Совершенно опустошенный, я пробормотал, что устал, и уполз спать в другой угол грота, чувствуя себя бестолковым и униженным.
– Эй… – тихо позвала Яшма спустя несколько минут. Вокруг уже было слишком темно, и я не мог видеть ее лица. – Ты уже уснул?
– Нет.
– Ты один вступился за меня, один против сорока… Я должна быть благодарна тебе. И я благодарна: спасибо, что спас меня. Но, знаешь, когда лодки начали тонуть, одна за другой, я испугалась… это было страшно. Не думала, что ты на такое способен.
– Я сам не знаю, на что я способен, Яшма, – ответил я. – Но теперь, услышав про Гору, я уже не уверен, нужно ли мне было вмешиваться…
Я и в самом деле уже ни в чем не был уверен. Обида грызла меня изнутри, я готов был поверить в самое худшее! А оно было таково: возможно, Яшма вообще не хотела, чтобы ее спасали. Поэтому и позволила себя связать.
– Хочешь сказать, раз сын Командующей любил меня, для меня теперь нет места в твоем дивном новом мире!?
– Небо! Если этот мир тебе вообще нужен, то милости прошу!
– Но я думала, что…
Яшма оборвала на полуслове. Я услышал, что она судорожно вздохнула, а потом вышла из грота.
Я не пошел за ней.
Утром мы не сказали друг другу ни слова, Яшма даже в глаза мне не смотрела. Однако, выйдя из грота, мы пошли на встречу к стаям плечом к плечу. Каждый новый шаг – и каждое слово, сказанное вчера, отступало.
Впереди нас ждали проблемы куда важнее наших отношений. Солнце не оставит своих попыток избавиться от нас обоих, если я и дальше позволю ему творить, что вздумается. Я должен решить эту проблему как можно скорее. Я должен был что-то сделать.
Стоило нам встретить первых островитян, как нас обступила ошеломленная толпа: среди них я узнал лица, смотревшие, как уводят Яшму.
Мы прошли мимо них, не ответив ни на один вопрос.
На территории зеленых Карпуша вышел нам навстречу еще до того, как мы успели взять грабли.
– Что с черными? – спросил он, когда мы остановились перед ним. – Как вы выжили? Отвечайте, воды вас забери!
– Они должны быть живы. Где-то половина, – ответила Яшма.
– Я потопил девять лодок, одна осталась на плаву. Если они успели добраться до Остова до заката, то выжили, – разъяснил я.
Карпуша тяжело вздохнул, склонив голову на грудь.
– Молитесь всем богам, чтобы эта выходка не обострила ситуацию! Солнце никогда не простит вам, если сделка сорвется!
– А не его ли люди сказали Горе про Яшму? – спросил я, внимательно смотря на Карпушу. По его замершему взгляду все стало ясно.
Больше подрывнику сказать было нечего. Мы приступили к работе.
День тянулся в напряжении, даже болтливые голубые, проходя мимо зеленых, замолкали. Сами зеленые избегали даже встречаться с нами взглядами. То ли это чувство вины их мучило, то ли они боялись вместе с нами попасть в немилость к предводителям.
Время перевалило за полдень, люди с нетерпением поглядывали на море, ища черные лодки, плывущие со стороны Остова. Но никого не было.
Во время обеда меня вызвали в шатер совета.
Велев Яшме отправляться в мой дом и ждать, я пошел к предводителям.
Сесть мне не предложили.
– Расскажи, что вчера произошло, – велел мне Солнце, сжимая свои черные руки в кулаки. Его круглые ноздри раздувались при каждом вдохе и едва ли не выпускали дым при выдохе.
Если бы он мог испепелять взглядом, я моментально превратился бы в уголь.
Если бы я мог убивать силой мысли, он бы задохнулся во сне еще вчера ночью.
Я пересказал совету все, начиная с того, как ко мне прибежал запыхавшийся вор.
– Где находились бойцы? – спросил я, закончив свой рассказ. – Почему их не было на территории голубых, когда Гора решил нарушить договоренность?
– Никто из них не хотел защищать убийцу! Когда солнце коснулось горизонта, она ушли, позволив Горе и его людям самостоятельно покинуть остров.
– Ушли без чьего-либо разрешения!? – воскликнул я, чувствуя, что готов наброситься на него. – Или ты сам их отозвал, подсказав Горе пройти к лодкам через землю зеленых!?
– Да, они ушли с моего разрешения! – ответил Солнце. – И Яшму Гора нашел не случайно. Ее присутствие среди нас оскорбляет память погибших: с этим могут быть не согласны некоторые предводители, но мнение людей едино! Убийцам и предателям среди нас не место!
– Мы уже обсуждали ее место среди нас! Ты решил, что можешь идти против слова совета!? Что можешь подкупить стражников одним из нас, и тебе это сойдет с рук!? Пользуясь своей властью, ты отдал черным жителя Огузка из одной только личной неприязни! Это не поступок предводителя, заботящегося о своих людях, это поступок предателя!
– Ты забываешься! – рявкнул Солнце.
Его грудь тяжело поднималась, глаза с налившимися красными белками выпучились от гнева.
В шатре стало тихо.
Мы с Солнцем стояли друг напротив друга, и только стол разделял нас. Остальные предводители старались слиться со стенами, не желая встревать в нашу ссору. Все понимали, что на этот раз наши противоречия зашли слишком далеко, и принимать чью-либо сторону опасно.
Кровь пульсировала в ушах, чаще и чаще, пока ее шум не заглушил страх. Тугая судорога сковывала мне челюсть, но все же я выдавил:
– Ты должен оставить свое место!
Ни единый мускул на лице Солнца не дрогнул: он весь остался, как был.
Прошло какое-то время, прежде чем жрец понял, что я сказал.
За эти секунды Василий закашлялся, Карпуша закрыл лицо руками, Луна прикрыл ладонью рот, кусая губу. Погодник закрыл все три глаза, и только Буревестник остался неподвижным.
Тут глаза Солнце затлели от пробудившейся ярости, напряглись мышцы на его груди, широкие ноздри раздулись при выдохе, словно у разъяренного моржа…
– Ты, белокожий выродок! – произнес он, удерживаясь на грани шепота и рева. – Покровитель убийц! Убийца! Ты смеешь говорить мне о моем месте!?
– Я, действующий судья, независимый от стай, признаю твои поступки не достойными предводителя! – выпалил я. Замогильный холод уже пробирался мне под кожу, я едва ли чувствовал свои ноги на земле, однако продолжал говорить, словно движимый каким-то распаленным духом. – Твои решения губят людей, твое упрямство мешает нашему развитию и выживанию! Я собираю народный суд для решения этого вопроса!
Снова молчание.
В моих глазах уже начало темнеть, но эта тишина по неизвестной причине вдруг подбодрила меня. Я набрал в грудь побольше воздуха и внимательно посмотрел на Солнце, ожидая его ответа.
– Народный суд? – проговорил он, закрывая глаза. – Моих людей большинство на острове, если ты не забыл.
– И на этот раз у них будет свое мнение!
– Все! Ты зашел слишком далеко! – вдруг рявкнул Солнце. – Созывай свой суд, если не боишься того, чем он может закончиться, а закончится он справедливостью, это я тебе обещаю!
– Справедливость – то, за чем ты сам назначил меня следить! Собрание состоится завтра в полдень на главной площади.
Обведя взглядом предводителей, я вышел из шатра, чувствуя в себе холодную решимость.
Однако, чем дальше я уходил от совета, тем быстрее эта решимость таяла.
Когда я дошел до своего дома, последствия моих слов, словно акулы, окружили меня, внушая страх. Я ясно понимал, что не мог иначе, и так же я понимал, что обрек себя и Яшму на смерть или изгнание: не было на этом свете той силы, которая помогла бы нам сейчас встать против Солнца и всех оранжевых и жить после этого дальше на Огузке.
Я остановился в раздумьях, мысли стихийно носились в голове, выуживая из подсознания самые невероятные идеи и бредовые планы спасения. Ничто из этого не подходило: или было невыполнимо, или кончалось полным провалом.
Неопределенное время я стоял посреди улицы, обхватив голову руками и не замечая ничего вокруг.
Впервые я действительно не знал, что делать. Не знал даже, как рассказать все Яшме.
Мне стало ясно, что сейчас я просто не способен решить что-либо, потому я развернулся и направился к Гротам. Тишина, вода и залежи мариния должны были привести меня в чувства.
8. Поиски
Спину жгло палящее солнце, пот струями стекал по коже, лишь немного охлаждая тело. Миналия зеленой слизью облепляла руки и ноги, иногда попадала в рот или глаза, тогда их начинало сильно щипать, но ничем плохим это не заканчивалось. Волосы становились мягче и послушнее после этой приставучей водоросли.
Работа у зеленых мне нравилась: под конец дня я всегда чувствовала, как мышцы дубеют, а тело окутывает усталость. К тому же, здесь есть Карпуша: работа всегда идет веселее, если есть кто-то, кого не так просто уделать.
Когда я представляла себе свободу, видела что-то похожее. Удобно спать, вкусно есть, вдоволь пить и работать так, чтобы чувствовать под вечер усталость, – вот что значит жить. В страже у меня было кое-что из этого, но дни тянулись в тени страхов перед людьми вроде Серого. На Огузке же мою жизнь освещало только жаркое и слепящее солнце. Его лучи делали меня сильнее и счастливее.
Да, я была счастлива, хотя люди вокруг умирали, как мухи. Дельфин и остальные ходили, мрачнее смерти, говорили, что остров стал похож на могилу. Только вот все эти люди умирали своей смертью. Они могли пить побольше настойки или просто поголодать, отказавшись от морской пищи, но они не делали этого. Так что смерть – это был их выбор. Когда за людей выбирают день их смерти – вот, что страшно. Сколько раз я видела это в глазах тех, кто на арене проигрывал два раза подряд, а на третий решающий бой его ставили против меня? Лишь немногие из таких могли сражаться в полную силу, большинство тупели от ужаса и послушно позволяли убить себя. Я не собиралась умирать, спасая слабаков, не проигрывала даже детям, потому что хотела жить. Мне было жалко их, иногда я даже плакала по ночам от несправедливости, но ни разу не позволила себе проиграть. Эти же люди на Огузке жрут водоросли и не пьют настойку, надеясь непонятно на что… На арене они бы