Ирина Языкова
В какой-то момент отец Александр определил направление всей моей жизни. Я заканчивала университет, и у меня закралось сомнение: то ли я делаю. Моё поколение называют «поколением дворников и сторожей» – очень часто люди уходили со своих интеллигентных работ, и я засомневалась, что же мне сидеть в музее, если у меня христианское призвание. Отец Александр сказал: «Ни в коем случае! У вас такая хорошая профессия, вы же ей можете служить Богу, можете служить Церкви». Хорошо сказать в начале восьмидесятых годов: «Вы будете служить Церкви». Тогда это было невероятно, как если бы мне сказали, что я полечу на Марс! Но я послушала батюшку, и за это время у меня действительно наработался целый цикл лекций. И вдруг через несколько месяцев после его гибели мне звонит человек, занимающийся православным университетом, основанным отцом Александром, и предлагает читать там лекции.
Евгений Ямбург
Незадолго до гибели отец Александр сказал мне: «Теперь начинается самое трудное. Выходя из катакомбного существования на площади, мы такого петуха дадим, так поведём себя, что впору будет обратно прятаться».
Его молитвами
…много может усиленная молитва праведного.
Юрий Беленький
Я слышал от приходских новодеревенских бабушек, очень любивших отца Александра, о его способности облегчать болезненное состояние.
– Бывало, еле едешь в церкву, пожалуешься ему на давление, на голову – батюшка, помоги. Он приобнимет, руку на голову положит, подержит немного, благословит, и, смотришь – отпускает давление-то, вот и голова проходит. Многие так спасались. Очень он нас любил. У него от любви всё.
Наталия Большакова
Дело было Рождественским постом, в конце восьмидесятых. После воскресной литургии прощаюсь с отцом Александром, прошу благословения на отъезд, а он мне говорит: «Вы должны ещё раз приехать к нам». Я отвечаю, что служба теперь только в среду, а во вторник вечером я должна уехать домой в Ригу, на что он говорит мне: «Вам надо приехать во вторник днём, я буду исповедовать». «Батюшка, – говорю я, – на вторник у меня назначены ещё дела, я могу не успеть, ведь я сегодня исповедалась…» «Да, но вы должны ещё раз исповедаться до отъезда», – настаивает отец Александр, ничего не объясняя. Я, растерянно бормоча, что вряд ли успею приехать в Деревню во вторник, ухожу. На душе у меня было легко, светло и ясно, как обычно после литургии у отца Александра, и я недоумевала, зачем я должна послезавтра опять идти на исповедь и с чем… А желающих исповедоваться и без меня у него хватает, особенно во время поста!
Следующий день, понедельник, я провела в Москве, в делах, встречах, не всё успела, и многое было перенесено на вторник. Ну никак не успеть до поезда и дела закончить, и в Новую Деревню поехать. «Не поеду! – окончательно решила я, – а отцу Александру позвоню из Риги, объясню, что так сложились обстоятельства…»
Во вторник рано утром, часов в пять-шесть, я проснулась от очень сильной боли, буквально пронзившей левую ногу от бедра до щиколотки. Пролежав какое-то время в ожидании, что внезапная боль оставит меня, я стала пытаться вставать. Это было мучительно, боль не проходила. Никогда ничего подобного со мной не было. Время шло, ничего не менялось в моём состоянии, я могла с большим трудом перемещаться по комнате и со страхом думала о том, как я смогу добраться до Рижского вокзала и взгромоздиться на верхнюю полку (такой у меня был билет). Все дела, встречи, назначенные на сегодня, отпали сами собой. Я даже думать ни о чём не могла, так боль меня захватила, я была в отчаянии и панике. И вдруг я вспоминаю о настойчивом требовании отца Александра, чтобы я сегодня приехала на исповедь, и я, как за соломинку, хватаюсь за мысль, что батюшка своей молитвой освободит меня от этой жуткой боли. Да, конечно, в силе его молитвы у меня не было сомнений, но как я доберусь до Ярославского вокзала, до Пушкино, до Сретенской церкви?.. Нереально! И всё-таки ничего другого у меня не остаётся, надо пытаться. Невозможно рассказать, как я проделала весь этот путь, несколько часов добиралась я до Новой Деревни.
Войдя в церковь и увидев отца Александра, исповедующего у аналоя, я обрадовалась как никогда: «Вот, сейчас я скажу ему о своей невыносимой боли, он помолится, и боль исчезнет». Подхожу к аналою. Отец Александр сдержанно здоровается. Не помогает мне, как бывало, улыбкой, каким-то вопросом, жестом, не обнимает за плечи, – отрешённо-сосредоточенно стоит, прикрыв глаза. Ждёт. А я ведь не только не готовилась к исповеди, но даже не думала об этом, все силы употребив на то, чтобы дотащить себя до Новой Деревни – ради того, чтобы получить облегчение. И я начинаю исповедоваться. Отец Александр, не задавая никаких вопросов, не давая никаких поучений и советов, выслушав исповедь, накрыл мою голову, произнёс разрешительную молитву. Затем он держал мою голову обеими руками, как бы укутав её епитрахилью, потом, благословляя меня, сказал: «А теперь сразу поезжайте, чтобы вам вовремя приехать в Москву, собраться и не опоздать на рижский поезд. Времени хватит, вы всё успеете».
Дойдя до дверей храма, я вспомнила, что не попросила отца Александра о самом главном: помолиться о моей мучительной боли, и тут же осознала, что я уже какое-то время живу без боли. Спокойно иду, абсолютно безболезненно могу делать любые движения! Боль исчезла так же внезапно, как и возникла.[40]
Сергей Бычков
Отец Александр всегда шёл к людям, прекрасно знал их печали и трудности. Вспоминается один случай. Умирал мой сосед по дому, человек простой, всю жизнь трудившийся на производстве. Незадолго до того с ним случилось несчастье: на него наехал автопогрузчик. Почти год не срасталась переломанная нога, а вскоре врачи обнаружили злокачественную опухоль. Он умирал, озлобленный на весь мир. Мне хотелось, чтобы священник исповедал и причастил его. Я поехал в ближайший храм. Была пасхальная седмица, на которой службы совершаются ежедневно. Но я не застал священника. Тогда я обратился к отцу Александру. Несмотря на предельную загруженность, он приехал. Умирающий не хотел слышать о священнике. Но отец Александр сумел найти с ним общий язык, исповедал и причастил его. Он примирил его с ближними, с Богом, и тот отошёл в мир иной примирённым.
Марианна Вехова
У меня умирала бабушка, которая меня вырастила. Я её очень любила. Умирание продолжалось три года, и всё это время я просила Господа оставить её ещё пожить… Как только я отвлекалась надолго (на час-два) от молитвы, бабушке становилось хуже, словно я держала её жизнь в руках, а когда руки ослабевали, жизнь таяла. Молитва была непрерывной. Я чувствовала себя аппаратом, поддерживающим функции организма больного человека. Регресс организма замедлялся. Я перестала молиться, когда бабушка была в таком состоянии, что жизнь её уже только мучила: пролежни, беспамятство… И она умерла.
А потом я стала умирать: чахла, беспрерывно простужалась, а главное – меня изводила острая боль в области солнечного сплетения, словно мне сунули туда нож, и я чувствую его и во сне, и наяву. Врачи сказали мне, что это – нервное и не поддаётся лечению: «Пейте болеутоляющие».
Я приехала к отцу Александру, поплакалась. Он меня привёл в кабинет, поставил под иконы, сел и протянул руки так, что я оказалась между его ладонями, как между двух пластин электродов. Он очень сосредоточенно молился, я чувствовала, как от одной его ладони к другой через меня идёт поток тепла. И боль моя стала таять. Он её словно растопил, боль ушла…
– Ну как? – спросил отец.
– Больше не болит, – сказала я удивлённо. – А что это было?
– Это вы надорвались на молитве, – объяснил отец. – Вот, спортсмен, который поднимает тяжести, долго тренируется, постепенно добавляет гири, привыкает к увеличению веса. Если бы он сразу поднял рекордный вес, без тренировок, он бы надорвался. Так и с молитвой. К ней надо привыкать постепенно, не взваливать на себя сразу бремя непрерывной молитвы. Это труд, и труд непростой… – И он отметил в моём молитвеннике утренние и вечерние обязательные молитвы, а Иисусову молитву разрешил читать в течение дня только один круг по чёткам. И попросил меня никому не рассказывать, что он меня вылечил. Боль с тех пор не возвращалась. Я решилась рассказать об этом только после его смерти.
Мария Водинская
Я помню, как пришла на его лекцию в Дом художника. Я не могла выбраться в Новую Деревню, так как дети без конца болели, младшему тогда было два года. И сама я мучилась невралгией, были бессонные ночи, а ещё начались странные приступы. Муж хотел уехать из страны, а я отказывалась, будучи не в силах оставить родных и друзей. Было очень тревожно, силы были на исходе. А мне надо было быть в форме, ведь дети были на мне! После лекции я зашла за кулисы. Отца Александра всё время дёргали, толпились люди. Отец подошёл молча, пристально посмотрел. «Я больше не могу», – сказала я и разрыдалась. «Это сердце, Машенька», – сказал он после паузы, осеняя меня крестным знамением. И я ушла. Это была первая ночь, когда я спала. Невралгия прошла надолго, как будто её и не было.[41]
Андрей Ерёмин
Отец Александр, имея дар исцелений, скрывал его. Тем более что такие чудеса не всегда приводили к духовному выздоровлению. Однажды он мне сказал, что раньше ревностно молился об исцелении больных, вымаливал их («да будет воля моя»), но потом понял, что главное в молитве – «да будет воля Твоя».[42]
Отец Александр говорил в беседе с одним человеком, что «готов молиться за любого негодяя». Так мог сказать лишь тот, кто готов понести чужую вину, кто понимает, что такое настоящая христианская молитва за мир. Это опыт великих молитвенников и мучеников.[43]
Елена Захарова
Я вышла замуж, муж мой был крещён в детстве, но не воцерковлён и считал себя неверующим. И тем не менее настаивал на венчании. Мне это казалось странным и даже неправильным, ведь венчание – Таинство, как же неверующему… Поехали советоваться с отцом Александром. После службы отец Александр повёл нас гулять вдоль поля к кладбищу. Поговорил с мужем, а потом сказал мне: