Майя Кучерская
Одна беременная женщина много болела. То одним, то другим, то третьим, просто не было уже никаких сил. Врачи говорили ей: «Немедленно делайте аборт. Родится ведь идиот!» Родственники тоже очень переживали и добавляли: «Мало того что идиот. Где он будет жить? У нас и так повернуться негде». Жили они и правда большой семьёй в двухкомнатной квартире. Но женщина упрямилась, всё-таки она была верующая, и аборт делать не хотела. Тогда хитрые родственники посоветовали ей поговорить с отцом Александром, потому что знали – человек он широкий, свободный, не то что какой-нибудь поп-мракобес, знает языки, читает книжки, чужое мнение уважает, глядишь, благословит и аборт.
Женщина отправилась к отцу Александру и всё ему рассказала. Отец Александр ответил: «Родится идиот – будете любить идиота».
Родился вообще не идиот. Сейчас он уже вырос и учится в МГУ.
Андрей Мановцев
Потребовалась смерть отца Александра, чтобы его весть нами, его подопечными, была услышана вправду, всерьёз. Ничего ведь нет серьёзней, чем смерть. А пока он был жив, мы (так вспоминается, не совсем, конечно, справедливо, да и люди все разные) хотели только «малое время порадоваться при свете его». В сердцах наших было непросто, от воодушевлённых помыслов – шумно, и в сущности – тесно. А «в нём» нам было не тесно. Принадлежность к приходу отца Александра Меня сознавалась нами как нечто особое – вроде того, как в древности адресаты апостола Павла считали: «мы Аполлосовы» (1 Кор. 1:12). В общении с отцом Александром, если можно так выразиться, начинало дышать в нас лучшее, шелуха сознания слетала, и становилось легко, хорошо. Сам он чурался собственной значимости. «Да если б я думал о себе, – сказал он как-то, – что я вот какой-то исключительный, меня бы придавило! Нет. Поедешь в Москву, причастишь такого-то или такую-то и поедешь себе домой…» Также и о лекции он мог бы сказать: прочитаешь себе лекцию и поедешь домой. Он ведь как считал (это чувствовалось): ему есть чем поделиться и совершенно не жалко это сделать!
Павел Мень
Отец Александр говорил: «Если люди развернутся к моей личности, то, значит, я как священник полностью потерпел фиаско. Они должны развернуться к Богу, и я им только помогаю в этом».
Юрий Пастернак
Однажды на вопрос: «Батюшка, ну почему вы не скажете, как поступить?» – последовал ответ: «Тогда я сразу кончусь как священник. Я только показываю, где левый берег, где правый, но решать вы должны сами».
Священник Иоанн Пеньтковский
Что мне запомнилось в характере отца Александра? Это то, что он дорожил временем. Он всегда был занят, но никогда не суетился. Он никогда не перекладывал дела, требы на меня. Он всегда старался делать сам то, что мог, что считал нужным как священник, не как настоятель, а именно как священник. Отец Александр был внимательным. Когда он возвращался из какой-нибудь поездки, всегда привозил мне сувенир или книгу. Он старался меня утешить, потому что я перешёл во вторые священники из настоятелей. Как-то раз прохожу мимо его комнаты, а там его ждут для беседы люди, он мне и говорит: «Отец Иоанн, не печалься, будут и у тебя духовные чада». Этими простыми словами он старался поддержать меня, хотя никакой зависти у меня не было. Но он, видимо, хотел, чтобы я чувствовал себя внутренне свободным. И даже когда отец Александр представлял меня кому-нибудь, то говорил: «Вот этот батюшка – художник, иконописец, реставратор». То есть не просто священник, который совершает только церковную службу, а человек, который может ещё что-то делать помимо службы.
Ольга Полянская
Как-то я подошла к отцу Александру с просьбой благословить меня на работу, а сына помочь устроить в детский сад. Он подумал и отказался, объяснив свой отказ тем, что моим мальчиком нужно заниматься. «Тебе будет трудно, но вырастет очень хороший человек. Но ты должна быть рядом, а иначе – будет Пугачёв». И сам рассмеялся от этого сравнения, а потом ещё раз сказал: «Из ребёнка может получиться толк, но только в том случае, если твоё материнство станет для тебя самым важным делом. А что же ты хочешь? Это и есть настоящее материнство». На это я ему всё-таки возразила: «Но тогда нам не на что будет жить и ребёнку нечего будет есть». Отец Александр удивлённо поднял брови и сказал: «Ну, этот вопрос мы решим». Он запустил руку в глубокий карман своей рясы и достал сложенные пятьдесят рублей (на эти деньги мы могли прожить месяц). Я тогда ещё не очень освоилась в храме и вместо благодарности возмутилась и начала категорически отказываться: «Что вы, я совсем не для этого вам сказала!» Он ещё больше удивился и – как было для него характерно – поднял глаза вверх, к Небу. Небо будто преклонилось, повеяло тихим ветром, усилилось чувство Божественного Присутствия, и когда он повторно протянул мне эти же пятьдесят рублей, мне стало легко принять их от него как от близкого друга. «Я тебе всегда во всём помогу», – сказал он медленно и чётко.[47]
София Рукова
– Отец, дорогой отец! – плача, говорила я отцу Александру в его кабинете на следующий день после погребения моего дорогого спутника (на кладбище рядом с церковью, где я была в то время регентом хора).
– Я не могу больше петь… не могу жить…
– Так… – он серьёзно взглянул мне в лицо, – я могу сейчас уложить вас на этом диване. Знаете, что будет?
– Я умру…
Вопреки ожидаемой мною реакции он печально кивнул:
– Да. А потому – идите на клирос… кроме вас пока некому… идите и машите рукой, показывайте, что петь… Плачьте и – машите рукой…
И я поплелась на клирос.
Ирина Рязанова
Отец Александр рассказывал: «Вернулся я к себе после литургии. И – такое озарение! Встал на молитву. Вдруг дверь приоткрывается и просовывается рожица – старушка: “Батюшка, я вам огурчиков принесла…” Пришлось встать и выйти. Она же не просто пришла – у неё разговор».
Отец Александр говорил: «За каждого человека, которого я крестил, я отвечаю».
Прихожанка пожаловалась отцу Александру, что он уделяет им с подругой мало внимания. (Они были верующими с «большим стажем»).
– Я приближаю к себе тех, кто не может идти сам.
Олег Степурко
Батюшка после освящения нашей квартиры обратился ко всем присутствующим:
«Ну, поздравляю вас! Сейчас я бы хотел пожелать маленькой Лене, её братцу и её сверстникам, чтобы они были не просто нашими детьми, чтобы у них возникла какая-то внутренняя общность. Вот я подумал совсем недавно, глядя на Иру, Розину дочку. Ещё немножко, и она будет одной из вас. Сколько ей сейчас, восемь? Значит, через восемь лет вы все ещё будете в цвету, а она будет уже девушкой. Ну, это всё в порядке вещей. Понимаете, у нас уже возникает второй этаж из наших детей и наших внуков. Как вы все убедились, довольно трудно что-то детям передать, что-то в них вложить, но тем не менее это необходимо. По крайней мере, мы все этого очень желаем, молимся об этом, надеемся на это. Есть одно мудрое наблюдение, старинное, что всё закладывается в детей с малолетства. Успеем – хорошо, нет – нет. Если заложено с малолетства, значит, даже если потом ребёнок уедет куда-нибудь на сторону далече, потом это всплывёт, и возвращение к Богу будет для него возвращением к детству, возвращением к лучшему, тому, что сохранило его подсознание. Да, и поскольку почти у всех из вас дети маленькие, это надо помнить. Это не воспитание, а что-то другое, я назову это питанием. Питанием, потому что есть органическая взаимосвязь между родителями и детьми именно сейчас. Потом вырастают отдельные люди, обособленные как-то. Сейчас всё это перекачивается. Вот если сумеете перекачать – дай Бог, дай Бог, чтобы так было! Во всяком случае, это возможно. Очень хотелось бы, чтобы они духовно росли, и вы видели, как они растут. А то, чего человек очень хочет, а тем более действительно стремится, – это почти всегда исполняется, если об этом думать, на это нацелиться, очень желать, а потом сделать знак рукой».
Однажды отец Александр собрал актив прихода и неожиданно выступил с такой речью: «В нашей стране очень трудно проявить себя и реализовать свой творческий потенциал. Есть опасность сделать Церковь таким средством для самореализации. Нельзя быть профессиональным верующим. Нельзя прятать свою несостоятельность за Евангелие. Церковь не может из цели превратиться в средство».
Отец Александр не одобрял людей, которые, обратившись, бросали писать диссертации и шли работать сторожами. Помню его фразу: «Не знаю, как они там охраняют социалистическое имущество, но Церковь никогда не отвергала и не боялась мысли и знания. “Воссия мирови свет разума” – поётся в рождественском тропаре».
Андрей Тавров (Суздальцев)
Помню, как отца Александра спросили во время одной из его лекций – почему он не принимает участие в политической жизни страны. Почему его приглашали на встречу с американским президентом Рейганом, который в то время посетил Москву, а он не пришёл. А вот Глеб Якунин пришёл. Он тогда ответил полушутя, что отец Глеб уже ввязался в политику и теперь ему нужно всё время быть на виду. И что собственную задачу и цель своей деятельности он видит в другом. «У меня есть мой приход, – сказал отец Александр, – это главное в моей жизни».
Наталья Трауберг
Отец Александр не был либералом, был очень суровым духовником – когда понимал, что этим человека не убьёт. Если же видел, что убьёт, он вёл себя иначе. <…> Публично все были равны. Каждому казалось, что он самый близкий. Отец Александр был мастер тех отношений, которые людей не обижают, а, наоборот, дают им возможность самоутвердиться. Тогда ещё все не бегали к психологам. А он, прекрасно зная, что самоутверждение ведёт в тупик, тем не менее отдавал себе отчёт, что на другой стороне – отчаяние и отсутствие выбора. Если приходила женщина, набитая оккультизмом, он её не мучил. Он её хвалил, хвалил и хвалил. И стихи её, независимо от качества, признавал хорошими, говорил: