Митрополит Сурожский Антоний (Блум)
Слово по случаю десятилетия со дня гибели
о. Александра Меня (Лондон, 7 сентября)
Прошло десять лет со дня гибели отца Александра. Он предстал перед Господом, но как добрый пастырь он с нами, молитвенно храня нас и помогая нам стяжать то преображение жизни каждого, то призвание соделаться «причастниками Божеского естества», к которому каждый из нас призывается.
Отец Александр – это образ любви животворящей. Он любил чад своих, и они находились не только вокруг него на Родине его, в России многострадальной, но раскинулись по всему миру. Его любили той чистой, возвышающей любовью, которой любят учителя и пастыря, и любили его не только православные, но и инославные, познавшие всю красоту образа отца Александра. За эти десять лет мы всё ярче осознавали светлый образ отца Александра – как человека мира, как любвеобильного пастыря доброго. Сияние проникновенного его понимания каждого человека, его пастырский дар усматривать «образ и подобие Божие» в каждом приходящем к нему нас озаряет всё ярче.
Примером всей своей жизни, своим видением, отец Александр продолжает нас призывать к откровению завета Христова «Я возлюбил вас, пребудьте в любви Моей».[44]
Ариадна Ардашникова
В тот день, 27 июля 1984 года, нас было на даче человек десять. Отца Александра ждали долго. КГБ изматывал его допросами и обысками. За ним постоянно ходили «хвосты». Мы ждали его после службы, но он не приехал. Молодёжь пошла встречать его на станцию, мужчины дежурили у дороги: вдруг кто-нибудь из наших завезёт его по пути. Ожидание было долгим и тревожным. Отец появился в четыре часа. Действительно, привязался «хвост». «Едет теперь спокойненько в Семхоз, думает, я в соседнем вагоне, бедный “хвост”!» – отец белозубо смеётся, довольный. Моя дочь кинулась к отцу Александру: ещё одна девушка тоже хочет креститься! Он развёл руками: «Вы что, хотите, чтоб я вам тут Иордан провёл?!»
Отец приехал не один. С ним был худенький, чуть сутулый человек с русыми волосами. Глаза голубые будто были запрятаны в орбитах и оттуда светились какой-то благодатной скромностью. «Вот, – сказал отец Александр, поставив его перед собой, – вам замена… если что… и тоже Сашей зовут». Саша нам с мужем очень понравился. «Если что» случилось через шесть лет: отца Александра Меня убили. По этому его благословению нашим духовником стал отец Александр Борисов.
После их приезда двери заперли, за калиткой оставили своего «часового». Окна с кружевными занавесками затянули бязевыми белыми шторками, но сквозь них проникало солнце. Отец Александр привёз с собой маленький магнитофон. Ни у кого из нас тогда ещё не было этой диковины. Тихие звуки Мессы Моцарта заполнили нашу уютную дачку.
Священники уже облачились, и начались крестины. Крестили двоих: Павла, новорождённого наших друзей, и моего мужа Вадима. Помню слова отца Александра: «Когда открывают новую звезду, меняется звёздная карта всего неба. Сегодня принимают крещение Павел и Вадим, рождаются новые христиане, появляются на Духовном Небе новые звёзды. Значит, изменится вся Духовная карта мира».
Отец Александр готовил Вадима несколько месяцев. Оглашение его он провёл на кладбище, у могилы своей матери. Когда я спросила отца, можно ли нам повенчаться сразу после крещения, он смешливо округлил глаза: «Такого в моей практике ещё не было: крестить человека и сразу венчать?» Потом уже серьёзно закончил: «Я подумаю». Отец не забыл думать, он никогда ничего не забывал. Всякое его «забывание» моих вопросов было ответом: не время – жди! При встрече я смотрела на него вопрошающими глазами. И однажды он сам подошёл ко мне: «Нигде не написано, что нельзя, – давайте!»
Вот что я записала в те дни, к сожалению, не дословно. Отец Александр говорил: «Венчание – это соединение двоих в Одно Целое таинством церковного брака. Венчание дарует вашему браку обновление. Всё в семейной жизни проходит: молодость, здоровье, влюблённость. В старости слабеет ум, память, уходят силы – всё преходяще. Всё преходяще, но в глубине два венчанных человека – Одно Целое. Если заботиться в семейной жизни об этом Целом – не будете упираться ни в трудные черты характера друг друга, ни в какие-то несоответствия. Именно инаковость другого составит с тобой Целое. Вы соединены в Вечности. Вы можете черпать у Бога силы, чтобы брак не распался. Трудно сохранить брак. То, из чего он складывается, теряет новизну. Ослабевает привязанность, обступают семейные заботы, дети, слабеет влечение. Венчание – это соединение в глубине, по Божьему замыслу. И что бы ни было с привязанностью, семейным бытом, влечением, что бы ни разъединяло, венчание – это соединение навечно. Любовь своими корнями уходит в бессмертное, бесконечное. И как символ мистической тайны бесконечного – кольцо».
После венчания, когда уже отец Александр и Саша Борисов сняли облачения, все вышли на открытую террасу. Можно было больше не прятаться – просто весёлое застолье с друзьями! Оказалось, что в саду прошёл дождь, наверное короткий, потому что в доме – будто всё время светило солнце. Но в саду всюду: на траве, на цветах, на деревьях мерцали капли. И вдруг мы увидели радугу! Она была у самого нашего крыльца. Не очень заметная, потому что фоном её был сад, а не небо. Она стояла низко, прямо над головой, метрах в пяти от нас, между двумя папиными липами, украшенными, как невесты, сверкающими каплями июльского дождя. Липы, будто руками, держали своими ветками радугу, лёгкую, прозрачную и многоцветную. В Библии радуга – знак Божьего благословения.
Однажды в Новой Деревне бабки набросились на девушку в джинсах: «Бесстыдница!» Отец Александр подошёл к ним: «Девочки мои, а где ваши дети?» Стихли воительницы.
Наталия Белевцева
17 декабря 1973 года умер о. Андрей Сергеенко. Во сне. Для многих его духовных детей это была первая христианская смерть. Было горе, но был и подъём духа, обозначивший этап нашего повзросления и разделения братства. Мы с Эллой Лаевской побрели к отцу Александру Меню. Он хорошо знал о. Андрея, Ведерниковых. Принял нас радостно и тепло и стал нянчить. Шестнадцать лет нашей жизни отец Александр лепил из нас человеков. Его молитвами я вышла замуж, нашла приложение своим гуманитарным склонностям в Муранове. Под его духовным руководством Элла вырабатывала свой особенный научный путь – исследователя религиозной основы искусства. С другой стороны, она часто консультировала отца Александра по вопросам древней истории и культуры, тем самым помогая и ему в его трудах.
Анна Борзенко
1989 год. До этого мы жили на даче. Квартира новая, их даже две. По многодетности дали. Приехал отец Александр. Окинул одобряющим взглядом наши хоромы. Я стыдливо какой-то тряпочкой накрыла экран телевизора. Мол, не подумайте, что мы тут жертвы голубого экрана. А он как раз на телевизор внимание и обратил: «О, – говорит, – телевизор! – И ручки так потёр. – Это замечательно! Ведь и “В мире животных” можно смотреть, и “Клуб кинопутешествий!” Тем более цветной!» Освятил воду, стукнул себя рукой по лбу (кропило забыл!), без малейшего колебания схватил с этого самого телевизора букет полузасохших астр и широким жестом с сильной молитвой освятил всё, что было живое и неживое в этом доме.
А потом за столом мы сидели рядом. И я ему пожаловалась: «Люблю, – говорю, – вино. Но как-то не просто люблю, а слишком». Он положил свою руку на мою и очень серьёзно и тихо сказал: «Понимаешь, вино – это такая маленькая змейка, которая порой превращается в огромного удава, и он может задушить тебя». Вот и всё, что я запомнила про этот день освящения квартиры в Беляево. И не думала, конечно, что это его посещение станет последним, и что начнут после 9 сентября собираться у нас друзья на молитвенные собрания, что мой муж Володя будет вести здесь детские группы катехизации и ставить пьесы – и будет у нас «исход евреев из Египта» через два балкона наших квартир.
Мария Борисова
Однажды – нам было, наверное, тогда с сестрой лет по десять – не помню почему, Великим постом у Сони Смоляницкой в Салтыковке был какой-то праздник. Было много народа, накрыли очень богатый по тем временам стол, и была колбаса сервелат. Шёл Великий пост. И нам с Верой так хотелось есть – ну, тогда же не ели колбасу каждый день. И мы всё-таки оскоромились и съели по одному кусочку. А там же был отец Александр, и мы сказали об этом ему, потому что чувствовали себя виноватыми. Он в принципе мог бы сказать, ну, так ерунда, ну, мол, ничего страшного. А я помню, у него реакция была совсем другая: он нас так, можно сказать, вспушил, за то, что мы неправильно поступили. Вот такая история. Но сейчас у нас и, особенно на Западе, скажут: как же детей заставлять поститься, вообще чуть ли не социальные службы вызывают. А нам десять лет всего было. Я думаю, что идея, которую он хотел нам передать, – всё-таки о важности поста на таком маленьком примере. Он был широкий человек, чтобы обратить внимание на кусочек сервелата. Но в данной ситуации с конкретными людьми, пусть даже и с детьми, было важно отметить, что искушению надо сопротивляться. Может здесь, даже не столько об отношении к посту, сколько к каким-то таким желаниям, которые противоречат чему-то важному.
Екатерина Гениева
Он был очень мягкий и добрый человек. Иногда мне казалось: ну зачем он мучается с некоторыми своими прихожанами, людьми сложными, а часто, может быть, и порочными. Я говорила ему: «Вы же понимаете, что это за человек». Он на меня наивно смотрел и говорил: «Знаете, Катя, вы наверняка правы, но что поделаешь – я священник». И добавлял: «Я пытаюсь представить, какими они были маленькими». Тут я замолкала. Хотя, конечно, он всё видел, видел и предательство вокруг себя, которое, возможно, его погубило.
Незадолго до гибели отцу Александру удалось побывать в Германии. Он поехал туда по приглашению католической академии Штутгарта. С таким трудом вся эта поездка организовывалась, а он вернулся раньше срока. Причём вернулся он в страшного цвета пиджаке – то ли зелёном, то ли бордовом. Он вообще любил пиджаки, потому что в карманах можно было носить книги. Я поинтересовалась, нельзя ли было выбрать что-нибудь поприличнее? Он мне так ответил: