинарией, с фукусом… Да везде! Если она перезреет и останется в воде, если попадет кому-то в еду…
Сделав из двух ведер две свежие грядки, мы отправились за новой порцией к кучам, куда островитяне сваливали еще не начавшую гнить миналию.
– Раньше такого ведь никогда не было, да? – спросил я, озадаченно осматривая огромные кучи, которые нам принесли со всего Огузка. К счастью, свежая миналия была не так опасна, так что люди сами могли собрать ее и принести к зеленым, которых и на греблю-то едва хватало.
– Только один раз, лет десять назад, но и тогда, кажется, ее расплодилось меньше, – сказал Карпуша. – Она росла на нашем берегу и кое-где на Остове, стражники привозили нам ее раз в день, и дальше она никогда не шла. С какого тунца она вдруг всплыла в каждой луже – ума не приложу!
– С того, что черные побывали на острове, – предположил я.
– Ты думаешь, они рассеяли споры? – он говорил недоверчиво, но наверняка уже не раз сам об этом думал.
– А какое может быть другое объяснение? – я пожал плечами. – Была же какая-то причина, по которой они отступили. Они могли бы остаться и задавить нас числом, а потом дождаться лодок с Остова. Но они ушли. Возможно, успели рассеять споры, которые ураган разнес по всему Огузку.
– Даже если и так. Уже около десятка отравившихся среди наших… если так пойдет дальше, начнется эпидемия! – прогремел Карпуша. – Короче, поднимай на ноги свою Яшму! Завтра на суде я отдам свой голос за нее, если она будет работать у зеленых.
– Какая щедрость! – я не выдержал и скривился. – Когда я поднял вопрос о суде, ты кричал о том, что ее нужно повесить, чуть ли не громче, чем Солнце!
– Все меняется, – невозмутимо сказал Карпуша, взмахивая граблями. – Я ненавижу предателей, но сейчас это не имеет значения: с этой водорослью надо покончить!
– Думаю, Яшма согласится, – сказал я, подумав. – Но она еще не оправилась. Из-за яда, который оранжевые всыпали ей в рану на груди, она едва шевелит правой рукой.
– Яд святош убивает взрослого кита, а это полосатое чудовище еще живо! Ничего с ее рукой не сделается. Как только сможет держать грабли, приводи ее сюда.
Больше Карпуша со мной не говорил, да и некогда было: каждые десять минут оранжевые привозили целые тачки миналии, собранной с грядок. Проклятая водоросль из одной крошечной частицы за несколько часов вырастала в трехметровую нить! Приносили ее быстрее, чем мы успевали отнести, перемешать и размазать то, что уже было. Собирать перегной мы тоже не успевали: в лучшем случае в оборот попадало три четверти, остальное валялось на территории зеленых вместо почвы.
Сражение, казалось, было уже давно. Прошло не больше суток с тех пор, как черные уплыли обратно на Остов, и тогда это началось. В прудах с водорослями и рыбой появились ростки миналии. Началась новая борьба.
С каждым днем миналия захватывала все новые участки. Несмотря на то, что зеленые гребли без устали, Огузок обрастал ей на глазах. Все надеялись, что водоросль скоро сбавит обороты, что ее соберут и она прекратит портить наш урожай. Но сегодня был уже шестой день… Становилось ясно, что это дерьмо не может просто взять и внезапно закончиться.
Когда солнце стало садиться, все зеленые сложили грабли у одной из стен и отправились по домам. В отличие от зеленых, я жил с другой стаей и мне нужно было сначала идти к Банным Гротам, чтобы смыть с себя яд, а только потом уже домой. Но в этот раз я почувствовал, что не могу шагать так далеко. Усталость, накопившаяся за эти дни, словно цепью приковала меня к этой части острова. Все, что я сделал, это нырнул в море и поплыл вдоль берега к желтым, надеясь, что соленая вода смоет хоть что-то.
Выбравшись из воды, я поспешил домой, где меня ждала Яшма. Как только оправилась, она стала помогать мне с делами по дому, в основном готовила. Приятно было возвращаться, зная, что тебя ждет тарелка горячей еды.
Я рассказал мутантке о предложении Карпуши.
– По-моему, все это бесполезно, – сказала она бесцветным голосом.
Чем ближе был суд, тем хуже ей становилось. Теперь, когда она только-только вернулась к жизни, ей грозила виселица. Мутантка отказывалась даже выйти из хижины, не хотела видеть, что потеряет после суда.
Я пытался ее приободрить, ведь я был почти уверен в том, что все обойдется.
– Погодник завтра проголосует за твою невиновность. Василий – это само собой, ты же ему вроде внучки! Луна… с ним я пытался говорить, но он не выдал своей позиции. Однако, он верит сыну, и если Погодник оправдает тебя, то и Луна тоже. Получается, четыре голоса против Солнца, и неизвестен только голос Буревестника. Это почти полная победа!
– С чего ты взял, что твой Погодник вступится за меня? – спросила она, уныло возя ложкой в миске. – Ты говорил с ним?
– Ты вернулась, помогла нам в бою. Если ты правда хочешь остаться, он увидит это и поможет тебе, – уверенно сказал я.
Яшма только покачала головой и улеглась в свой гамак. Она подозвала к себе Лашуню и отвернулась от меня к стене.
На следующее утро она встала раньше меня, чтобы подготовиться. На суд она собиралась, как на какое-то торжество, сделала себе прическу, оделась в длинную белую рубаху, которую принесли ей желтые.
Когда мы пришли на главную площадь, находившуюся вокруг шатра совета, там уже столпились жители со всего Огузка. Суд должен был быть публичным, потому сюда пришли все неравнодушные. Разумеется, площадь была заполнена оранжевыми и желтыми, но также я заметил среди них несколько голубых, синих и даже фиолетовых.
Многие на Огузке слышали историю Яшмы, и всем им хотелось посмотреть, чем же она кончится.
Из всех предводителей последним пришел Погодник. Я не виделся с ним с самого дня сражения, и теперь с досадой отметил, что выглядел он скверно. Он шагал, тяжело опираясь на свой посох, третий глаз закрывал кривой тюрбан. То ли оранжевые не слишком старались его вылечить, то ли шторм и вправду выпил из него все силы.
Когда все предводители, наконец, собрались, из шатра на площадь вынесли стол, так чтобы они могли сесть в ряд напротив толпы. Яшму посадили между людьми и судьями, лицом к последним.